Малый срок

На заводском собрании я попросил слова и выступил с критикой местных дел, хотя еще был плохо знаком с обстановкой. Меня выбрали замом секретаря комсомола. Появилось настоящее общественное дело, в котором мы были заинтересованы - строительство общежития. Взяли его под свой контроль. Строительство затягивалось из-за неорганизованности. Простои - из-за отсутствия материалов, оборудования, инструментов - были постоянными. Директору надоели мои приставания насчет кабеля, колориферов и т.п. Он вызвал зама по строительству и распорядился так: "Считайте их требования моим приказом. Комсомол зря не теребит!" С такими полномочиями мы уже могли требовать материалы и механизмы даже с других объектов, и дело заметно ускорилось. Летом мы переехали в нормальное общежитие квартирного типа с ванной и кухней. Многие работники завода получили в этом доме квартиры. Жилищный вопрос был тяжелейшим. Прямо за забором завода был так называемый Капай-город - ряды землянок с крышами немного выше уровня земли, с торчащими из них крестовинами электропроводки с форфоровыми изоляторами. Люди спали на двухярусных нарах зачастую по очереди, работая в разные смены. Агитаторы перед выборами отказывались туда ходить. В комнате общежития после перетасовок мы окончательно поселились втроем: Арнольд Тюрин, инженер по термообработке металла, выпускник Горьковского института, Николай Семенов, выпускник института в Ростове-на Дону, и я. Мы одного поколенья, но все же Арнольд на пять лет старше, и жизнь у него сложилась по-иному. Родился он и рос в Ленинграде, Питере, как многие и раньше его называли. Блокада. Голод. Отец - инженер, умер от голода, лежа на плите. "Береги мать" - Арнольду, как старшему, его последние слова. Потом умирает один из братьев, и его с младшим братом и матерью через Ладогу вывозят с детдомом под Горький. Мать - воспитательница этого детдома. Фамилия матери - Хирвонен - она финка, и ее вычеркнули из списка жителей Ленинграда, которым разрешили возвратиться в город после окончания войны. Дачу их спалили немцы, в город вернуться нельзя. Получилась ссылка без срока. Жили в бане, бедствовали. Появился в нашей комнате, немного спустя, и еще один жилец журналист Б.С. Он пришел к нам на завод с заданием написать заметку о производственных успехах в молодежную газету "Сталинская смена". Мы быстро с ним подружились. Как человек читающий и знающий литературу, Б.С. оказался у нас ко двору, тем более, что у него был свой круг знакомых, а для нас новые люди всегда были интересны. Вскоре Б.С. в ответ на проволочку с печатанием его материалов и общую обстановку в газете написал заявление об уходе "как неспособный работать в журналистике". Это было по тем временам серьезное решение. Он ушел работать скотогоном - перегонял стада овец из Монголии. Его мечта была писать, и впоследствии он стал прфессиональным писателем. Если Арнольд и Б.С. занимались бесконечным самоанализом и разговорами на "высокие темы", то Николай считал это пустым времяпровождением и никогда в них не вмешивался. Его семье досталась доля общая и, уроженец Смоленской области, он из Хабаровска высмотрел интересный ему институт в Ростове-на Дону и по его окончании прибыл в Барнаул. Отец его железнодорожник, машинист паровоза, хотел видеть сына инженером. Любимой присказкой Николая в первые дни знакомства было, что огонь и воду он прошел, а медные трубы еще надо добыть. Поэтому, когда высокие темы начинали расти и крепчать, он лежа на кровати, отворачивался к стенке и уютно располагался с книгой. Держал ее на весу и будто с наслаждением пил текст. Читали мы много, а его увлечением была английская литература: Филдинг, Теккерей, Диккенс... У них он находил уравновешенность повествования и порядок отношений, больше всего подходящие его характеру и отвлекавшие от производственных неурядиц и раздражителей. Закончилась полоса скитаний, с бесконечной сменой соседей, и теперь мы, совершенно разные по характеру и жизненному опыту, были предоставлены друг другу. Тогда начали выходить в печати "Всемирные студенческие новости", "В защиту мира", и мы их читали. Когда не могли купить, я брал их в библиотеке. Каждый раз библиотекарша, выдающая журнал Пьра Кота - "В защиту мира", предупреждала, что иногда в нем Советский Союз именуют "Кремлем" - это надо правильно понимать. Кстати, и "Оттепель" И.Эренбурга мы прочитали в этом журнале, где она вышла сразу на 25-ти языках. Что она дала читателям других стран не знаю, а в нас появились надежда на правду. Мы были отгорожены от мира и не могли знать - о чем же пишут теперь в мире. Тут, прямо чудеса, выходит толстый журнал "Иностранная литература", газета "За рубежом". Мы ее всегда читали и партийного секретаря отдела это очень раздражало. "Старик и море" - эта повесть Э. Хеменгуэя нас покорила и мы стали выискивать все его, изданное у нас. Наконец, наша знакомая журналистка Р.К., умевшая раскопать никому недоступные книги, достала слепую копию "По ком звонит колокол". Подход к войне в Испании был неожиданностью для нас и давал много поводов для размышлений. Р.К. - создание редкостного ума, цельности и красоты, заставляла трепетать окружающих. Только самые смелые позволяли себе попытку ухаживать за ней. Презрение к глупости, неискренности и пошлости шагало прямо перед ней и многих отпугивало. Несмотря на небогатое существование (три инженера без семей), мы позволяли себе в выходные отобедать в лучшем барнаульском ресторане "Алтай" при гостинице того же названия. На триста тысяч жителей в городе было два ресторана, хотя второй вряд ли соответствовал своему названию. Если в "Алтае" все планки под сидениями стульев в пятнах от погшенных о них сигарет и, зачастую, сцены с разбитыми о голову полных бутылок пива, когда пена окутывает ударенного белым воротником, то стоит ли говорить о других заведениях. Книги тогда были относительно дешевы. Например, "Энциклопедический словарь" стоил 25 рублей том. Столько же стоил и один том четырехтомника словаря руссого языка. Пошли новые невиданные фильмы. Центральный кинотеатр Барнаула "Родина" всегда был полон. По окончании сеансов на выходе обсуждение шло на разных языках: среди ссыльных были люди многих национальностей. С.Образцов по радио открыл нам Ива Монтана. Его приезд в Россию - тоже был необыкновенен и удивителен. Монтан вновь поднимает М.Бернеса, найдя его лучшим нашим певцом по искренности и теплоте. Стоило ему только промычать на вопрос о нашем, по его мнению, лучшем певце несколько тактов без слов "А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела." Симона плакала, глядя на доходяг-ремесленников, которые уныло тянули хором - "Когда поет далекий друг...". Нелепость их угощения молоком от показательных колхозных коров и др. мы видели в хронике кино. Наша комната была завалена книгами. С мебелью было туго, и мы в столярном цехе с разрешения начальства сами изготовили стеллажи и навели порядок. Стены комнаты увешаны репродукциями русских и зарубежных художников и в полстены - реклама итальянского фильма, с прикованной к кровати цепью строптивой дочкой-красоткой героя фильма. Купили мы приемник с проигрывателем, и пластинки тоже стали накапливаться. В основном Чайковский, Рахманинов, скрипичные концерты Ракова, диски Вана Клиберна. А вот одежда у нас была плоховата. Арнольд ходил в отцовском польто из английского драпа с разрезом сзади, который доходил почти до лопаток, и в полуботинках, которые без голош не годились. Подметки были отдельно от верха. Однажды утром мы не могли решить, кому бежать в магазин. Кто-то предложил всем вскочить и у кого самые драные трусы - тому и бежать. Драные были у всех, но победил журналист, так как у его трусов перемычки посередине вообще не было и они представляли собой юбочку. На работе мы горели желанием изобретать и внедрять новое и передовое. Трудности были с медными сплавами, и подшипники для прессов делали биметаллическими с целью экономии бронзы. Мы придумали автомат по производству подшипников и решили написать об этом в Комитет по изобретениям. Просили найти нуждавшихся в таких автоматах и обещали разработать чертежи. Арнольд как технолог, а мы - как конструкторы. Конечно наивный поступок. Через некоторое время получаем папку листов на тысячу. Оказалось это дело одного изобретателя. Его многолетняя переписка с ведомствами и министерствами, с самим комитетом, а также заключения и сотни справок по его изобретению. Правительство отказалось от строительства шести стекольных заводов благодаря его изобретению, а он не получил за него ни копейки, а лиха хватил изрядно. Последняя бумага направляла все дело на очередное заключение, но оно попало к нам. Мы гадали - ошибка ли это отправителя, или нам в назидание для охлаждения горячих голов. Изучив дело, и подивившись всемогуществу бюрократии, мы отослали его автору. Вот тут- то и вышла книга В.Дудинцева "Не хлебом единым". Ее героев-изобретателей не только мурыжат в разных инстанциях , но и "поощряют" тюрьмой. По совпадению они тоже работали над биметаллами. В ней мы увидели полное подтверждение нашего отношения к существующим порядкам, а ее герое - образец гражданского поведения. Книга после "Нового мира" была широко тиражирована и имела успех. Однако читатели комментировали ее с опаской и были правы. Вскоре после разгрома "антипартийной группы", книга была изъята из всех библиотек. Мы же оставались при своих убеждениях, обсуждали ее и пропагандировали. " Венгерские события" тоже будоражили умы и высвечивали позиции собеседников очень ясно. Мы же четко высказывали недоверие к противоречивой информации и требовали полной ясности, как и в деле с "антипартийной группой". В то время был плакат, где изображался велеречивый гражданин с собеседником за столом, а шпион с большим ухом за соседним. Надпись на плакате гласила: "Болтун - находка для шпиона!". Мы со своими высказываниями оказались находкой для КГБ. Недаром антисоветская агитация в просторечии называлась болтовней и осужденные по статье 58-10 отбывали срок "за болтовню". К маю 1956 года мы, видимо, уже попали под подозрение как неблагонадежные. Под праздник приехал Б.С. и мы были под большой "мухой". Утром в комнате было не убрано, как после всякой пьянки. Арнольд к празднику выпускал стенгазету и для заголовка вырезал буквы из ватмана. Некоторые лишние сейчас лежали на столе среди закусок. Кто-то намазал повидлом букву "Р" и приклеил ее на стекло вверх ногами. Внизу шла демонстрация. Мы выглядывали в окно и думали о поправке здоровья. Неожиданно в дверях послышался шум и в комнату ввалилась толпа офицеров КГБ. Старший, явно с одышкой (все-таки третий этаж), тут же сел на стул и раскрыл планшет. Другой потребовал у нас документы. - "Почему не на демонстрации?" - мы молчали. -"Что это вы на окне выставили?" -"Где? Так это же мягкий знак". - "Что он означает?" - "Призыв к смягчению международной обстановки, - пошутили мы. - "Это неправда, вы другое имели в виду!". Третий офицер скатывал злополучный мягкий знак в трубочку, а он размером с ладонь (разглядели же). Повидло липнет к пальцам, он морщится, но кладет его в конвертик как вещественное доказательство. Второй, после проверки документов достает бланки актов и начинает строчить. Подписывать мы ничего не стали , и они с "мягким знаком" в конверте удалились. Позже, в лагере, мне рассказали о мужике, который на этот праздник побрил бока своей свинье, написал на них черным лаком "Хрущев" и выпустил ее на демонстрацию. Свинья металась среди демонстрантов, пока ее не накрыли брезентом и не увезли как улику. Мужик схлопотал пять лет срока. Может быть этим самым работникам и пришлось гоняться за свиньей. Этого не знаю. В наш дом возвращались люди из мест заключения. Пришел из лагерей отец руководителя расчетной группы В.Рубенчика. Журналист, он еще у Ромена Роллана брал интервью. Для нас это история. Теперь молчит и зарабатывает на жизнь по деревням. Кладет печки и "под орех" раскрашивает самодельную мебель. Неплохо зарабатывает. Летом обеспечивает зимний простой. Соседом по квартире общежития был А.И.Рычков. Он тоже работал в конструкторском отделе переводчиком. В натариальной конторе города он был зарегистрирован как официальный переводчик с шестнадцати языков. Если приходили документы о наследстве или какие другие, то его перевод считался идентичным. Он родился и вырос в Китае в Харбине. Отец его работал на КВЖД, и все русские, обслуживающие эту дорогу, построенную в 1877 - 1903 годах, жили безбедно. А.И. получил классическое образование и стал полиглотом. Восточные и европейские языки давались ему легко. На наших глазах он выучил чешский и свободно переводил технические тексты. Его начитанность поражала нас. Холостой мужик, он с мамой решил поехать в Россию, когда китайское правительство предложило всем русским в 1954 году уехать из китая на все четыре стороны. Друзья его уехали в Австралию. Они постоянно писали ему длинные и интересные письма о том, как складывается их жизнь, о мечтах, трудностях и похождениях. Он же решил поехать на освоение целинных земель. Полгода копал траншеи (другой рабочей профессии у него не было). Самое тяжелое воспоминание о тех месяцах у него выражалось в одной фразе: "Сочетание запаха кала и одеколона в уборных отвратительно". Он перебрался без хлопот в Барнаул к нам на завод, но