Тройная игра афериста (СИ)

- Как я могу их взять и голову? Там уже от старых глупостей места нет, куда же новые брать. Есть хотите?

В ресторан она идти отказалась, видимо, посчитала свою одежду слишком скромной, но мы неплохо по ужинали и в шашлычной. Кормили там на редкость скверно, но Таня ела с завидным аппетитом, видимо, ее гипнотизировали все эти названия: сациви, шашлык на ребрышках, лобио, лаваш. Пила она тоже активно, быстро опьянела и сообщила, что живет в общежитии, что я ей нравлюсь, что учится в торговом техникуме. Я пригласил ее покататься по вечерней Москве, она с радостью согласилась, а в такси охотно отозвалась на поцелуй.

Я еще не назвал шоферу конкретного адреса, и он просто мотался по городу, поглядывая ехидно в зеркальце, а я наглел, лаская молодое тело и обдумывая, куда ее везти: за город или шофер поможет найти койку на ночь, когда машину тряхнуло.

- Подбросьте с ребенком, - прогудел мужской голос.

- Ты что же под колеса лезешь, не видишь, - занят! - заорал шофер.

- Девочке моей плохо! .

Я выглянул и увидел Демьяныча с Машей на руках. Сердце захолонуло:

- Что, что случилось?!

Я затаскивал их в машину, отнимал у него Машу, а он растерянно сопротивлялся.

- Заснула почему-то, - сказал он, - капризничала все, домой просилась, а потом села и идти не может.

- Что за чушь! - Я приподнял ей головку, потер щечки, дунул в лицо.

Маша открыла глаза:

- Я спала, да? Ты почему ушел? Ты не уходи, ладно?

Она снова закрыла глаза и всю дорогу тихо посапывала, может, спала. У дома легко вышла из машины, притопнула. Я попросил водителя подбросить молчавшую, как рыба, девушку до дома, дал ему деньги и пошел в подъезд. Маша обложила меня нежностью со всех сторон, мне грозило преображение в крупного ангела...

Прошло несколько дней. Счастливый отец уехал в Красноярск. Он хотел забрать Машу, но я убедил его повременить, так как резкая перемена климата и обстановка могут быть для нее неблагоприятными. Он оставил мне пачку денег и "пригрозил" выслать еще. Он даже помолодел. Неплохой, наверное, был он человек, счастливый своим незнанием себя самого, дочки, меня.

Осень продолжалась, деньги опять были. Мы с Машей надумали поехать на юг, покупаться в морях-океанах. Но тут я заболел.

Началась моя болезнь с того, что под вечер сильно распухло горло. Утром поднялась температура, глотать я не мог, все тело разламывалось.

Маша напоила меня чаем с малиной, укутала в одеяло и пошла в аптеку. Я пытался читать, но буквы сливались, глаза болели и слезились. Потом меня начали раскачивать какие-то качели: взад-вперед, взад-вперед, сознание уплывало, тело растворялось, руки стали большие и ватные,а в голове стучал деревянный колокол. Температура к вечеру немного спала. Маша сменила мне пропотевшие простыни, пыталась покормить... Приезжала неотложка. Они хотели забрать меня с собой, но Маша подняла шум, они заколебались и пообещали приехать утром.

А у меня начался бред. Мне чудилось, что комната накренилась и в нее упала огромная змея. Толчки, толчки, комната раскачивается, я вижу ее сверху, будто огромную коробку, и вот я уже лечу в эту коробку, а змея раззевает пасть.

Потом провал и новые видения. Я плыву по течению, река чистая, дно видать в желтом песочке, лодку несет кормой вперед, чуть покачивает и причаливает к песчаной косе под обрывом. Я лезу на этот обрыв, соскальзывая по глинистой стенке, забираюсь все же, но не сам, а уже держась за поводок большой собаки. Тут у меня на плечах оказывается лодка, в которой я плыл, я несу ее к избушке, вношу в сени и застреваю там вместе с лодкой. Навстречу бросается собака, лижет мне лицо, повизгивает...

Тут я очнулся, но повизгивание не прекратилось. Я с трудом поднял голову и увидел, что Маша лежит на своей кроватке и горько всхлипывает.

- Ну, Маша, перестань же... - я попытался сесть, спустил ноги, но меня так качнуло, что я откинулся на подушку и замолчал.

Да и что было говорить? Все глупо началось и глупо кончилось.

- Ага, - бубнила Маша- сквозь слезы, - ты уйдешь, я знаю.

- Ну и что? - я все же привстал. - Ну и что же Машенька, ты главное, верь и жди. Тебе будет хорошо - мне будет хорошо. Я, может, вернусь, лишь бы ты ждала.

Маша подошла ко мне. Глаза ее были глубокими, слезы исчезли.

- Хочешь остаться?

Она сказала это так, что я почувствовал: скажи я "хочу" - произойдет чудо.

- Не знаю... - сказал я робко.

Маша отвернулась и вышла из комнаты. Я вытянулся, закрыл глаза и стал чего-то ждать.

Это мне казалось, что я жду. Сознание стало зыбким, вновь вспорхнула какая-то зловещая ночная птица, задела меня влажным крылом. И я провалился в бесконечность небытия.

Глава 12

(Москва, июнь)

Очнулся я уже в больнице. Воспаление легких спровоцировало вспышку профессиональной болезни зэков - туберкулеза. Я, наверное, несколько дней был в беспамятстве. Совершенно не помню, как меня сюда привезли. И все это время мерещилось, что я в тюремной больничке. Это самая обычная камера на восемь человек, размером восемь шагов в длину и пять - в ширину. Тюрьма старая, немецкая. Раньше эта камера была рассчитана на двух человек.

В углу обнаженно доминирует треснутый унитаз, совмещенный с умывальником по-тюремному: кран над унитазом и для мытья и для смыва. На окнах набор решеток. Первые - немецкие, обычных размеров. Вторые - с ячейкой размером со спичечный коробок. Это, видимо для того, чтобы зэк руку в них не просунул или нос, хотя смотреть не на что: тюрьма в форме замкнутого квадрата, окна выходят во внутренний дворик. Третья преграда на окнах - жалюзи из ржавого листового железа.

Проще было бы вовсе замуровать окна, но по инструкции окна должны быть. А уж как они оформлены, какие на них украшения - дело вкуса тюремной администрации.

И сидели в этой камере-палате действительно больные люди, туберкулезники, двое из которых - тяжелые, с кровохарканьем. Люди, для которых свежий воздух, нормальное питание, солнце важны не меньше, чем лекарство.

И я там сидел, думая о болотах. В заключении я постоянно попадал в вонючую трясину, карабкался, хватался за кочку, а кочка оказывалась обманной, прыгающей. Прекрасные поляны с сочной зеленью таили в себе гнойные и глубокие ловушки, а на немногих полусухих островках сидели такие же, как я, и зорко ворочали головами, чтоб не залез чужой. Со временем их все равно спихивали подросшие в ряске головастики, садились на их место и начинали жрать, покрываясь ржаво-зеленой окраской высокомерия, пока их, в свою очередь, не спихивали в жижу болота.

Наверное, на заре нашей Земли, когда многочисленные ящеры лазили между гигантскими хвощами, существовало такая форма взаимоотношений живых существ. Только зубы щелкали, да животы урчали, переваривая друг друга.