Реквием (СИ)

Приезд участкового никакого проблеска в личности Чижика не дал. Ткач молчал. На вопрос мужиков, собиравшихся по вечерам возле сельсовета, кто же такой Чижик, ответил:

- Человек.

Но проезжая мимо Чижика, Ткач останавливался и, здороваясь за руку, говорил:

- Здравия желаю, Василий Карпович!

Имя Василия Карповича обрастало легендами, особенно среди пацанов. Нам очень хотелось, чтобы Чижик оказался командиром Ткача на войне. Как в кино. Наши догадки мы подкрепляли тем, что время от времени к Чижику наезжал Ткач, и они подолгу сидели на приспе, о чем-то тихо говорили, больше молчали. Их посиделки завершались тем, что они выпивали по стопке самогона и Ткач уезжал.

Но подлинная история Чижика продолжала оставаться тайной. Страсти стихали. Василий Карпович по-прежнему латал обувь. Я впервые попал к нему летом, после первого класса. Я пришел к нему с отцом, который принес на ремонт целую торбу обуви. Нашей, тетки Павлины и бабы Софии.

Василий Карпович, сгорбившись, сидел на своей неизменной круглой табуреточке и прошивал дратвой по кругу чьи-то огромные ботинки. Его черные руки с узловатыми пальцами, казалось, были пришиты от другого человека.

Шилом с крючком Чижик прокалывал подошву сбоку, на конце ранты с кожей и, сложив пополам кусок дратвы очень быстро, засовывал петельку в ботинок. В мгновение ока убирал шило, на конце которого уже была петелька в крючке. Выровняв концы дратвы, он колол следующее отверстие и, помогая пальцем дратве изнутри и выводил ее в виде петелечки. Просунув наружный конец дратвы в петельку и, отставив шило на фартук, затягивал оба конца. И так далее.

На свою работу он смотрел только тогда, когда прокалывал очередную дырочку. Дальше голова его поворачивалась вправо, и Чижик становился похожим на дятла, выслушивающего дерево. Руки его что-то быстро делали и он снова, отставив шило, рывком затягивал дратву. Шов получался ровный, расстояние между всеми дырочками было одинаковым.

Поздоровавшись с отцом, он перевел глаза на бывшие отцовские, стянутые мамой в поясе, теперь уже мои живописные трусы, доходившие почти до щиколоток, и спросил:

- Не жмет?

- Не-ет, - очень серьезно ответил я.

Получить готовую обувь вызвался я самостоятельно. Перебежав по тропинке свекловичное поле, и поднявшись по улице, я вошел во двор Чижика. Только сейчас я заметил, что калитки и всего забора не было вообще. Я поздоровался, как учила меня мама. Чижик, оттянув, завязанные на затылке резинкой, очки, установил их на лбу.

- Добрый день тебе, - серьезно сказал Чижик и добавил, - Сидай на приспу, подожди, я как раз делаю твой ботинок.

Я был рад этому. Еще на тропинке через поле я придумывал предлог, чтобы посидеть у него подольше.

Чижик продолжал работу, а я внимательно рассматривал инструменты, содержимое сундучка. Молоток его был похож, если смотреть сбоку, на голову рогатой Никифоровой козы, а клещи были уродливо кривыми. Деревянные и металлические мелкие гвоздики хранились в круглых коробочках из-под монпансье, желтенькие острые гвоздочки были насыпаны в круглую коробочку из-под сапожной ваксы. Рядом было несколько завязанных и затянутых полотняных, потерявших цвет, мешочков.

Мне очень хотелось увидеть их содержимое, но попросить его об этом я стеснялся. Уложив обувь в торбу, он отказался брать у меня деньги, данные мне отцом, сказав:

- Рассчитаемся потом. С отцом.

Вернувшись домой, я отдал отцу деньги и обувь. Выбрав обувь бабы Софии и тетки Павлины, он отложил ее, сказав:

- Отнесешь завтра бабе.

- Не-е. Отнесу сегодня.

Отец, посмотрев на мои запыленные, со сбитыми ногтями на больших пальцах, ноги, промолвил:

- Ладно, пойдешь, как жара спадет.

Мне не терпелось. Едва отец сел в подъехавшую подводу, я схватил торбу, немного выждав, побежал в самую верхнюю часть села, где жила тетка Павлина. Бабушка сидела на ослоне (широкой скамейке) и вела неторопливые разговоры со своими товарками-ровесницами.

Они внимательно изучили, принесенную мной и возвращенную из небытия, обувь.

- Ти дивы, як зробив. Навiть не витко, де була дюрка.

- Чого ж вiн сидить в тои староi Керстi. Поiхав би на станцию, найшов собi гарну жiночку.

- Мабуть ховаеця вiд когось.

- А може людина вiд сибе ховается. От себя, может, прячется, - сказала баба София, вернувшаяся зимой из Сибири.

Старухи надолго замолчали. .

В следующий раз я попал к Чижику вместе с отцом. Мы пришли забрать отремонтированную обувь. Взяв обувь, отец спросил:

- Сколько?

Чижик назвал сумму. Отец вскипел:

- Василь! Что ты себе думаешь? Тут только на дратву и гвоздики пойдет такая сумма. А работа?

Отец протянул Чижику десять рублей. Рука отца повисла в воздухе. Чижик выхватил из рук отца торбу, достал короткий нож, остриё которого стремительно уткнулось в периметр наложенной латки. Чтобы отпороть шитое.

- И больше не приходи!

- Стой, Василь, - отец протянул Чижику требуемые семь рублей.

В следующий раз я пришел к нему один. Сначала я попросил разрешения помочь ему натереть дратву воском. Он дал мне дратву и воск. Я начал натирать.

- Не так! Так можно весь воск оставить на земле. - он показал мне, как натирают дратву.

Мое внимание привлекали деревянные цьвашки (гвоздики). Они все были одинаковой длины, прямоугольной формы и были заточены одинаково острыми. Я спросил его, как он так точно вырезает и затачивает каждый цьвашек. Он тут же оставил сапог на лапе и, повернувшись, вынул из сундучка деревянный кружок, похожий на большую копейку. Взяв прямой длинный нож, поставил его на край кружка и мерными ударами молотка стал откалывать ровные, одинаковой толщины, прямоугольные пластинки.

Уперев длинную пластинку, коротким скошенным ножом несколькими легкими движениями заострил пластинку с одной стороны. Поставил пластинку на ребро и скошенным ножиком замелькал так, что в глазах зарябило. Даже моя мама лапшу резала медленнее. Готовые гвоздики он ссыпал в круглую коробочку.

Когда я уходил, он попросил:

- Скажи отцу, чтоб передал немного воска, у меня кончается.

Передать отцу я забыл. