Суперобединение или второе пришествие Христа (СИ)

Я расчитал, что Молох встретится со мной сегодня ночью, так как цикл лунных ночей 1979 года, до июня месяца, 21-го числа, был 80,869, а цикл тёмных ночей 92,259. Если разделить число 80,869 на число 92,259, то получался ряд

087654320987654320....

Мой возраст, как исследователя силы Дьявола-Молоха был равен 28,475 года. Возраст Сатаны, возраст дьявола был 230,6475 года. Раздели любезный бесстрашный читатель число 28,475 на число 230,6475, раздели эти числа сам. Второй раз делить у автора не хватает духу. Трясутся у философа руки, и колотит исследователя могильный озноб. Какой ряд получил, любезный, бесстрашный читатель? Лично у меня получился ряд:

0123456790123456790...

Сегодня я должен умереть!!!

Сегодня я вынужден умереть

Придя к такому выводу, я поседел, седые волосы на голове встали дыбом. Седину и смертную бледность лица показало зеркало на внутренней крышке моего открытого дипломата. Дрожащими руками пригладил шевелящиеся от ужаса волосы, оценивая обстановку. Находился я, в то время, в Ленинграде, на втором этаже библиотеки имени Маяковского, недалеко от двери, в пустом сумеречном зале. Чувствуя мурашки на теле, оглянулся на окно за своей спиной. Сквозь редкие и слабо покрытые призрачной зеленью ветви вяза увидел полную Луну, бегущую в призрачном облаке. Луна превращалась в кошмар в ветвях вяза. Гипнотически приковавшись к ветвям, смотрел на них, и чем больше смотрел, тем сильнее охватывал страх. На отворяющемся лике тревожной Луны чудился клыкастый образ. На клыкастого Молоха не смел глянуть боясь его как Касьяна.

Сделав паническое усилие, отвернулся от рокового окна, поднялся. Никакого разговора о том чтобы продолжать расчёты, связанные с мёртвой константой, быть не могло. Философ думал об одном - скорее уйти из библиотеки-ловушки.

Прислушался: здание библиотеки мрачно помалкивало. Понял, что давно один на всём втором этаже. Парализующий, неодолимый страх сильнее овладевал мною при этой мысли. Без содрогания не мог подумать, что сейчас придётся идти одному по пустым тёмным коридорам и спускаться по неосвещённым лестницам. Лихорадочно смахнул в дипломат расчёты о Молохе-Вельзевуле, кашлянул, чтобы чуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым и слабым. Но вдруг отозвался отдалённым загробным эхом в необъятном пространстве, отражаясь от стен зала: "Здесь кто, кто, кто!?"

Вдруг из-под двери потянуло гниловатой сыростью. Судорога схватила за ноги, мороз прошёл по спине философа, любезный, храбрый читатель! Ударили неожиданно часы и стали бить полночь. Было двенадцать часов ночи, бесстрашная читательница! Часовой бой вызвал предсмертную дрожь в добровольном исследователе смертельной силы Молоха. Почудилось, что свет в настольной лампе гаснет, и письменный стол наклоняется.

Бессильно покачнулся, переступил негнущимися ногами, отступая к окну, ведущему в сад. В окне, заливаемом тревожной Луною, увидел прильнувшее к стеклу серое, гнилое тело мертвеца, разлагающуюся клыкастую харю равнодушного Молоха. Трясущаяся, с чёрными волосами, когтистая лапа, просунулась в форточку. От страха я онемел.

Нет! Это был не сон! Молох старался открыть нижнюю задвижку. Верхняя была открыта.

Тело философа окатило волной смертельного ужаса, зубы непроизвольно застучали, меня заколотило, пошатнуло, но, к счастью я не упал. Время остановилось. Остатка сил хватило, чтобы шепнуть, не крикнуть,

- Пом-ог-ите....

Откликнулось эхо из необъятного пространства,

- Бе-гите, бегите, бе-гите!...

Рванулся в бег. Куда там! Не смог и пошевельнуться, мозг и тело превратились в соляной столб. В состоянии ступора, со стороны, смотрел на собственные похороны. Молох, царапая окно, подпрыгивал, подолгу застревая в воздухе, качался, как смертельная хоругвь Весёлого Роджера. Скрючеными когтями махал в мою сторону, шипел, чмокал, лязгал клыками и подмигивал. Мертвец спешил, всунул чёрную, гниющую голову в форточку, вытянул, сколько мог лапу, когтями начал царапать нижний шпингалет и потрясать раму. Лапа удлинилась, как резиновая, покрылась трупной зеленью. Зелёные когти трупа обхватили головку шпингалета, повернули, и рама стала открываться.