жилья не было и он жил с мамой в нашем общежитии, пока на следующий год ему не дали однокомнатную квартиру. Робкий по характеру, уже за сорок лет мужчина, он никак не мог действовать самостоятельно и напористо. Обо всем заботилась энергичная и довольно деспотичная его старенькая мама - зимой, провожая его на работу, завязывала уши его шапки у подбородка. Друзья более хваткие, из тех, кто переехал в СССР, уже жили благоустроенно в Москве. Он иногда ездил к ним в гости, но устроить его в Москве они не могли и не хотели. Кто-то из них подарил ему скульптуру из папье-маше в виде очаровательной обнаженной дамы, с метр высотой. Стоял этот подарок у него на столе, но мама всегда держала даму под покрывалом, снимая его иногда, чтобы продемонстрировать столь необычный подарок очередным гостям. Пытались его женить в Москве, но неудачно. Он стеснялся сватовства, а сам подойти к женщине не умел. Мне рассказывали, что после смерти мамы, умер и он. Однако не идет у меня из головы его работа, точное обдумывание перевода и ответственность за каждое переведенное слово. В то время мы получали на заводе много иностранных журналов по техническим вопросам. Американцы начали применять систему коллективного решения технических вопросов, при которой мысли высказывались вслух всеми собравшимися быстро и лаконично, как говорят у нас "в порядке бреда". И рождается общее решение. Авторство тоже общее, поскольку невозможно определить, кто высказал идею и кто его на нее невольно натолкнул. Он долго обдумывал как это лучше назвать по-русски. И, наконец, написал в нашу стенгазету заметку под названием "Американская система ФУС" (форсирование умственных способностей). Теперь же эта система называется "мозговая атака" и меня всегда коробит это насилие над русским языком, потому как по аналогии доброе дружное застолье можно было бы назвать "желудочной атакой", но это совсем не по-каковски. С переводами у меня связани и такое воспоминание. В московском педагогическом институте им. В.И. Ленина, куда я ходил на интересные для меня лекции, встречи и фильмы во время учебы в техникуме, выступал как-то известный по озвучиванию документальных фильмов Хмара. Говорил он о бедственном положении студентов в Австрии, вынужденных чистить снег для заработка (бесснежная зима для них катастрофа) ии про профессоров, которые, тоже ради заработка, вынуждены заваливать студентов на экзамене, т.к. за сдачу его студент оплачивает чек. При провале он должен пересдавать за новую плату. Это было страшно - полгода без стипендии - это беда. Затем он рассказывал о брачных газетах, про которые мы впервые слышим, про их аморальность. Мол о любви там нет ни слова. Вот брачное объявление - "Пожилой человек ищет подругу с садом" - мы, говорит, всем коллективом переводчиков не могли подобрать подходящего слова этому неприличному желанию. И, наконец, нашли. По-русски это звучит так: "Желаю "вжениться" в яблоневый сад". Дурили нас как хотели и как им, этим докладчикам, выгодно было. В выходной день решительно не было желания чем-то заняться. Пошел бродить по городу без всякой цели. Остановился перед доской объявлений. На одном из них прочел о продаже магнитофонной приставки и записей Козина, Рубашкина, Лещенко. Направляюсь по адресу в старый, сплошь деревянный район Барнаула, где шли Партизанские улицы. Отыскал дом в глубине дворика с низкими заборчиками палисадников, сплошь засаженных цветами. Встреченный мужик на мой вопрос по поводу объявления заорал: "Покупатель пришел!". Из открытых окон стали выглядывать любопытные. Покупатель я был липовый, но про себя решил, в случае обнаружения моей несостоятельности, объяснить свой визит желанием прицениться и познакомиться с товаром. Продавец услышал сообщение и вышел ко мне из дома. Он явно смущался моим появлением, как я понял, от непрвычки чем-то торговать, да еше по объявлению, и смущал меня, также впервые решившегося на такую сделку. Стали собираться любопытные. Соседи с опаской оглядывали меня, будто вора или покусителя. Хозяин пошел в дом и вернулся уже с добровольным помошником, который помогал ему протащить в дверной проем деревянный стол. Стол установили у штакетника, а хозяин начал тянуть провода через окно. Динамик стоял на подоконнике, а проигрыватель поставили на стол. Приставка устанавливается на проигрыватель и диск для пластинок является приводом протяжки магнитной ленты. Устройство простое, но в то время оно было