Новый солдат империи. Воин Донбасса (СИ)

Ага, это становилось интересно. Показать ей, что ли, офицерское удостоверение и поставить раком? Ну, то есть, по стойке "смирно". Но настроение было хорошим, бодрящим, потому он спросил заботливо:

- А у тебя, родимая, есть документы, подтверждающие твоё право спрашивать документы?

Тётка, чувствовалось, поплыла. Она явно не привыкла получать такой наглый и уверенный отпор. Пауза затянулась.

- Ладно, во-оин-н, - с непередаваемой офицерской интонацией, употребляемой в русской армии, наверное, со времён царя Гороха, проговорил Кравченко, - свободна пока. Доложись караульному начальнику, чтобы приказал тебе изучить "Устав гарнизонной и караульной службы".

И прошёл в палату. К Ирке.

Толстуха не сделала даже попытки ему помешать.

Ирка лежала на койке бедная и бледная. Левая рука, лежавшая поверх одеяла, была перевязана от плеча и до локтя. Правая скула, как раз обращённая к Алексею, багровела большим синяком - тут, видать, и приложило девочку обо что-то ударной волной. Глаза были глубокие, словно запавшие в синеву подбровья. И вся она казалась маленькой и как будто усохшей. Господи, она как котёнок, брошенный в подворотне!

Кравченко грохнулся перед нею на колено, как перед знаменем части. Нежно, но крепко взял в ладони предплечье её правой руки, приподнял к губам и стал целовать. К её губам прикасаться пока побоялся - мало ли, как там у неё, что болит из-за перенесённого удара.

Лицо Ирки осветилось, а в запавших глазах проснулись огоньки. Показалось, что сиреневые. Хотя глаза у неё - он помнил прекрасно - карие.

- Лёшечка, - прошептала она воздушно. - Лё-шеч-ка-а... Ты пришёл!

Алексей всё-таки решился прикоснуться к её здоровой щеке губами.

- Я ещё вчера приходил, - ах, глупо, будто оправдываешься или, ещё хуже, хвастаешься, обругал он тут же себя. - Не пустили, эскулапы фиговы! Тебя вон как охраняют, даже вон сегодня пришлось прорываться.

Это он попытался перевести свою ошибку в шутку.

Удалось не совсем. Глаза Ирины обратились куда-то за него. Алексей обернулся. В щели приоткрытой двери торчала голова давешней охранницы, которая таращилась на сцену у постели.

Алексею захотелось выстрелить ей в рожу. Правда, напитавшийся образами смертей разум тут же подкорректировал желание: выстрелить захотелось шваброй, обутой в мокрую тряпку. Но чтобы и в этом случае дуру-ополченку вынесло отсюда кверху ногами.

- Свалила отсюда, боец! Мухой! - с угрозой рыкнул он. - А то я не посмотрю, кто такая, - мигом трахну и по лестнице кувырком налажу!

Рожа в двери скривилась, но втянулась назад. Дверь закрылась.

Ирка хихикнула:

- Она теперь не уйдёт...

- Почему? - механически откликнулся Алексей, тоже улыбаясь от радости, что у его женщины действительно должно быть всё в порядке, раз она в состоянии смеяться.

- Будет ждать, когда ты её трахнешь, - пояснила его женщина великодушно. - Это ей нечасто перепадает с её внешностью...

Нет, не бывает великодушных женщин!

И кстати, почему он сказал "трахну"? Имелось-то в виду... А-а, блин! В присутствии интеллигентной Ирины, учительницы в довоенной жизни, язык не повернулся произнести глубоко народный синоним интеллигентского слова "ударю"! Вот и... Блин, неловко как получилось-то! Да и перед тёткой этой - тоже...

Но как бы то ни было, эта непонятная ополченка с её навязчивым вниманием заставила его насторожиться. Нет, он не то чтобы был расслаблен до этого - не надо, не после всех событий со вчерашнего дня! И относительно неведомо откуда взявшейся охранницы возле Ирки он тоже не в расслабоне себя ощущал. Непрозрачная ситуация. Но чего ныне не бывает на Луганске! Настоящим атасом всё это не пахло - в чаду административного бреда новорождённой республики всякое чудо возможно. А уж чего только не бывало!

Потому насторожённость здесь - правильное качество: в большой семье хавлом не щёлкай. Вот только одно другому рознь. Одно дело - подарить бомжику, подрабатывающему на выпивку на восстановлении храма в Новоанновке, двадцать гривен, держа весь кошелёк от него подальше. Другое - беречь свою жизнь, подозревая, что тот под видом просящего милостыню бомжа на самом деле желая воткнуть шило тебе в печень.

Грубая аналогия, но, в общем, рабочая. Полного доверия ни у кого ни к кому тут нет. Кроме ближайших родственников и друзей. Потому как война. Очень даже высококонкурентная среда. Прос... пал, ну, или промямлил гуманитарку - умирай с голода. Социальные столовые начали открывать совсем недавно - с ноября. И мало их. Особенно на периферии. А больше многим кормиться и не с чего...

Но всё же настоящей подляны люди этой войны друг от друга не ожидают. За исключением политического уровня, конечно. Хотя... Впрочем, там речь идёт уже о подлянах масштаба той, на которой в буквальном смысле слова сгорел хороший человек Сан Саныч Бледнов. Этот уровень уже не подлянами играет... И даже не смертями, а...

Полным уничтожением...

Ладно, дело не в этом, как говаривал дорогой шеф "Антея".

А в том, что охранница эта рыночная переступила где-то грань, где здоровое недоверие столкнувшегося с нею превращается в не менее здоровое подозрение. Ну, или должно превратиться, ежели жизнь дорога...

Алексей тихонько поднялся с колена - на котором, оказывается, так и продолжал стоять! - и тихонько, на цыпочках, прокрался к двери. Приоткрывать не стал - не такой дурак, как эта хабалка ополченская, - но аккуратненько лёг на пол возле двери и приник ухом к щели под нею.

Краем глаза отфиксировал вторую койку в палате, попавшую в угол зрения. Не заправлена, но пустая. Соседка была, но куда-то смылась. Когда? Зачем? Когда вернётся? А если сейчас?

Снаружи доносилось лишь какое-то бухтение. Ополченка явно с кем-то говорила и явно по телефону, но о чём - этого было не разобрать. Караульного начальника вызывала? Да ладно, не надо песен! Нет у неё караульного начальника, по всему видно! Тогда - что за охрана такая?

Он упруго поднялся на ноги. Вот чёрт! - ведь и от Ирки он просто так уйти не может! Надо же хоть посидеть с человеком, поговорить о чём. Чая хоть сварить - вон чайник на столе! Конфетками угостить, её любимыми, шоколадными... Опять же - мандаринки, абхазские, каким уж неведомо путём залетевшие сюда, в войну и нищету Луганска первой зимы независимости.

Хотя торговля - как вода: дырочку найдёт. Луганские магазины не назовёшь бедными. Не Москва, но... Брянск - ну, почти. Но в принципе есть всё. И мандаринки. Для Иринки. Как вкус из детства. Новый год - мандаринки. Хоть кило - но всегда отец приносил. Вчера и у Мишки они были. А вот у него, у Лёшки, не нашлось. Забыл! Вспомнил вот теперь...

А главное - как её оставить, Ирку, в такой-то подозрительной ситуации?

А... ладно! Идут они все в баню! Ополченки, охранницы, комендачи, эмгэбэшники... Сегодня он будет ублажать свою девочку! Ну-у, не в том, конечно, смысле. Но будет делать ей хорошо - насколько то можно сделать контуженной близким взрывом женщине в больнице посреди войны...

Дальнейшие полчаса он честно стремился доставить хоть сколько-то радости своей контуженной взрывом женщине. Передал ей новый телефон с новой симкой, с обозначенным в списке контактов его, Алексея, новым номером. Передал приветы от всех знакомых, от её матери и сына, сказал про их желание навестить её сегодня после обеда. Подсовывал Ирке мандаринки, конфетки...

Рассказал ей про перешедшее уже в категорию забавных происшествие на дороге, поведал, что через хозяйку квартиры следствие уже пало на след злодеев, рассказал пару баек про контузии, после которых в людях открывались необычные способности. Изящно, как ему показалось, уклонился от ответа на вопрос, где же ночевал, оказавшись без жилья. Мол, сначала посидел с водителем Митридата, затем рванул в расположение, там ребята встретили, с ними говорили... В общем, пару часиков сна и урвал всего. А утром - уже с Томичем на квартире подбитой встретился...