Я слабо вскрикнул, - vade retro, Satanas! - прислонился к стене. Чемоданчик-дипломат в правой руке выставил, как щит. Правая рука отказалась повелеваться, я выронил дипломат, выставил левую руку вперёд, для крестного знамения.

Увидя, что его хотят перекрестить, Вельзевул скрежущим голосом проскрежетал, хлопнув клыкастой пастью,

- Отрежу, откушу руку, убогий!

Рука философа вместо креста описала безвольный полумесяц и повисла. Рама широко распахнулась. Вместе с ночной свежестью и ароматом зелени в комнату ворвался запах свежераскопанной могилы. Вонь открытого скотного могильника наполнила библиотеку имени Маяковского.

В стекле открытой рамы как в зеркале видел, что волосы на моей седой голове безвольно поникли.

Покойник, стуча когтями, вступал на подоконник. Отчётливо виднелись пятна тления на груди Молоха. Между ног, вместо полового органа, зияла страшная, гниющая рана прокажённого. В чёрной ране копошились черви. Внизу, у ступней Сатаны, роняя капли гноя, болтался конец смердящей, необрезанной пуповины голого, без фрака, раздетого Вельзевула.

В это время радостный крик петуха долетел из сада, из того низкого здания за турникетом, где содержались птицы, участвовавшие в развлекательных программах передвижного цирка Шапито. Дрессированный петух трубил, возвещая, что к Ленинграду с востока катится рассвет. Я не заметил, как прошла ночь.

Дикая ярость исказила лицо Молоха. Сатана испустил хриплое ругательство, взвизгнул и обрушился из воздуха на пол. Крик петуха повторился, мёртвый щёлкнул зубами, чёрная его шерсть и чёрные волосы на голове поднялись дыбом. С третьим криком петуха Молох повернулся и вылетел вон, подпрыгнув, вытянувшись горизонтально в воздухе, напоминая летящего ангела. Выплыл Молох в окно, бормоча угрозы и ругательства в мой адрес, обещая вернуться, выплыл через письменный стол, чертя гноем пуповины синусоидальную черту на столешнице и подоконнике.

Живой, да что толку?

Седой как снег, без единого тёмного волоса, как старик, который недавно был Муромцем, я подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулся бежать по тёмному коридору. У поворота на лестницу, стеная от ужаса, нащупал выключатель, лестница осветилась. На лестнице, трясущийся, дрожащий автор-старик упал. Показалось, что на меня сверху обрушился Молох.

Сбежав вниз, на первый этаж библиотеки, увидел дежурного, заснувшего на стуле. Прокрался мимо на цыпочках, выскользнул в парадную дверь.

На улице полегчало. Я настолько пришёл в себя, что, хватаясь за голову, сумел сообразить, что все расчёты остались в дипломате, в читальном зале библиотеки. Само собой разумеется, за ними не вернулся. Задыхаясь, побежал через широкую улицу, налево, наискосок, на противоположную сторону, где в институте статистики знакомый лаборант заведовал электронно-вычислительной машиной.

Молоху надо дополнить число

Математическим и философским методом я стал пасти Молоха на полях взаимодействий единичных и системных форм разумной материи. Мёртвая константа поддавалась математическому анализу. Философ вычислил, что Молох не спит, преимущественно в феврале-марте и августе-сентябре. В феврале-марте, в августе-сентябре Молох катастрофами, подгоняет мёртвую константу до полного цикла. Далее перспективы открывались пострашнее.

Можно было спрогнозировать какую национальность, какое государство, какого возраста людей и государств, губит нынче Молох, куда повернёт кровавое рыло, если не спит, как Касьян во дворе.

Я увидел, что и мои сотрудники, и братья их могут быть убиты, чтобы дополнить число мёртвой константы. Понял, что принцип "не убий" в любом случае будет нарушаться страшным Молохом в войнах ли, в катастрофах ли, в террористических актах ли, либо в несчастных случаях или болезнях.