Черная стая(СИ)

После полудня его отыскал Глебов. К Витгенштейну прибыл гонец из Петербурга с приказами о награждении отличившихся под Полоцком офицеров. В Чашниках не нашлось даже сарая, который мог бы вместить всех офицеров корпуса, и раздача наград проходила под дождем, на околице деревни.

До этого дня Войцех, угнетенный смертью друга, о своем участии в битве почти не вспоминал. Но теперь, когда все они выстроились перед командующим, пытаясь придать себе хоть сколько-нибудь приличествующий торжественности момента вид, ему вдруг показалось, что многие товарищи бросают на него косые взгляды. Он преисполнился уверенности, что его страх под стенами Полоцка тому причиной, и краска стыда залила его бледное лицо.

Витгенштейн зачитывал приказы, вызывая офицеров из строя, вручал ордена, поздравлял, трижды целуя в щеки по старинному обычаю. Войцех, окончательно уверившийся в том, что его позор стал всеобщим достоянием, с нетерпением ждал окончания церемонии. Когда граф назвал его имя, он вздрогнул от неожиданности и чуть не споткнулся, выходя из строя.

-- Поручик граф Шемет, отличившийся при штурме Полоцка, награждается Золотым оружием "За храбрость", -- Витгенштейн принял у адъютанта саблю в украшенных чеканными золотыми кольцами ножнах и вручил ее растерявшемуся Войцеху.

-- Служу Отечеству, -- машинально ответил Шемет.

Золотой эфес блеснул в дрогнувшей руке.

-- Я же... -- срывающимся голосом прошептал он, -- да мне в жизни не было так страшно.

-- Это и есть храбрость, -- улыбнулся Витгенштейн, -- носите с честью, поручик.

Награждение решено было отпраздновать жженкой. Из длинного бревенчатого овина, невзирая на причитания местных мужиков, вытащили насад, яму закидали жердями и укрыли ельником, место для костра приготовили на глинобитном полу, обложив камнями. Потребные для приготовления священного гусарского напитка продукты собирали с миру по нитке. Рому из генеральских запасов пожертвовал сам граф Витгенштейн, сахарная голова нашлась у приглашенных на торжество Ямбургских драгун, бордо, дрянное, но настоящее, французское, отыскалось в обозе, захваченном у неприятеля после боя под Смолянами. Шампанского, хоть убей, достать не удалось, и поручик Глебов предложил навестить казаков, стоявших неподалеку от Чашников, в надежде разжиться у них парой бутылок Цимлянского.

Войцеху, без вина пьяному нежданно свалившейся на него славой, одобрительным вниманием товарищей, горячими поздравлениями и теплыми дружескими взглядами, на месте не сиделось, и он вызвался составить Глебову компанию. До Аксенцов, где стояли казаки, было недалеко, но офицеры выехали верхами, торопясь вернуться в Чашники засветло.

Уже издали казацкий бивак производил впечатление разбойничьего лагеря. В левой стороне сгрудились телеги и подводы, забитые трофеями. Резные комоды, зеркальные шкапчики, всяческая утварь и другое барахло лежало вповалку. Войцеху показалось, что он узнал золоченый алтарный семисвечник из Полоцкого собора, но уверенности у него не было, во время службы поручик больше глядел в пол, чем по сторонам.

Среди шатров и палаток сновали казаки, одетые кто во что горазд. Пару раз мелькнула женская шуба, крытая атласом, из под французской шинели виднелся польский кунтуш, казачий бешмет туго перетягивала цветастая персидская шаль. Только шапки -- барашковые и смушковые, с алым верхом -- у всех были свои, донские.

-- Ненавидят нас здесь, -- со вздохом заметил Глебов, -- и шляхта, и мужики. И правда, как вот после такого любить? Освободители Отечества. На своей земле такое творим, что и на чужбине стыдно.

-- Казакам что Литва, что Польша, что Пруссия -- все едино, -- пожал плечами Войцех, -- наши не грабят.

-- Это наши, -- с нажимом ответил Глебов, -- Гродненские. Шеф с еврейской почтой от Барклая письмо получил, тот пишет, в исконных губерниях такое творится -- неприятеля не надо. Мужики французов пленных косами в куски рубят, в кипятке варят. И бар своих тоже. Москву, Наполеоном оставленную, мужички подмосковные и пограбили, что французы не увезли -- все подчистую. Казаки Иловайского с ними заодно были, возами на Дон отсылали. Насилу Бенкендорф порядок в Первопрестольной навел.

