Укротитель времени (сборник)

— Какое отношение имеет закон вашего племени ко мне? — горячился Лафайет. — Я спокойно шел по своим делам, когда ваша шайка головорезов схватила меня…

— Хорошо, я передам этой шайке, — перебил старик, свирепо сверкнув глазами и зловеще оскалив зубы. — Вчера вечером ты выпил несколько бутылок Старой Серной, и на тебя нашла большая дурь. Ты осмелился приставать к племяннице барона! По закону племени это предложение; оно не может остаться без внимания, даже если его делает такой пустоголовый болван как ты! Значит, так, бедный старина: барон Шосто дает тебе шанс! — Смуглый человек ударил себя в грудь.

— Слушайте, вы меня с кем-то спутали, — сказал Лафайет, — меня зовут О'Лири, и…

— Но, само собой, чтобы получить право ухаживать за Гизель, ты сперва должен принести домой трофей. Ради этого ты пробрался в город под покровом тьмы. Я послал Луппо и еще несколько парней присмотреть за тобой. И — первым делом полицаи Роуми хватают тебя. Хорошенькое дело! Ха!

— Похоже, что это вы обознались, — вновь пустился в объяснения Лафайет.

— Я в жизни не видел вас раньше. Мое имя О'Лири. Я живу во дворце с женой, графиней Дафной, и я не знаю, о чем вы думаете!..

— О? — коварно улыбнулся старый главарь. — О'Лири, э? У тебя есть свидетельство?

— Конечно! — быстро выпалил Лафайет, щупая карманы. — У меня множество… документов… только… — Сердце у него упало, когда он увидел грязный красный носовой платок, который был в кармане его штанов. — Только, кажется, я забыл бумажник в другом костюме…

— Какая жалость! — покачал головой барон Шосто, коварно улыбнувшись своим помощникам. — Он забыл его в другом костюме, — улыбка сошла с его липа. — Ладно, давай посмотрим, что у тебя в этом костюме, похвались после ночной работы! Покажи нам трофей, который докажет ловкость твоих пальцев!

Все глаза устремились на Лафайета: он неуверенно порылся, нашел измятую пачку ядовитых на вид черных сигарет, перочинный нож с искусственным жемчугом на рукоятке, набор старых медных кастетов, еще один очень грязный носовой платок ядовито-зеленого цвета и обглоданную зубочистку слоновой кости.

— Я, к-кажется, схватил чужой пиджак, — попробовал объяснить он.

— И чьи-то чужие штаны, — прошипел барон Шосто. — И эти чьи-то штаны принадлежат Зорро! — Внезапно огромный нож появился в руке старика, принявшегося размахивать им перед носом О'Лири. — Сейчас я вырежу тебе сердце! — зарычал он. — Только это слишком быстрая смерть!

— Минуточку! — Лафайет сделал шаг назад, но его схватили и крепко держали жаждущие крови добровольцы.

— Наказание за то, что не принес домой добычу, — смерть на Тысяче Крюков! — громко объявил Шосто. — Даю ночь на гулянье и выпивку, чтобы настроиться и сделать дело подобающим образом!

— Зорро! А как же потайные карманы? — раздался плачущий женский голос. Девушка, проявлявшая признаки беспокойства с самого прибытия Лафайета, вырвалась вперед и схватила его за руку, как бы пытаясь освободить его из рук мужчин. — Покажи им, Зорито! Покажи, что ты такой же вор, как и они!

— Гизель, иди, испеки пиццу! — гневно прикрикнул на нее старик. — Это не твоего ума дело! Эта трусливая свинья умрет!

— Но это та самая трусливая свинья, которую я люблю! — вопила девушка, всем своим видом выказывая непокорность.

— С меня хватит! — закричал Шосто. — Ты… и этот собиратель отбросов! Эта ядовитая змея на моей груди! Этот выскочка! Не видать ему тебя!

— Зорито! — девушка вновь, рыдая, обратилась к О'Лири. — Неужели ты не помнишь, что я подшивала тебе потайные кармашки, а ты собирался набить их вещичками? Неужели у тебя нет ни одного подарочка после прогулки, чтобы показать им?

— Потайные кармашки? — недовольно переспросил Шосто. — Что еще за бред?

— В рукавах у него! — Гизель схватила Лафайета за манжету, отвернула ее и обследовала своими смуглыми пальчиками. С радостным возгласом она вытащила изящные серебристые часики, свисавшие с мерцающей цепочки.

— Видите? Зорито, мой герой! — Она обвила руками шею Лафайета, а Шосто схватил часы и уставился на них.

— Эй! — воскликнул мужчина по имени Луппо. — Можете считать меня олухом, если это не часы лорда мэра Артезии, из чистой платины!

— Где взял? — потребовал ответа Шосто.

— Что… я, ой… — заикался Лафайет.

— Да украл он, ты, негодяй, — крикнула Гизель. — Ты что думаешь, он их в ломбарде купил?

— Ладно, Шосто, похоже, на этот раз Зорро провел тебя, — высказался кто-то.

— Он не только часы лорда мэра стянул, он еще и комедиант-то какой! — восхитился другой член шайки. — Готов поклясться, у него не было общеизвестного окошка, чтобы это выкинуть, и ведь все это время он припрятывал кражу в подшивке своей куртки!

— Давай, Шосто, будь другом! — подзадоривал еще один. — Признай, что вы были заодно!

— Ну, может, я дам ему еще шанс. — Шосто наградил себя ударом в грудь, от которого человек послабее пошатнулся бы, и неожиданно оскалился в улыбке. — Три тысячи чертей, гром и молния на жестяной крыше! — заорал он.

— Это действительно повод для того, чтобы погулять! А ну, всем веселиться, не отменять же праздник! Жаль, что придется отказаться от удовольствия присутствовать на смерти на Тысяче Крюков, — добавил он с сожалением, глядя на Лафайета. — Но мы еще можем передумать, если он не угодит моей маленькой Гизель! — барон сделал величественный жест, и люди, державшие Лафайета, отпустили его.

Путники собрались вокруг него, хлопали по спине, трясли руку. Кто-то заиграл мелодию на концертино, другие присоединились. Появились кувшины и пошли по рукам. Как только Лафайету удалось освободиться, он воспользовался зеленым платком, чтобы вытереть пот со лба.

— Большое спасибо, — сказал он Гизели. — Я вам очень благодарен за участие, мисс.

Она порывисто сжала его руку и взглянула на него с ослепительной улыбкой. Глаза ее были огромные, темные с искринкой, носик приятно вздернут, губы очаровательно изогнуты, а щеки — с ямочками.

— Не думай об этом, Зорито. В конце концов, я же не могла отдать тебя им на растерзание, правда?

— Рад, что хоть кто-то здесь так думает. Но как же мне все-таки попасть домой? Не могли бы вы помочь мне нанять лошадь — только на ночь, конечно…

Взрыв смеха с галерки был ответом на вопрос. Гизель поджала губы и властно взяла Лафайета за руку.

— Ну и шутник же ты, Зорито! — сухо произнесла она, а потом улыбнулась.

— Но это все равно. Я тебя люблю несмотря ни на что! А теперь — праздновать! — Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки.

* * *

Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда.

Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу.

Сотня футов вверх по тропе — и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения.

Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком.