Фантомная боль

Позже мы съели всю собранную нами ежевику в ее джипе — она припарковала его неподалеку от пляжа. Младенец все так же сидел у меня на коленях.

Когда вся ежевика была съедена, Эвелин в первый и в последний раз в жизни сказала:

— Я твоя жена.

— Нет, Эвелин, — возразил я, — ты не моя жена. Ты жена водителя автобуса.

Минуло довольно много времени, наш роман длился уже несколько месяцев, и вот как-то раз я зашел к ней домой. В ее квартире пахло моющим средством — Эвелин приходилось очень много убираться.

Мы очутились с ней в постели — разумеется, а где же еще? У каждого человека есть право на относительно анонимную близость без будущего. Отношения, которые не предполагают вопроса «Ты правда меня любишь?» (так как слово «правда» в данном случае ничего не означает); отношения, которые не предполагают заявлений, вроде: «Я тоже хочу иногда поваляться на пляже» — и жалоб на домработницу, «которая в последнее время очень мало старается».

Моя портативная любовь напоминала ручной багаж, который не потеряется, сколько через него ни переступай. Скажите, где найти такое в наши дни, когда каждый влюбленный уже через каких-то три дня хотел бы превратить свою любовь в шестидесятиэтажную высотку со стальным каркасом!

69 рецептов польско-еврейской кухни

На стоянке автомобилей, сдающихся в аренду, оставалась всего одна машина — белая с откидным верхом.

— О’кей, пусть будет эта, — согласился я.

Мы поехали на север, потому что Ребекка сказала: «Я люблю снег». Мы надеялись найти там немного снега.

Накануне я предложил отвезти ее обратно в Нью-Йорк, в Музей естественной истории, чтобы она могла продолжить работу над своим исследованием.

— Может, нам лучше прервать наше путешествие? — спросил я, переступив на рассвете порог гостиничного номера.

— Не прогоняй меня, пожалуйста, — жалобно попросила Ребекка.

— Я тебя и не прогоняю, — ответил я. — Просто мне показалось, что, возможно, так будет лучше.

— Как лучше?

— Ну, если ты вернешься в музей и продолжишь свое исследование.

— Но я не хочу возвращаться.

Я не мастер прогонять людей.

Мы провели еще несколько часов в Атлантик-Сити и наконец решили поехать на север.

— А как же твоя жена? — поинтересовалась Ребекка. — Она не будет волноваться, что тебя так долго нет?

— Она целыми днями возится со своими пациентами и не особенно замечает, рядом я или нет.

Ребекка удовлетворенно кивнула. Похоже, мой ответ ей понравился.

— Ты когда-нибудь ездил в романтическое путешествие со своей женой?

Романтическое путешествие с женой… Странный вопрос для женщины, которая мечтает быть второй Мата Хари. Я невольно задумался.

— Мы были в Лиссабоне.

— И как вам там?

— Красивый город, отличные трамвайчики, просто чудесные, лучше я нигде не встречал. Только вот до секса как-то дело не дошло.

Я начал прибираться в номере — хотел, чтобы после нашего отъезда комната осталась более-менее в порядке.

— У вас не было на это времени?

— В Лиссабоне слишком уютно, а трахаться — это неуютно, можно сказать, даже довольно неудобно.

— Да, — согласилась Ребекка, — уютным это никак не назовешь.

— Ну а ты — ты когда-нибудь путешествовала со своими мужчинами?

Она отрицательно покачала головой.

— Дальше Зандфоорта мы никогда не ездили.

Затем мы взяли напрокат автомобиль. Я безуспешно пытался найти радиостанцию с музыкой, которая понравилась бы Ребекке. Ей ничего не нравилось.

Через два часа она устала вести машину.

— А почему ты не ведешь? — спросила она.

— Я не умею водить, никогда этому не учился.

Мы остановились возле «Бургер-кинга».

— Тут не особенно вкусно, — сказал я, — но, во всяком случае, никаких сюрпризов.

Мне вспомнился Петер с его взбитым молоком.