диковиной и приобрести его было нелегко. Коллекция записей оказалась обширной, качество было на высоте. Пока производилась техническая подготовка демонстрации товара, народу прибавилось. Жена хозяина в фартуке, то уходила, то возвращалась к столу. Притащили скамейки и табуретки, а вскоре появилась и закуска. Когда из динамика полилась "За самоваром я и моя Маша...", начали открывать бутылки. Как мне стало понятно, назревала угроза лишения двора прелести звучания любимых певцов. Я оказался в роли нарушителя сложившегося уклада жизни. Уже в обнимку с хозяином я спрашивал его: "А Вертинский есть?". "Есть, есть, у меня много чего есть...". Оказывается, жена его заставила написать объявление о продаже, усматривая в его увлечении корень частых возлияний. Он же видел его в другом, и соседи были с ним солидарны. Сделка не состоялась к удовольствию обеих сторон. На обратном пути, передвигаясь на ватных ногах, я размышлял о важности устоев. Тем более, что жена хозяина ощутила силу отпора общества и корни пьянства стала искать в другом. Концерт во дворе прошел успешно. Ведь не каждый день выпадет время заняться прослушиванием, а тут, как нарочно, явился "покупатель". В конце концов, первым, кто стал протестовать против продажи и стала жена хозяина. Всегда приятно, когда человек признает и исправляет ошибку. А для меня этот уютный дворик до сих пор звучит песнями. В этот период мы мечтали о литературной работе. Поэтому фраза "полжизни за сюжет" часто повторялась в нашей компании. Жизнь же сама подкидывает сюжеты, только умей их увидеть и брать... Осенью нас с завода отправили на сельхозработы в район Усть-Пристани. Кавалькада из четырех машин наконец собралась в дорогу. Первая с руководителями - газик, две грузовые с людьми и самосвал с прицепом горючего в бочках. Двигались по бесконечным проселкам. Сидеть в грузовиках было тесно, и после очередной остановки шофер самосвала пригласил желающих на прицеп, смотреть за бочками с горючим, чтобы они стояли пробками вверх. Мы четверо согласились. Повернули бочки пробками вверх и свободно разместились в кузове. Поехали дальше и только тут мы поняли, какую совершили глупость. Бочки на ухабах и поворотах начали так болтаться и носиться по кузову, что нам еле удалось выскочить от них, уцепиться за борта руками и висеть. Кабина шофера была далеко, нашего крика он не слышал, а бросить что-нибудь в кабину, чтобы он остановился, мы не могли - руки были заняты. Всеми силами удерживались за борт. Он долго гнал за другими машинами, пока наконец он остановился у скирды с соломой. Мы посаскакивали на землю. Загрузив кузов соломой, напихав ее между бочками, мы вольно на ней разлеглись и теперь уже могли держать пробки вверх, хотя от тряски они то и дело разворачивались. Подъехали к реке Чарыш. Десятки машин с двух сторон ждут переправы. Паром загружается около часа. Речка не широкая,но глубокая у переправы. Берет паром четыре машины. Берег, метра три высотой, полого срыт у съезда и, в конце его мостки для въезда на грузовую платформу. В зависимости от уровня воды в реке, мостки эти приходится швартовать к берегу выше или ниже по съезду. Мертвяки в земле есть, но соединены они с мостками кое как. Шоферы прикручивают их проволокой и ругаются. На мостки и платформу кладут два бревна с лысками с обеих сторон, и по ним машины забираются на паром. Паром перемещают на расстояние по ширине машины и заезжает следующая. Такой же порядок при выгрузке. Мужчины раскричались - вторые сутки стоим. Но у нас "кадры" - целый отряд, и нам положено без очереди. На съезде нашей последней грузовой машины одно бревно все же переломилось (у всех оно вызывало подозрение) и, Слава тебе, Господи, обломок уперся в дно и ее задний мост. Машина оказалась почти в вертикальном положении, и не нырнула вглубь под паром задним ходом. Для ее выручки сцепили сразу три грузовика (на всякий случай) и вытащили на берег. Запасного бревна видно не было, и как будет без него работать переправа, было трудно себе представить. На этом наши приключения не кончились. Задержка на переправе вынудила нас ехать в сумерки и ночью. Торопились. Впереди летел газик, за ним две машины с людьми и наш самосвал с прицепом. Дороги в тех местах ровные как стол и не имеют ни одного указателя или знака. Впереди пылила машина и вот пыль оборвалась. Наш шофер увидел в свете фар, как по обочине кто-то бежит навстречу, машет руками и кричит. Мы