Пастух

— Тогда зачем же тебе деньги, коли старый барин их не берет?

— Он не возьмет — наследники точно возьмут.

Нил Петрович помолчал, а потом вопросительно посмотрел на мужика:

— Да ведь старый барин жив еще? Сколько же ждать? Я ждать не могу.

— Сегодня барин жив, а завтра его, может, Господь приберет. Человек он уже пожилой, болезненный. Все это не твоя забота. Нас недаром в охранке уважают и всякие дела поручают, сам знаешь. Я по городу лучший заштатный филер, другого такого нету. И ребята мои надежные, проверенные. Ты только им деньги заплати и ни о чем не думай, а они все сделают в лучшем виде.

Нил Петрович посмотрел на сидящих рядом босяков. Тяжелые, будто окаменелые лица, напряженный взгляд, выражение недоверчивое и злое. Так смотрят люди, обиженные судьбой, сызмальства привыкшие к жестокости и подлости… Их главный — тот самый костистый и сутулый мужик с глубоко посаженными глазами, широкими скулами и плоским сломанным носом — казалось, сошел с иллюстрации к популярным в то время работам итальянского ученого Ломброзо. «Душегуб», определил про себя Нил Петрович и подумал: «Как с такой рожей можно работать в охранке, пусть даже и заштатным филером? Увижу Леонида Николаевича — спрошу, где он таких находит…»

В этот момент над столом пролетала толстая зеленая муха, проснувшаяся раньше положенного ей времени или вовсе не заснувшая на зиму в жаре и чаду трактирной кухни. Со всего маху стукнулась она о пыльное окно и попробовала было улететь обратно, внутрь комнаты, но мужик с лицом душегуба — его звали Спиридон — ловким движением схватил ее в кулак. Поднеся кулак к уху, Спиридон послушал жужжание мухи и осклабился, будто радуясь добыче.

«Сейчас он ее съест», — вдруг подумал Нил. Спиридон-душегубец, однако, муху есть не стал, а просто раздавил ее и вытер ладонь о грязные суконные порты.

Тут белобрысый брат, бывший келарь и лакей, сидевший до того молча, толкнул Нила под столом ногой. Нил Петрович очнулся от мыслей, вынул из сюртука толстый кожаный бумажник и, оглядевшись по сторонам — не видит ли кто из посторонних, стал быстро доставать одну за другой ассигнации и передавать их под столом Спиридону.

— Вот тебе четыре тысячи. На первое время должно хватить, а потом еще будет. Только гляди — больше двенадцати не дам, вы и так уже много потратили. Разбирайся как хочешь, я ничего знать не знаю, а чтобы все купчие были у меня к концу года. Время поджимает. Ну все, через месяц снова здесь свидимся.

Спиридон осклабился, взял деньги и спрятал их в одежде. Затем кивнул своим ребятам и молча, не прощаясь, поднялся из-за стола. Белобрысый встал вслед за ними. Когда мазурики уже выходили на улицу, он знаком задержал Спиридона, наклонился и сказал ему негромко, но так, чтобы слышал Нил:

— За деньги спрошу, за каждую копейку отчитаешься. И чтоб никто про заказчика не знал. Если что не так пойдет — пеняй на себя, на охранку не надейся, покрывать тебя никто не будет, понял?

Спиридон с усмешкой кивнул:

— Не бойсь, про вас не узнают, коли деньги будете платить. — И поднялся по ступенькам на улицу. Белобрысый брат вышел вслед за ним.

Нил Петрович чуть замешкался, надевая шубу. Бросив трактирщику двугривенный за чай, он распахнул дверь и вышел из затхлого помещения наружу. Там, однако, уже никого не было: босяки, Спиридон-душегубец и белобрысый растворились в пестрой толпе Сенного рынка. Нил Петрович застегнул шубу и, помахивая тростью, быстро зашагал прочь, перепрыгивая лужи, образовавшиеся от февральской оттепели.

На душе у Нила Петровича было и радостно, и тревожно. Пока все шло именно так, как и предполагал его белобрысый брат. Впрочем, самое важное ждало его впереди.

