Четверная интервенция (СИ)

Наблюдатель, не осознавая этого, остро нуждался во встряске, а возможно, даже в унижении. Но на Земле у него шансы получить требуемое были еще меньше, чем у медоеда, закинутого в одну клетку с морскими свинками. Чутье позволяло на недели и месяцы вперед выявлять все источники опасности, здоровье давало шансы выжить в огне ядерного взрыва, а *повеление* успешно заменяло оружие и могло остановить сердце врага или превратить палец врага на спусковом крючке в носорожье дерьмо. Единственное, в чем оставался пробиваем Наблюдатель, заключалось в эмоциях. Он не предвидел, что тощая девочка сорвет цветок крыжовника и тем самым запустит в его мозгу триггер. Он ощутил вид, вес и запах белых роз, которые наконец решился подарить любимой задолго до Переноса. Это было единственное воспоминание до того безумно длинного заключения в одиночной капсуле, которое он пережил. Он холил и лелеял это воспоминание, и вид невзрачной красной одичавшей розы в руке девочки переполошил его душу сильнее бесконечного числа ударов по морде, в которых он, безусловно, остро нуждался.

- Привет.

- А, это ты. Еще не улетел на свою Альфу Центавра?

- Еще не улетел.

- Что делаешь?

- За тобой наблюдаю.

- Ты что, извращенец?

- Не. Просто тебя скоро убивать будут. Отслеживаю механизмы воздействия, чтобы... впрочем, тебе не интересно.

- Менты? Им сказали не брать меня живой? Вот поэтому я домой и не возвращаюсь.

- В этом нет иронии.

- Что?

- Всех Ключей, которых я видел, убивали с иронией. Охотника застрелили и хотели съесть. Толстяка-любителя бургеров скормили свиньям. Насильника... ну, могу тебе сказать только, что это было неприятно для него.

- А меня как будут убивать?

- Забьют камнями.

- Ой. Они что, узнали, что я ела...

- Вот именно.

- Но тогда вся моя семья тоже в опасности...

- Сердце твоей последней сестры уже перестало биться.

- Бляяяяяядь. Я говорила матери, говорила, что не хочу есть пельмени из умершего от пневмонии Кольки. Но нееет. Обязательно надо было... черт, да чего уж теперь...

Светка села на бордюр и обхватила голову руками. Немного подумав, она обратилась к снова появившемуся в его жизни Наблюдателю:

- И что мне теперь делать? Посоветуешь что-то, всезнающий ублюдок?

- Я провел слишком много однообразных, бесцветных дней.

- И чо?

- Я привык извращаться.

- Не понимаю.

- Я разучился действовать прямо. Прямо - это невероятно скучно. Давай так. Я тебе помогу, если хоть кто-нибудь другой решит тебе помочь.

- В смысле, решит помочь? Это ты имеешь в виду, накормит, пустит переночевать и не сдаст полиции?

- Нет. Я имею в виду, что кто-то пойдет против забивающей тебя камнями толпы.

- Чушь. Во-первых, я домой не вернусь. Это понятно?

Наблюдатель молча ждал продолжения.

- А во-вторых, никто не вступится. Я видела видео в интеренете с расправами над каннибалами. Никто не останавливал толпу. Максимум, что делали друзья, родственники, любимые - стояли с безрадостным видом и не кидали камни... а все один-единственный флешмоб #убей_каннибала, вылившийся вот... вот в это вот.

- Я не просчитывал, случится ли это или нет, но определенный шанс, что один псих за тебя вступится, есть в наличии.

- Это... ты про двоюродного... а нет, ты про Эйвона. Ты спятил. Он мухи не обидит.

- На родине он убил троих.

- Да ну? А как и почему... а хотя пофигу, у меня своих проблем достаточно. Как ты мне поможешь, если он решит мне помогать?

- Любой каприз. В разумных пределах, я не буду твоей машиной для исполнения желаний. Перемешу в другое место, снабжу деньгами, оружием, документами. Буду рассеивать другие влияния Последствия, направленные на твое уничтожение.

Светка тяжело вздохнула.

- Ну смотри, не обмани. Смерть от того, что тебя забивают камнями, довольно мучительна. Но смерть от голода в камере тоже. В общем, я согласна.

