Королевская охота

Человек брёл по равнине. Уже не бежал, даже не трусил — просто тащился, валясь через каждые пять шагов, но всякий раз поднимался снова. Падая, он почти сливался с землёй, и приходилось напрягаться, чтобы не потерять его из виду.

— Снимешь? — не отнимая ото лба приставленную «козырьком» ладонь, спросил я. Солнце стояло в зените и слепило глаза.

Илья вскинул винтовку на плечо. С минуту водил стволом над пропастью, у которой мы стояли, потом покачал головой.

— Слишком далеко.

Хотелось сплюнуть, но было слишком жарко — даже для нас. Далеко на западе грудились куцые чёрные облачка, но ветер дул с моря, и их несло мимо.

— С-сука, — уныло выдавил Илья. — Надо было сразу в обход.

— Не понимаю, — сказал Дэвид.

— Чего?

— Что он делает.

Я молча протянул руку. Дэвид так же молча вложил в неё бинокль. Все мы слишком устали и были слишком злы, чтобы комментировать ситуацию. Впрочем, с последним замечанием Ильи я был согласен.

Даже сквозь окуляры бинокля человечек казался не существенно ближе. Зато его вид меня откровенно порадовал. Он и вчера выглядел неважно, как и его дружки, когда мы навели немного шухера в их лагере — если так можно назвать кусок брезента, натянутый на стальные пруты. «Лагерь» примостился под карнизом утёса, смешно сказать, всего в каких-то тридцати милях от Мегаполиса. Я сперва не поверил даже, когда в понедельник утром Илья примчался с новостью. Бледняки и раньше выползали из своих убежищ — с упорством, достойным лучшего применения, — временами скучивались на поверхности, но никогда ещё не подходили к Мегаполису так близко. Хотя год или два назад я слышал что-то об одном, подобравшимся, якобы, к самой стене. Но то был псих-одиночка, прирождённый камикадзе.

А этот хмырь, ползущий меж утёсов со скоростью полудохлого таракана, являл собой образец неодолимой любви к жизни. С его приятелями мы разобрались за две минуты — хватило автоматной очереди, пропущенной сквозь брезент. Потом проверили: шестеро мужчин, две женщины. Возраст не определишь — бледняки все, как один, выглядят на шестьдесят, хотя мало кто из них доживает до двадцати. И наша роль в этом не сказать что велика — если их не убьём мы, это всё равно сделает солнце. И то, что их предки называли радиацией.

Но, надо отдать бледнякам должное, некоторые из них держатся на удивление стойко. Чаще, конечно, они дохнут в первый же год после рождения, хотя для меня вообще загадка, как они в таких условиях умудряются производить себе подобных. Это мало похоже на инстинкт продолжения рода — их род не приспособлен для выживания в нынешнем мире. Но, поди ж ты, плодятся и размножаются, как и было завещано. Некоторые даже выходят на поверхность, и выглядят при этом вполне недурно. На телах, которые мы осмотрели вчера, почти не было признаков лучевой болезни, которая сражает бледняков задолго до смерти. Голоногие, беззубые, кое-кто с язвами на открытых частях тела — но только и всего. Они держались ого-го и протянули бы ещё, может статься, не один год, если бы не