25. Мятеж

Минул месяц. Поздним утром 2-го апреля 190… года Нил Петрович сидел в кабинете в халате и пил чай с ванильной булочкой — он так и не усвоил городской привычки начинать день с кофе. Старый Захар, шаркая, принес Нилу Петровичу свежую газету. Тот развернул ее и принялся внимательно изучать. Внимание его вскоре привлекла заметка о крестьянских волнениях в Рязанской губернии. По сообщениям очевидцев, бунт охватил целый ряд деревень и в одном случае закончился трагически: еще до прибытия казаков кто-то из крестьян подпалил конюшни, огонь перекинулся на флигель барской усадьбы. Прибывшие на место казаки потушили огонь, причем им помогали многие из тех крестьян, которые раньше вышли бунтовать. Но усадьба уже сгорела.

Нил Петрович не успел дочитать заметку до конца, как в передней раздался звонок. Захар прошаркал по коридору и открыл дверь.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял князь Сергей Львович. Сбросив на руки Захара шубу, князь бесцеремонно прошел по коридору и без стука распахнул дверь кабинета.

— Голубчик, доктор! Простите за непрошеный визит, но дело не терпит отлагательства!

Нил Петрович встал, стряхивая с халата крошки от бриоши, подошел к гостю и ласково усадил его на оттоманку.

— Дорогой мой Сергей Львович, что стряслось? Действие напитка ослабло? Мими теряет к вам интерес?

Князь утвердительно кивнул. Губы его дрожали, на глаза наворачивались слезы. Действительно — от былой моложавости не осталось и следа, кожа потеряла блеск и обвисла, волосы снова поредели, вернулась одышка. Более того, проницательный глаз мог бы заметить, что князь выглядит заметно хуже, чем перед началом лечения.

Князь начал что-то сбивчиво объяснять, но Нил Петрович жестом остановил его:

— К сожалению, Сергей Львович, действие напитка ограничено во времени. Впрочем, особой беды здесь нет. Не беспокойтесь — я снова приготовлю отвар, вы выпьете его, и сила вернется к вам. Мими будет любить вас по-прежнему.

— Тогда приступим немедленно! — нетерпеливо и несколько капризно потребовал князь.

Нил Петрович попросил гостя немного подождать. Он убрал чайный прибор, накрыл рабочий стол клееной скатертью, расставил склянки с колбами и начал неторопливо варить снадобье. Зная, что князь вернется, он держал необходимые травы и порошки под рукой. Пока состав кипел на спиртовке, пока жидкость отцеживалась и остужалась, доктор расспрашивал князя о его домашних и служебных делах. Боясь раздражить доктора отказом, князь с подчеркнутой готовностью отвечал на все вопросы и даже сообщал такие детали, о которых Нил Петрович вовсе и не спрашивал.

Все внимание князя было приковано к зеленовато-желтой жидкости внутри хрустальной чаши. Князь, не отрываясь, следил, как медленно осаждается муть в отваре, как он светлеет, и от нетерпения крутил обручальное кольцо на пальце правой руки. Наконец доктор достал серебряную ложечку, отряхнул ее и со звоном бросил на поднос: От этого звука князь встрепенулся. Он вскинул голову и радостно спросил:

— Уже готово?

Вместо ответа Нил Петрович протянул чашу князю.

* * *

С тех пор миновало более двух месяцев. Раз в две недели князь являлся к Нилу Петровичу за заветным напитком. И каждый раз Нил Петрович подолгу и обстоятельно разговаривал с гостем, проникая все глубже в его тайны, личные и служебные.

Сам того не замечая, князь всецело оказался во власти белолицего колдуна. Нилу самому было любопытно наблюдать, как в его присутствии Сергей Львович, тайный советник и начальник департамента министерства путей сообщения, педант и гроза подчиненных, внезапно слабел и терял обычное высокомерное хладнокровие. В кабинете Нила князь не стеснялся быть тем, кем он и был на самом деле — одиноким и запутавшимся пожилым мужчиной, безумно влюбленным и вместе с тем тяготившимся двойственным положением. Знахарь стал для князя единственным собеседником: лишь ему Сергей Львович мог открыться, поверить все свои страхи, надежды и разочарования. Нил Петрович был отменным собеседником — он умел слушать и не перебивать.