По ту сторону грусти (СИ)

Алеся только шла рядом и неслышно хмыкала: переживает за ситуацию в Запределье, просто прелесть. А догадка о месте пребывания уже перерастала в убеждение. Подтверждений тому было множество, мелкие детали лишь укрепляли во мнении. Так, Алеся не удивилась, что к чёрному кителю у неё были не туфли с юбкой, а ладные сапожки и галифе, что она была полна сил, что Юрий Владимирович тоже выглядел как в начале или в середине их знакомства, ничуть не напоминая о последних встречах. Она даже старалась не смотреть на него слишком долго, потому что от радости начинало предательски щипать в носу: он был красив, и элегантен, и полон сил, и очень узнаваем - чудо как хорош. В этом-то и крылось всё, в чувстве идеальности. Они шагали по улице идеального города, воплощённые идеи двух человек по имени Юрий Андропов и Алеся Стамбровская, и от этого происходящее казалось не то, чтобы нереальным - вполне явным и осязаемым, но просто непривычным, совершенно другим. Одним словом, запредельным. И это было вовсе не страшно - робости прибавляло только лишнее сосредоточение, но они словно оба решили: не анализировать. Переживать. Вот почему он так увлёкся беседой с девушкой-офицером, и сейчас она подводила итог:

- Да, число их велико, но главное не количество, а качество. А командование у нас лучше. Притом, повстанцы обречены. В стратегическом прогнозе ясно сказано: в генеральном сражении победу одержим мы.

Эти слова прозвучали бы напыщенно и беспомощно у любого другого, но из её уст это звучало спокойно и убедительно. От формулировки "генеральное сражение" повеяло стариной, духом наполеоновских войн.

- Наш главнокомандующий ничуть не хуже Наполеона, - засмеялась Габи. - О, смотрите, вот и его портрет. Кстати, вы ведь оба военные! Значит, вы его официальные протеже.

Алеся подняла голову и увидела на стене плакат, вернее, довольно низко подвешенное живописное полотнище. Прохожие тоже то и дело на него засматривались. Одна девушка, улыбаясь, положила к портрету букетик сиреневых фиалок. На нём был изображён человек в маршальском мундире - молодой, лет тридцати пяти, со светлым, благородным лицом и живым взглядом. Он был красив. И ему хотелось верить.

- Наверное, такой не откажет в защите, - задумчиво произнесла Алеся.

- Конечно, нет, - серьёзно отозвалась Габи. - А ещё он выступает в качестве защитника на финальном процессе.

В груди разлился холодок: её речь так и пестрела возвышенными и сокровенными оборотами. Они были лишь замаскированы под человеческий формализм. Да, подготовились тут хорошо - знали, знали, с кем будут иметь дело... Всё больше осознавалась серьёзность происходящего. Интересно, а Андропов тоже догадывается, что к чему? Алеся смутно встревожилась, как мама, которая беспокоится, что ребёнок может испугаться. И вслед за этой мыслью сердце сжалось: "А как же я его оставлю?!..". Алеся сбилась с шага и судорожно сглотнула.

Она полными отчаяния глазами смотрела на здание, к которому они подходили. Оно напоминало префектуру полиции где-нибудь в центре Парижа, только флажки над окнами были не трёхцветные, а бело-золотые. На дверях были вырезаны фигурные скрещенные ключи, то и дело в них входили и из них выходили люди: разнообразного вида гражданские в сопровождении офицеров. На блестящей табличке значилось: "Отдел регистрации и распределения".

Когда они поднимались на невысокое просторное крыльцо, у Алеси потемнело в глазах. Она развернулась к сопровождающим, избегая смотреть на Юрия Владимировича:

- Это... всё?

Те переглянулись.

- Ваши обязательства исполнены, - негромко, но твёрдо сказала Габи. Её взгляд оставался неподвижным.

Слова у Алеси застревали в горле. Она просто смотрела на них, а сама схватила Юрия Владимировича за руку. Тот сжал её руку в ответ.

Заговорил Давид.

- Да, время в Вечном городе своё, мы не спешим. Но до недавнего момента мы полагали, что в Чёрной дивизии не могут служить люди. Ваш случай, конечно, особый, но вам опасно здесь долго находиться, - нахмурившись, закончил он. - Вы должны покинуть Вечный город как можно скорее, любым привычным способом.

- Я не могу уйти просто так, - упрямо произнесла Алеся глухим голосом.

- Я тоже, - выговорил Андропов.

Офицеры переглянулись и отошли на несколько шагов. С их стороны доносился сосредоточенный шёпот, озадаченные полувопросы, несколько раз они повысили голос, снова успокоились, пару раз воздевали глаза к небу, и их реплики напоминали телефонный разговор. Время тянулось мучительно долго. Юрий Владимирович не выдержал и притянул Алесю к себе, она его обняла, молча склонив голову ему на плечо. И так они стояли без слов. Пока двое в голубой форме не вернулись.

Габи кашлянула и объявила:

- У вас есть два часа двадцать минут стандартного времени. Потом нужно вернуться сюда. Ни в коем случае не опаздывайте!

И она указала на башенку на углу старинного дома, на циферблате часов показывало ровно три.

Сначала Андропов с лёгким недоверием глянул на свои часы - и различил тоненький шаг секундной стрелки.

Они с Алесей тронулись несмело, как пленные, не верящие слову конвоира - убеждённые, что через десяток шагов будут расстреляны.

Но ничего не происходило. Истаяло в воздухе присутствие двух военных. Старинные улицы распахнули тесные объятия. Сусально золотились краешки облаков.

Они в ошеломлении шли целый квартал и указывали друг другу то на фигурный фронтон, то на изящную ковку ворот, то на пышный шиповник. Потом Алеся не выдержала. Она остановилась как вкопанная, сжала кулаки и простонала сквозь зубы:

- Зря мы сюда пошли! зря!

Она смотрела гневно, ноздри раздувались. И она будто бы гордо и тоже гневно вскинула голову - а на самом деле пыталась закатить обратно непрошеные слёзы.

- Почему? - переспросил Андропов, заранее догадываясь об ответе.

- Да ни почему! - зло выпалила Стамбровская. - Знаешь, как говорят? Еврейское прощание. Долгие проводы - долгие слёзы.

- Но ты же сама хотела, - проговорил Юрий Владимирович, побледнев и нахмурившись.

- Хотела-то я хотела, - горько сказала Алеся, обкусывая губы. - А только вот в чём... да, я только вот сообразила... вот бац, и накрыло, понимаешь? Ненавижу сейчас и себя, и тебя, да и всю эту историю. Всё через пень-колоду!

Он стоял молча, отводя глаза, чтоб они не заблестели предательски - хотя больше доходил до него не смысл, а чувство. И оно слишком перекликалось с его собственным.

- Я и нас обоих мучила, и окружающих, а что толку, я ведь даже не могу гарантировать, куда тебя отправят и что будет! Я мелкая сошка... По идее, я вообще не должна была к тебе так привязываться... а сейчас что за чушь?! И видеть тебя не хочу, и отпустить - тоже... всё наперекосяк... Тупые эмоции! Ненавижу их!

После этого она застыла, сопя и щерясь, с перекошенным лицом, как плакатный оккупант перед сжиганием очередной деревни. А потом шмыгнула носом и расплакалась - своими огромными детскими слезами.

Андропов ни секунды не думал, подался вперёд и загрёб её в объятия, словно спасая от лавины или града - и, вопреки сердитым словам, она приникла, обхватив его под мышками, уткнулась щекой в плечо.

И всхлипывала, и вздрагивала - сдерживаясь, стыдливо (слаба ведь, если не сумела сдержать бурю? а если намочит сейчас дорогой пиджак?). Она придерживала и душила свою разрядку. И одновременно казалось, что вот так, обнимая его, она может простоять вечно.

Только внезапно встрепенулась и отшатнулась, оторопело глядя Андропову в лицо. А он всего лишь обнимал её, уткнувшись носом в её волосы - на ощупь и по цвету как мех серенького котёнка - и она ощутила, как туда упали две капли.

- Юрочка... Что ты, ну не надо... Прости меня, это я всё виновата. Раскисла, как последний... как его там...

Она схватила Андропова за локоть и потащила к скамейке, как муравьишко тяжёлый лист.

- Ты бы слышала себя со стороны, - глухим голосом отозвался Юрий Владимирович, - какую чепуху ты мелешь...