остановились. Подбегает наш парень и показывает, чтобы мы повернули назад. Передние машины уже далеко умчались, но по фарам видно - возвращаются назад. Получилась такая оказия. Шофер, идущей перед нами машины, задремал и очнулся, когда уже летел вниз. Оказался по пути деревянный мост прямо в плоскости дороги без поручней и указателей габаритов. Его счастье, что он ушел от моста метра на три вправо и слетел в овраг. Машина передними колесами ударилась в противоположный склон оврага и пассажиры были отброшены к кабине. Когда она покатилась назад со склона и задним бортом врезалась в противоположный склон, все посыпались назад. Задний борт был сломан, основательно пострадала только одна пассажирка (растяжение ноги). Попади машина левыми колесами на мост, она бы тут же перевернулась и накрыла бы собой всех пассажиров. Везение и только. Женщину отвезли на газике в ближайшую деревню, а мы продолжали путь. Мне позже, на "студенческой" целине, встречались ребята - шоферы, имеющие первый класс, которые в жизни не видели ни одного дорожного знака, катаясь по степным дорогам. Класс им давали за стаж работы для зарплаты, а они говорили, что в большом городе со светофорами и знаками не проехали бы и пяти километров без нарушений. Даже местные шоферы не могли запомнить бесконечные перекрестки, и, когда мы ехали из одного колхоза или совхоза в другой, они путались. У каждого был компас. Зачастую машина заезжала в "запретную зону", никак не обозначенную. Тогда перед носом садился вертолет и забирал на борт пассажиров для выяснения личности и цели поездки. Где-то рядом, не то космодром, не то стартовые площадки, почему и "запретная зона". Назад в Барнаул мы решили возрашаться не на машинах а по Оби, хотя навигация подходила к концу. Пошли пешком к Усть-пристани. Это далеко, но чем дальше, тем лучше. Осенняя тишина степи без пения птиц и без признаков людей с их газующей и ревущей техникой, окутывает и дает ощущение своего собственного пребывания на земле. Мы прошли половину дня и только тогда встретили жилье. Одинокий маленький домик и в нем двое мужчин. Они заметили нас издали и зазвали зайти к себе. Видимо, редко в тех просторных краях люди вот так просто идут без вещей и без дела. Много распросов, и явная радость для хозяев наш визит. Попили наскоро чаю. Они указали нам направление и мы двинулись к пристани. Вскоре отыскали буксир. Старый колесный. Он идет вниз по Оби и мы договорились дойти на нем до Барнаула. Вечереет. Устроились возле трубы там тепло и предаемся воспоминаниям о жизни, учебе, путешествиях, изучаем взгляды и характеры друг друга. Обь обмелела. Буксир дважды тыкался в мель. Тогда капитан давал полный назад и плицы молотили по воде, поднимая со дна песок. Корпус буксира дрожит от напряжения и вот - тишина - сползли. В отличие от моей родной Оки, где на каждой остановке пристань, здесь буксир упирается носом прямо в берег и, выбросив трап, принимает пассажиров. Публика самая разная - с мешками, чемоданами и портфелями. Мы увлеченные беседой на открытой обской воде, вкушаем радость путешествия. Арнольд вспоминает Неву, а еще больше Волгу, через которую по льду из Бора в Горький ходил ходил в инситут. Когда вырастаешь у реки - с ней, как с живым существом, в чувствах и памяти, связывается множество воспоминаний. Завод встретил нас новостью. Из Бельгии прибыл пресс-автомат, о конструкции которого мы давно слышали. К идее вырубать детали из ленты на ходу, без ее остановки, наш конструктор Пришепионок пришел самостоятельно и уже произвел нужные расчеты. Теперь же машина была наяву. В прекрасной упаковке морского (т.е. для транспортировки по морю) исполнения. C трудом разобрали ящик и закачали головами. Пресс, как новогодний подарок, был под прозрачной пленкой, доселе нами не виданной. Внутри на станке в разных местах были подвешаны мешочки. Это для поглощения влаги. Никакой консервирующей смазки. Вкючай в сеть и работай от 100 до1000 деталей в минуту. Под машиной нашли коробку, а в ней два блока сигарет, 11 зажигалок и записка на ломаном русском языке с пожеланием успехов в работе. Курили возле этого чуда и удивлялись классу исполнения машины. Затем было приказано ее разобрать, детали заэскизировать, определить марки металлов и все отправить в другую организацию вместе с ней. Особое восхищение, и тем более восхваление того, что делается за "бугром" не поощрялось. Перевод нашего завода на более сложные автоматические линии не увенчался успехом. Д.