Заночевать мы решили в Олбани. Снега пока нигде не было видно, но Реббекка слишком устала, чтобы ехать дальше.

— Это напоминает мне какой-то город в Восточной Европе, — сказала Ребекка.

Улицы были пустынны. Только у автобусной остановки стояла группка негров. Нам пришлось три раза пересечь город, прежде чем удалось найти гостиницу. С виду она походила на тюрьму.

— Пойду узнаю, — сказал я и, накинув куртку, направился к двери.

В холле за загородкой стоял огромный пасхальный заяц. Возле стойки регистрации терся какой-то тип в ковбойской шляпе и на чем свет стоит ругал свой номер.

— Чем могу быть вам полезна? — обратилась ко мне девушка в очках.

— Мне нужна комната на одну ночь — для меня и моей жены.

В окно я видел наш белый автомобиль, на мой вкус, слишком броский, но Ребекка сказала, что ей нравятся белые машины. Наверно, это была правда — она ведь любила снег.

— У нас остался только один номер с двумя кроватями.

— Я бы предпочел номер с одной большой кроватью.

— Тогда занимайте люкс.

Я долго не раздумывал:

— Пойдет.

Чем больше жалеешь о деньгах, с которыми все равно придется расстаться, тем самому хуже. И это относится не только к деньгам. Мой учитель из начальной школы говорил: «Прежде подумай, а потом уже делай». Но если следовать этому правилу, то рискуешь так никогда ничего и не сделать.

— Ваше имя?

Я дал ей свою кредитную карточку, ту самую «Американ Экспресс». Возможно, на счету еще кое-что оставалось.

— Где я могу припарковать машину?

— Если вы оставите ключи, мы сами об этом позаботимся.

— Вон та белая.

Ребекка уже вышла из автомобиля и теперь стояла рядом с ним и курила. На голове у нее была меховая шапка, которую я купил для нее в Атлантик-Сити у старухи-гречанки. В этой шапке Ребекка походила издали на русскую.

— Вы знаете номер своей машины?

— Нет, — ответил я, — мы только что взяли ее напрокат.

Всего три дня назад я получил в подарок статуэтку. Она была сделана страдающей псориазом женщиной, лепившей портреты людей, которых она видела по телевизору. И вот я уже в Олбани, в гостинице, сильно смахивающей на современную тюрьму.

— Вам помочь с багажом?

— Да, — сказал я, но тут же поправился: — Нет-нет, у нас совсем мало вещей, мы ненадолго.

Мне выдали ключ в форме карточки.

Когда мои деньги стали складываться в симпатичные кучки, я еще задумывался о пенсии. В это время я жил на гонорары за книгу «268-й номер в списке лучших теннисистов мира». Во мне вдруг проявилась не какая-то чрезмерная жадность к деньгам, а скорее то, что некоторые люди называют «ответственностью перед будущим».

Мы поженились в Майами. Собралось не так уж много родни: моя мать, тетка, родители моей жены и мой дантист — и то лишь потому, что я случайно встретил его в Майами, он остановился в той же самой гостинице. Он спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Я ответил:

— Женюсь.

Он сказал:

— Тогда я тоже приду.

После этого, понятное дело, пути к отступлению у меня уже не было. У моего дантиста привычка приглашать самого себя в разные места. Думаю, в какой-то степени это даже его жизненная философия. Что-то вроде «Если меня не приглашают, я должен сделать это сам». Странное дело, но когда я думаю о нашей свадьбе, то первым делом представляю себе своего дантиста. Он явился в белом костюме и болтал без умолку. Впрочем, это его обычная манера. По-моему, он единственный американец, который читает мои книги. Он говорит, что любит европейскую литературу. Только с его стороны это наверняка больше снобизм, чем любовь. Впрочем, я не из тех, кому интересно анализировать разницу между снобизмом и любовью. Я от души приветствую все, что выдает себя за любовь.

* * *

— Они там пока проверяют вашу кредитную карточку, — сообщила девушка в очках.

Вообще-то я часто краснею. Но я надеялся, что на этот раз не покраснел.

— У меня есть еще и другие, — сказал я.