По ту сторону грусти (СИ)

Это тоже разочаровывало: да, ему нравилось, но никаких особых восторгов. Подумаешь, сталинский ампир. У них в Москве такого добра навалом.

Хотя Алеся не только поэтому расстраивалась и ощущала смутную вину, а сразу же после - вину за виноватость (она вообще была мастером вторичной перегонки чувств).

Разумеется, неопасно при визите в чужую страну бездумно разглядывать картинки, неловкость начинается тогда, когда начинают задавать вопросы о жизни.

Началось всё с телефонов. Их было много. Все современные и продвинутые, круче, чем любая "вертушка" - и это у обычных граждан!

Алеся изумилась: странно, что в Вильнюсе он этого не заметил. Андропов пожал плечами: ну да, не отложилось впечатление. А ещё он наивно и привычно полагал, что Алесе шикарный гаджет полагается по службе. А ещё туманно высказался, что воспринимал ВКЛ как нечто "особенное". Читай, фантастическое, подумала Алеся.

Ах, так. Ну да. Значит, там, в волшебной стране, подобный атрибут приемлем, а в "нормальной" Белоруссии - нет: не положено.

Она несколько раз выдохнула, нахмурившись, и промолчала. Просто подтвердила, что такие телефоны доступны всем желающим. Были б деньги.

Второй такой диссонанс они оба испытали, когда заскочили на ходу в магазин: Алесе вдруг ужасно захотелось пить. После некоторых терзаний она купила напиток с мякотью алоэ. Алеся всегда и всех доводила до белого каления своей неспособностью быстро сделать выбор. Но она тогда и вообразить не могла, что раздражать может само наличие большого выбора. И отсутствие километровых очередей. И охранника у входа, как возле "Берёзки", и деления магазинов на категории: для простых смертных и для номенклатурного сословия.

Юрий Владимирович тоже говорил без колкостей и провокаций, наводящие вопросы задавал осторожно и деликатно. Но уж слишком хорошо она умела его чувствовать. Кроме того, слишком много всего перечитала и передумала.

Алеся не ставила цели никого уязвлять. Ей запоздало показалось, что сама эта прогулка была зря задумана. Простодушно было полагать, что при всей своей прогрессивности человек, всю жизнь проживший в Союзе и отдавший не просто лучшие, а фактически все свои годы, государству, почувствует себя уютно в такой обстановке.

И Алеся его очень понимала. Примерно такое же чувство настигало при переписке с иностранными приятелями: они после универа были отправлены по своим дипмиссиям, а она - на грёбаный завод. И её аж колотило от осознания: да, она тоже "элита", а живёт всё равно хуже. И усилий положить придётся больше. И не для того даже, чтоб переплюнуть, а хотя бы сравняться! Почему ей приходится выгрызать зубами то, что им достаётся как должное?!..

И её ледяным шипом пронзил вкрадчивый вопрос:

- Леся, а сколько у вас лет прошло с тех пор?

Ей не надо было объяснять. Бережно подхватывая недоговорённость, она сглотнула и выговорила:

- В нашей вселенной... ну, двадцать пять.

И здесь полагалось бы провалиться сквозь землю. Потому что вселенная у них была общая.

Андропов не смог сдержать горьковатого вздоха. Сразу же взвихрились и атаковали мысли: не допустить! Догнать. Перегнать.

Не успеть.

Алеся сбилась с шага и сжала кулаки от внезапной боли и пожалела о своих прошлых жестоких высказываниях. Если углубиться в воспоминания, пришлось бы пожалеть о том, что они в принципе встретились. Но уж если обратиться к самому истоку, то разве она искала этой встречи?..

И она потрясённо замолчала от неясной догадки, пока Юрий Владимирович с лёгким волнением не окликнул её. Да, действительно. Может, даже это неудачное свидание для чего-нибудь нужно.