Г. Кравченко использовал, на мой взгляд, самый рациональный способ воспитания и насыщения знаниями и опытом молодых конструкторов. Первую машину - механический пресс усилием в сто тонн, которую мне поручили модернизировать, я быстро переделал и отдал чертежи на контроль. После завершения контроля он объявил мне, что теперь моя задача - выпуск первого образца. В конце каждого дня я должен был докладывать ему о состоянии дела по выпуску пресса. То есть мне практически надо было целыми днями находиться в цехах. Заготовительный (состояние по изготовлению заготовок), модельный, литейный, механический, термический, сварочный, ОТК (точность изготовления деталей и отклонения, сдача на склад, поступление на сборку, слесарные работы, сборка, испытания и сдача комиссии вплоть до окраски и упаковки. Работы от начала и до завершения должны были проводиться при моем участии. Всякие неудачные конструкторские решения рабочими высмеивались. Этого не давало ни одно учебное заведение. Одновременно происходило знакомство с производством и других машин. Например, слесарь-сборщик с трудом вылезает из под стола пресса, еле добравшись до пробки, чтобы слить масло, ворчит: "Чтобы у этого конструктора член на пятке вырос!". "Почему?", - спрашиваю. "Чтобы когда поссать захочет, ботиток расшнуривал, одевал и зашнуривал - вот почему!". К. находил нужным выкроить это необходимое время для конструктора, несмотря на большую загрузку непосредственно черчением и расчетами, видя в таком методе залог роста конструктора и избежания ошибок в будущем. Недавно я слышал разговор двух женщин-конструкторов перед аттестацией: "Там ведь спрашивают, как зажать эту деталь на станке, чем измерить? Так ведь можно любого завалить!". Может быть мой пример не очень понятен, но это сродни вопросу патронажной сестре - как запеленать ребенка. Когда мы стали переходить на производство машин с автоматическими подачами заготовок и сброса деталей, завод не потянул. План выполнялся на 30 процентов и зарплату платить было нечем. Три месяца мы ее вообще не получали. Мы случайно узнали, что начальники-то ее получали. Арнольд от имени комитета комсомола нарисовал карикатуру на директора, изобразив его в виде буржуа в цилиндре, сидящего на мешке с деньгами. Из кармана торчала пачка денег и надпись - "Не дам!". Сходство было большое его узнавали и смеялись, идя через проходную. Газету вывесели перед обедом. Тут прибежал парторг и снял ее с забора. А. теперь нарисовал сценку. Как карикатуру - с забора снимает парторг, оглядываясь по сторонам. Парторг был тоже очень похож. Опять смеялись. Был нам разгон за это. В начале моей работы в проходной мне нагрубила работница отдела кадров. Я назвал ее Унтером Пришибеевым. Она пожаловалась и к обеду вывесели карикатуру - она изображалась сжавшейся в углу, а я с разинутой пастью, из которой рвался крик: "Унтер!". Было стыдно. Я оценил критику и собственную глупость и несдержанность. Извинился перед ней и впредь стал поумней. Директор не извинился перед нами, но зарплату все же выдали. Комиссия аж из Москвы разбиралась. И решила, что уровень квалификации наших рабочих и класс станочного парка не позволяет выпускать технику требуемой точности и качества. В феврале 1957 года было объявлено о создании Совнархозов. Работа активизировалась. Не надо стало с любым пустяком кататься в Москву. По соседству с нами возводили и запускали завод и ему нужны были новые станки. Сборочные автоматы и другие. Теперь решали все в Барнауле. В краевом масштабе решение принимал крайком партии, в районе города - горком партии, и дальше мы все могли делать на предприятии. Если бы избежать и эти два рубежа, мы бы могли договариваться прямо завод с заводом, однако это исключало руководство партии, поэтому было невозможно. Но все же мы могли свои знания, изобретательность тут же на месте и применять. Посыпались заказы. Работа по договорам давала занятость и приработок. Был такой случай. Алтай не мог выбить фонды на вилы. Снабженец только пригнал вагон с листовой сталью для их изготовления. Тут же откопали где-то американские чертежи двадцатых годов на настоящих "синьках" с размерами в дюймах. Мы подрядились переработать чертежи, а завод изготовить ковочные вальцы для производства вил. Вопрос был просто и быстро решен. Осенью 1956 года меня включили в агитбригаду для обслуживания колхозников в уборочную компанию. Целью ее была пропаганда спорта и увеселение, так как в нее входили певцы и танцоры из самодеятельности бараульских клубов. Кроме основных больших клубов - Меланжевого комбината и Железнодорожников - были и другие клубы, мелкие. В большие клубы и летний театр в парке отдыха приезжали гасторолеры: Эдита Пьеха со своими ребятам, пианисты, как написано в афишах "Дипломат всемирного конкурса Э.