Повести Сандры Ливайн и другие рассказы

– Увидишь, – коротко ответила я.

Мы подошли к дому со стороны озера, я толкнула незакрытую заднюю дверь, он пропустил меня в гостиную первой и тут же начал оглядываться, будто пришел к соседям на пятичасовую вечеринку. Я прошла к кухонной стойке и налила себе джину из оставленной там час назад бутылки.

– Ты что-то ищешь? – спросила я.

– Знаешь, – он замялся, – я весь день парился в городе и потом ехал в поезде…

– Пойди в душ на втором этаже, рядом с большой спальней. Чистые полотенца там, – сказала я, и, пока он поднимался по лестнице, не выпустив из рук даже кейса и лэптопа, я допила свой джин, рассматривая его сзади. Он был крепкий мужчина, и зад у него был крепкий, не плоский, как у большинства тех, кто пять дней в неделю просиживает в офисе. Жаль…

Душ шумел, а он фыркал за занавеской и поэтому не сразу услышал, что я сказала.

– Закрой воду, отодвинь занавеску и замри, – сказала я.

И в тот момент, когда вода перестала шуршать, еще не успев – видимо, все же стесняясь или, наоборот, ожидая увидеть и меня голой – отодвинуть полупрозрачную занавеску, он услышал знакомый каждому выпускнику гражданских стрелковых курсов негромкий лязг передергиваемого затвора. Боже, сколько было хлопот, когда я получала разрешение хранить Walter PPK, оставшийся от Эла! Но оружие бывает полезно, иногда оно помогает добиться цели – либо вашей, либо оппонента, смотря у кого оно в руках.

– Замри, я сказала, – повторила я, когда он попытался прикрыть горстью причинное место, увы, весьма привлекательное. – Внимательно слушай и не шевелись…

– Мне холодно, – выговорил он, трясясь, похоже, действительно от холода, а не от страха. Он все больше мне нравился. – Я хочу вытереться… Что за игру ты затеяла? Я не поклонник всех этих штучек со связыванием…

– Я тоже, – прервала я, – и штучки предполагаются совсем не эти…

Он занес ногу, чтобы выйти из-под душа. Я немедленно подняла пистолет повыше, так что черная дырка глянула ему прямо в глаза.

– Стой, где стоишь, – приказала я спокойно и почти безразлично, а потому, я знаю из книг, особенно страшно. – Речь идет о гораздо более серьезных вещах. Ты слышал, что из нашего городка после ухода Эла за три года ушли еще восемь мужчин? Мой муж подал дурной пример…

– Я слышал, – пожал он плечами, все заметнее дрожа, – но разве их не нашли? Или хотя бы… тела? Ведь были расследования…

– Не нашли никого и ничего, – сказала я. – И не найдут.

– Ты… – он в ужасе совсем не по-мужски всплеснул руками и попытался сделать шаг ко мне. – Ты их всех…

– Не всех, – ответила я, дернув стволом пистолета, чтобы напомнить ему, что двигаться нельзя, – только самых глупых и трусливых… У тебя ведь есть любовница? Не ври, что нет, невозможно жить в Эплвуде с Лизи и не иметь любовницы. Ты неплохой парень, и я думаю, что та женщина тебя действительно любит…

– Да! – заорал он так, что вопль мог услышать весь Эплвуд. Но он забыл про Эплвуд, уже почти забыл.

…Энди оказался гораздо более умным и решительным, чем мне показалось сначала. Я было испугалась, когда он голый задрожал под моим пистолетом, – пришлось бы отыгрывать назад, и я не уверена, что все удалось бы обратить в шутку. За такие шутки прокурор обвиняет в похищении человека…

Но, к моему и своему счастью, бедняга быстро пришел в себя. Он даже не жаловался больше на холод. Голый за компьютером, он напоминал слегка ожиревшую античную статую, которая присела просмотреть электронную почту. Минут за сорок он перевел треть своих денег на мой счет в Доминикане (я сочла, что это честная цена за идею и труд), еще треть на счет своей несчастной дуры Лизи (я приказала сделать это) и оставшиеся на свой секретный счет (я так и знала, что у него есть счет в каком-нибудь цюрихском банке, теперь даже обычные граждане вроде этого Энди прячут деньги от налогов, как закоренелые гангстеры, – а почему бы нет, если мошенничают самые почтенные банки, а попадается один из миллиона жуликов). Операции уже шли к концу, и только тут раздался звонок: недотепа Лизи обнаружила, сколько времени, когда Гордон стал тянуть ее на очередную прогулку перед сном. Я вытащила телефон из внутреннего кармана его пиджака и выключила.