И она просто сжала зубы, когда дошло до прочих неудобных моментов. А их было достаточно. Например, внезапно оказалось, что здесь существует предпринимательство - как бы Алеся ни хаяла свою страну, а пришёл ей черёд чуточку устыдиться: оказывается, не всё у них так страшно. А как бывает - может рассказать "простой советский парень", идущий рядом. Ещё выяснилось, что люди могут свободно обменивать валюту и выезжать за границу: нет, ну каково? Партия бы такого не допустила. И потому большим, хотя и ожидаемым ударом, оказалось её отсутствие. Нет, партии с маленькой буквы, конечно, были, штук пятнадцать. Все при этом ни рыба ни мясо, но это всё равно что по волосам плакать, когда головы нет. Есть, вернее, но совсем другого плана. И это не говоря уже об импортных шмотках, заграничной музыке, о том, что на День Победы - охотней носят яблоневый цвет, а не гвардейские ленты, а на демонстрациях - портреты родных, а не Жукова или Сталина. И о том, что за последние десять лет и в плане языка, и в плане истории стало полегче, и национальная самобытность порой неуклюже, но гордо демонстрировалась.

- Знаешь, Леся, - усмехнулся Андропов, - никакая она не советская, твоя Белоруссия. Обычная буржуазная страна. Ну, в лучшем случае не "советская", а... "югославская".

Алеся подняла бровь:

- Никогда об этом не задумывалась. Я тут выросла, знаешь ли. Но раз ты говоришь, значит, да.

И правда ведь. Тем более что есть тут один товарищ, поразительно напоминающий Тито.

Ей вдруг стало грустно. В том-то и дело, она не замечала то, что бросалось в глаза Андропову - и поэтому многое не ценила. И она с особым своим мазохизмом подобрала нужное словечко: зажралась.

И её захлестнула злая горечь.

- Знаешь, Юра, не буду спорить, - кивнула Алеся. - У нас слово "советский" давно уже - аллегория. И думает каждый о своём.

- А ты о чём думаешь? - посмотрел на неё Андропов.

Они сидели в каком-то скверике. Они вообще двигались перебежками - хотя Юрий Владимирович держался неплохо и не показывал усталости. Но Алеся как нарочно надела ради особого случая очень модные и очень неудобные туфли: так что она постоянно просилась где-нибудь посидеть, ну хоть пять минуточек.

- Я думаю о тебе, - медленно и тихо произнесла Алеся. И это была чистая правда. - Но не всегда так было, - добавила она. - У каждой медали две стороны, у каждого общества свои достоинства и пороки...

На её лице плавали лёгкие блики от просветов в шевелящейся листве. От зелени, разлитой в воздухе, оно казалось бледнее и надменнее, а от световых скачков неверным и непроницаемым.

Она уже рассказывала о своей работе до эмиграции, подробно, как на кушетке психоаналитика. Эта непосредственность и сыграла с ней злую шутку. Из-за неё и произошла ссора, которую со старинной напыщенностью так и тянуло назвать "роковой".

Это было странно, до чего она распереживалась. Ведь к тому времени её ненависть и злоба уже как-то выцвели сами собой к несказанному облегчению. А нет, проснулось ведь старое ощущение от жизни.

Какие красочные, брызжущие ядом, кровью и смолой, картины носились у неё в мозгу! Как она сгорала и тряслась, какие грязные пузырящиеся ругательства постоянно слетали с её уст, когда она принималась рассказывать желающим, "как у неё дела"! Совки. Тупые бл**ские совки. Все виновные представители власти. Те, кто придумал кабалу распределения после универа. Те, кто заикался про долг перед государством (а чё ты такой умный - бюджетник, да?! - а черпани-ка дерьма полным ковшиком!). Те, кто бросал наживку из "престижа" и "великого будущего". Те, кто готовил специалистов, а потом не знал, куда девать. Те, кто гноил таланты и амбиции - и не каким-то там романтическим "преследованием", а тупо убожеством и отсутствием перспектив.

Правда, к концу срока Алеся уже как-то перебесилась - может, просто устала?

И чего она тогда так взбеленилась при разговоре? Чёрт за язык дёрнул, думалось. Ох, хоть бы это не оказалось правдой.

Сейчас же она просто вкратце перечислила всё, что связывала с любимым заводом: бездумное выполнение плана и неумение сбыть продукцию (та же фигня, что с выпускниками, не правда ли?), низкое качество, косность и спесь руководства, апатию и враждебность работников, всеобщую нервозность и идиотскую практику иногородних назначенцев.