Горовец", работавший под ковбоя с неуклюжей мимикой, Г.Пищаев и другие. Центром культурной жизни все же был Краевой драматический театр. В его стены приглашались гастролеры официальные или вовсе неожиданные. Первым открытием был А.Вертинский, вернувшийся из эмиграции. Впечатление он произвел потрясающее. Почти потерявший голос, массируя горло, он манипулировал носовым платком и неповторимо жестикулируя, пел. Когда из зала кто-то попросил исполнить "Журавли", которые пел Лещенко, Вертинский подошел к рампе и сказал как-то особенно: "Ищите эти песни на рынке". Каприз и обида за ошибку зрителя были в этих словах. Весь его артистический облик, и подстать ему аккомпаниатор, были подкупающими. Гастроли классического китайского балета и других заезжих трупп тоже надолго оставались в памяти барнаульцев. Главным же были спектакли самого театра, которые собирали полный зал. Наша бригада со своим реквизитом на двух грузовиках отправилась на гастроли. Прием был самый разный. Нам надо было дать плановое количество концертов в целом ряде хозяйств. Как принимали, так мы и выступали. Пожалуй лучшее, что мы могли себе представить, было в колхозе, где председатель с очевидной радостью принял нас и с редкой распорядительностью настоящего руководителя организовал выступления. Сразу послал гонцов решить вопрос с питанием, ночлегом, бытом и занялся устройством концерта. Клуба в деревне не было, и выступление надо было организовать на открытых кузовах наших грузовиков и на земле. Никогда в этот колхоз не приезжали "артисты", да еще целых два грузовика. Самая подходящая площадка была в центре , возле магазина, но она имела такой уклон, что ровно поставить грузовики было невозможно. Председатель тут же затребовал бульдозер и велел спланировать площадку, заметив, что эта площадка будет для них памятью о нашем визите, а в дальнейшем они найдут ей применение. Однако дело шло к вечеру и мы забеспокоились об освещении. Тут он сразу заявил, что зрители придут со своим светом. Были оповещены все колхозники, и, когда стемнело, грузовики наши стояли борт к борту впритык на выровненной площадке, зрители расселись и столпились вокруг, вся прибывшая многочисленная техника включила фары, а зрители зааплодировали, не в нашу честь, но приветствуя организаторов. Выступали мы с подъемом и всем понравилось. Председатель и делегаты от зрителей благодарили и просили на завтра разделиться на группы и выступить по бригадам, там, мол, тоже ждут. Это наше выступление было исключением из правил, каким является и соответствующий своему месту руководитель. Правилом же было небрежение.Оно отражалось и на нас. Приезжаем мы, например, на центральную усадьбу колхоза. Руководитель нашей "бригады" идет договариваться о месте выступления и улаживать другие вопросы. Мы ждем. Вокруг собирается толпа любопытных. Детишки, старики, бездельники. Приходит руководитель и дает команду разгружаться возле микроклуба. Подъезжаем туда, толпа растет и идет за нами. Начинаем сбрасывать маты, снаряды и мешки с одеждой. Как только сбрасываем штангу, тут же появляются желающие продемонстрировать свою силу. Пьяные молодцы, впервые наяву увидевшие штангу, представляют себя силачами и начинают ее поднимать. Валятся, роняя штангу на себя, под хохот толпы, но тут же появляются новые, еще более "сильные" и картина повторяется. Мы, набравшись опыта с этими любителями "играть с железом", стали потом отдельно снимать гриф и блины, чтобы избежать искушения и возможных травм. Мужскую часть населения, конечно, интересовали наши женщины. Заезжие артистки, спортсменки, как на них не залюбуешся? Хотя они волей случая стали гастролерами, но внимание всегда приятно, и наши женщины кокетничали. Настоящая женщина всегда кокетничает, потому как понимает, что она женщина, а наши во время гастролей об этом не забывали. Их не очень смущало, что условия и темпы наших гастролей не позволяли постирать и отгладить костюмы, да и как следует привести себя в порядок тоже. Ночевали мы где придется, питание было беспорядочным, словом, быта никакого.