На пути к Медине

1

Последние несколько недель стало уже почти совсем все равно. Просто сижу на полу камеры, смотрю на пол себе под ноги. Долго сидеть неподвижно в одной позе не получается – затекают мышцы. Приходится или опираться спиной на стену, или сидеть, обхватив колени руками, или прямо, скрестив ноги по-турецки, или по-китайски, в позе лотоса. Но тогда через полчаса перестаешь чувствовать ступни. Пробовал напрягать и расслаблять по очереди разные мышцы, как учили наших снайперов, но никакого результата. Хорошо, что глаза не затекают, ими можно бесконечно смотреть в пол.

За стеной в соседней камере периодически кто-то заходится в приступах кашля. Странно, но кроме кашля оттуда никаких звуков не слышно. Кашель надрывный и в то же время какой-то мелодичный, внушающий симпатию к кашляющему. Кашель-блюз. Кажется, если бы довелось встретиться с тем человеком, мы бы непременно подружились. Но этого никогда не случится.

Перестал ждать. Раньше ждал, когда за мной придут и поведут на допрос. Потом на допросы стали водить реже, стал ждать, когда принесут еду. Потом – когда откроют дверь соседней камеры или когда мимо моей двери по коридору пройдет охранник. Теперь все равно. Даже бояться перестал.

С самого начала было страшно. Очень страшно. Когда схватили и посадили в самолет, страшно почти не было. Даже не смотря на то, что постоянно били и держали постоянно привязанным. Когда сюда привезли, стало страшно. Страшно оттого, что открывалась дверь, и входили трое или четверо и молча начинали бить, пока не потеряешь сознание. Когда придешь в себя, все тело болит, и голова болит и кружится. А они опять возвращаются и бьют. Потом опять и опять. Голова перестает соображать довольно быстро, но страх остается. Кроме страха больше ничего. Когда открывается дверь, и они входят. Трое или четверо. А голова болит и кружится еще с прошлого раза. И тошнота.

В самолете было не так страшно. Там тоже били, но знал, что это скоро закончится. Когда-нибудь прилетим. Хотя в самолете я пробыл несколько дней. А может и недель. Было темно, о времени я мог судить только по количеству взлетов и посадок. Но все равно, когда-нибудь должны были прилететь куда-то. Не могли летать вечно. И все должно было когда-то закончиться хоть чем-то. А здесь могут бить вечно. Заходить по трое или четверо и бить.

Поначалу и здесь страшно не было. В первые дни была злость за выбитые зубы и отбитую печень. Потом, когда начал мочиться кровью, понял, что прежнего здоровья больше не будет. Злился из-за этого. Стало очень горько, когда понял, что все, что они мне отбили, сломали и вывихнули, уже никогда не заживет, не зарастет, не будет как прежде. Что всего моего когда-то крепкого здорового тела больше нет. Оно осталось в прошлом, там – в Афганистане. А теперь я инвалид. Это они сделали меня этим инвалидом. Из-за них я не смогу никогда больше жить как нормальный человек. И как раньше уже никогда ничего не будет. Ничего больше не будет. И все это уже никогда не закончится.

Но они все заходили по трое