Наблюдатель промолчал. Он был уверен, что поможет девчонке в любом случае. Единственное, чего он никак не мог понять - хочет ли он связываться с ее азиатским другом.

Эйвон с трясущимися руками пил чай. По такому случаю он бахнул в него целых три ложки сахара - целое состояние по нынешним тяжелым временам. Во дворе под окнами не унимался пронзительный вой ребенка, не понимавшего по малолетству, кто такие каннибалы, и оплакивающего одну из сестер Светки, которая уже к тому времени перестала шевелиться. Всю семью людоедов толпа вытащила из квартиры, вскрыв тонкую "консерву" китайской двери обычной открывашкой, и устроила линчевание. Теперь же все, как один, побросали камни и слушали, как осоловелый сорокалетний мужчина снова и снова рассказывает с небольшими вариациями одну и ту же историю - как нашли недоеденные останки брата Светки. Пластинку явно заело, но никто из опьяневших от насилия людей не был в силах от этого рассказа оторваться. Полиции никто не боялся, ведь она в таких случаях уже давно приезжала с огромным опозданием, и ничего толком не расследовала.

Рука с чашкой взрогнула - послышался женский крик соседки по лестничной площадке: "Идет! Вот она!", и чай с драгоценным белым веществом полился на пол. Эйвон не мог проигнорировать казнь Светки так же, как не смотрел, как убивают ее семью. Он обязан смотреть. Худое тело азиата сотряс голодный спазм - весь хлеб был сожран Светкой в одно лицо до последней крошечки, а больше он ничего не готовил. Теперь он не рискнет показаться на рынке со своим зерном еще несколько месяцев. Несколько месяцев на одних углеводах... в душе Эйвона подялся гнев. На все. На каннибалку и убийцу Светку, на войну, на правительство, которое ее поддерживает, на себя, питающегося хуже, чем любой из довоенных нищих. Но прежде всего - на людей, собравшихся убивать девчонку за то, что она съела "не того" мяса. В основе их поведения лежала не ненависть, не отвращение, не желание наказать... Нет, это была зависть. Слишком изголодались эти биологические организмы, мнящие себя разумными, чтобы не завидовать тому, кто вдоволь поел мяса. Но признаться в этом они, естественно, не могли. Даже признаться самим себе.

В голове Эйвона прозвучал обрывок недавней фразы Светки "...не стоит ли оставить жизнь позади?", и азиат вдруг поплелся на улицу, даже не закрыв дверь в квартиру, полную драгоценного зерна. Толпа заводила себя, плюясь в Светку и сыпя оскорблениями, в которых "шалава" было наиболее доброжелательным и наименее смехотворным. Эйвон пошел мимо, словно не видя умоляющий взгляд Светки. Мольба сменилась злостью, уж чего-чего, а негатива в этой девочке всегда было вдостатке, и она заорала, брезгливо оттирая чужую слюну с лица:

- Ну и иди! Трус! Люди, у него в доме сто сорок четыре с половиной мешка с жрачкой! Я сама видела!

В душе Эйвона раскрытие главной тайны его жизни не затронуло ровным счетом ничего. Он твердо собрался умирать.

Глава 4.

Фею просто разрывало от желания поболтать, но тема для разговора, которую она выбрала, была не очень удачной. Винди перечисляла озадаченной Мириам своих бесчисленных подруг, их сложные взаимоотношения и что кто кому сказал и сделал в ближайшие лет десять.

- Постой. Три часа назад ты говорила, что Лайт терпеть не может Рокки. Почему она тогда так долго искала костяную иглу, чтобы Электра починила ее платье?

- О, это интересный вопрос... стой, ты что, *слушаешь* и *запоминаешь* всю ту бредятину, что я несу?

- Ну... да.

- Какое прозвище у Электры?

- Ниточка. Потому, что она сперла в свой День Имени всего лишь нитку. Ты еще говорила, что это очень иронично, потому что она чинит всем платья нитками...

- Ну ты и фрукт!

- Почему?

- Не надо было это запоминать. Ты что, совсем глупая? Я уже шесть часов несу несусветную хрень.