– Я бы мог сказать ей пару слов, – нерешительно начал он и замолчал.

– Глупость, – сказала я. – Путь к свободе не начинают с вранья.

Я выронила телефон на пол и наступила на него всей своей тяжестью, так что почувствовала сквозь подошву сникерса, как он расплющивается и расползается на осколки.

– Теперь компьютер, – сказала я, и он, страдальчески кряхтя, минут за десять расколотил в пыль свой лэптоп моим молотком для отбивания мяса. Обломки убитой электроники я собрала в мешок для мусора, завтра он уже будет на свалке, где его никогда не найдут, да и искать не будут. – Вот и все. Ты свободен. Ты ведь можешь к ней пойти, к той женщине? Если б я не была уверена, что у тебя есть прибежище, я не затеяла бы все это. Я – партизанка адюльтера, а не грабительница.

– А водительская лицензия, – вяло заныл он, – и швейцарский счет тоже на мое имя…

– Счет номерной, ты ведь сам сказал, а права… ну, вот новые документы пусть и будут первой твоей проблемой свободного человека, – я наконец опустила пистолет и сунула его за пояс джинсов, перед этим на всякий случай еще раз проверив, не сняла ли нечаянно оружие с предохранителя. Не хватало еще размахивать перед носом человека предметом, который действительно мог выстрелить… Потом я вытащила его бумажник из кармана брюк и достала из него все, кроме денег. – Все, расслабься. Поскольку тебя уже нет.

И с этими словами я бросила все его пластиковые карты, все сертификаты и удостоверения, все расписки и чеки, всю его жизнь, все его рабство, всю его безнадежность – в камин.

Потом я чиркнула старой бензиновой зажигалкой, чудом сохранившейся с тех времен, когда Эл еще курил, и бросила ее туда же – получилось совсем как в кино. Только там предварительно поливают заправочную станцию бензином из шланга, а я прыснула на кучу бумажек и пластика из баллончика пятновыводителем – он прекрасно горит. Запомните, может, пригодится…

Энди не изображал непоколебимую верность своей дальней возлюбленной, но в постели у него просто ничего не получилось, ровным счетом ничего. Да и на что можно было надеяться после такой веселой вечеринки? Он праздновал свое освобождение во сне – в том же одиночестве, в котором провел почти всю предшествовавшую жизнь. Как только он заснул, я сошла в гостиную. Там я просидела в кресле пять часов.

И никого не касается, о чем я думала, никого, понятно?

Перед рассветом он надел летние штаны и куртку Эла, положил в сумку Эла свою одежду, которая никак не подходила для его новой жизни, надел темные очки Эла… Я не стала вызывать такси – шофер уж точно запомнил бы, что мужчина уезжал из моего дома ранним утром. Энди пошел пешком на станцию, по той же дорожке вдоль озера, по которой шел накануне, только в обратную сторону. Так рано на ней уж наверняка никого не встретишь, а на станцию он успевал к первому поезду в город, всегда уходившему из Эплвуда пустым.

– Она, твоя подружка, действительно ждет тебя в любой момент и в любом состоянии? – спросила я перед тем, как он вышел в заднюю дверь.

– Во всяком случае, она говорит, что ждет, – ответил он и, осторожно подбирая слова, в свою очередь, спросил: – А что было с теми, кто… не решился выбрать свободу?

– Они доставили мне много хлопот, – усмехнулась я. – Один весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов…

Он тоже усмехнулся – у него обнаружилось даже чувство юмора.

А потом он ушел.

Не знаю, почему я переметнулась на их сторону. На сторону тех, кто всегда ждет наших мужчин, а они все не приезжают к ним насовсем, все возвращаются к нам экспрессом в пять двенадцать и никак не решаются выбрать любовь и свободу. На сторону тех, кто готов принять их в любое время и в любом состоянии. В какой-то момент я поняла их, и мне показалось, что я стала такой же. Но было уже поздно, Эл не мог вернуться, даже если бы и захотел. Я сама сделала все для того, чтобы он не вернулся.