-- Ростопчин в своих афишках к народной войне призывал, -- саркастически усмехнулся Шемет, -- вот, результат налицо. Это в Испании народ за свободу воюет. С английскими ружьями, под командой офицеров, не признавших Бонапарта. А русский мужик свободы ни от своих бар, ни от французов не ждет. Вот и куражится, пока вольному воля.

-- Да если бы только мужики, -- нахмурился Глебов, -- ведь солдаты в эти шайки разбойничьи бегут. Говорят, с французами заодно мародерствуют. Эх... Я вот иногда тебе, Шемет, удивляюсь. Почему ты с нами, а не с Понятовским?

-- Или не с Фридрихом Вильгельмом, -- пожал плечами Войцех, -- я же прусский подданный. Нет, Глебов, мне с Бонапартом не по пути. Русские свободу полонянкой держат, а корсиканец из нее распутную девку сделал. Я против него до конца пойду.

Цимлянское в казачьем обозе нашлось. Войцех поторговался для порядка, вытащил из ташки серебряный пятирублевик, бутылки тщательно упаковали в ветошь, чтобы по дороге не разбились. Шемет и Глебов направились к дороге на Чашники, ведя коней в поводу. Неожиданно Войцех, не глядя бросив поводья Глебову и на бегу выхватывая саблю, кинулся к казаку, поившему коня у колодца.

-- Вот ты где, разбойник! Стой, кому говорю! Я тебя узнал, шельма!

Огорошенный таким неожиданным маневром, Глебов двинулся за товарищем, не выпуская поводьев. Казаки, стоявшие на пути Шемета, расступались, но далеко не расходились -- удивительное поведение гусарского поручика сбило их с толку.

Казак, поворотя голову, окинул приближающегося поручика взглядом, побледнел и мелко-мелко закрестился.

-- Свят-свят-свят! Я же тебя... Сгинь, нечистый!

-- Стоять! -- закричал потрясенный Войцех. Его словно молнией ударило. Но было уже поздно.

Казак вскочил на коня, без седла и уздечки и, хлестнув сорванной с пояса нагайкой, сорвался в карьер. Толпа загудела, Шемет уже с трудом пробился назад, к Глебову, держащему Йорика под уздцы.

-- Скорее! -- просипел Войцех, смаргивая алую пелену с бешеных глаз. -- Уйдет же!

-- Уже ушел! -- сердито покачал головой Глебов, глядя, как казак скрылся в густом лесу, темнеющем за биваком. -- Это кто?

-- Я его узнал, -- скрежетнул зубами Войцех, -- это он...

Шемет замолчал, сообразив, что историю с Линусей он предпочел сохранить в тайне, и теперь ему предстоят долгие объяснения.

-- Один из тех, у кого ты с испанцами даму отбил? -- усмехнулся Глебов.

-- Ты знаешь? -- поразился Войцех. -- Откуда?

-- Ты же с де Сильвы слова не брал, что он молчать будет? -- уточнил Глебов.

-- Не брал, -- кивнул Войцех, -- я думал, ему и самому не на пользу об этом говорить.

-- Ну, а Шеф взял. Прежде чем реляцию в Петербург отправлять. Потребовал все обстоятельства пленения как на духу выложить.

-- Так чего же...

-- Тебе не сказал? -- усмехнулся Глебов. -- Не хотел в неловкое положение твою тетушку ставить. Пришлось бы ее в свидетели вызывать. Ну, не беда. Вернется -- поймаем. А не вернется -- все равно поймаем. Да повесим, как разбойника.

Войцех уже взялся за луку седла, когда сквозь толпу к ним протиснулся казачий полковник Платов 4-й, суровый донец в красном бешмете и с золотой кистью на высокой папахе.

-- Что случилось, господа? -- недовольно спросил он. -- Кто первый обнажил саблю?

-- Я, -- хмуро признался Войцех, -- казак этот, господин полковник, -- разбойник и мародер. Я его узнал.

Ответить Платов не успел, в разговор вмешался Глебов.

-- Я -- поручик Глебов, адъютант шефа Гродненского полка полковника Ридигера, -- представился он, -- Федор Васильевич будет вам очень признателен, если вы найдете время навестить его и разобраться с произошедшим. У него есть все доказательства слов поручика Шемета. А сейчас, простите нас, мы спешим.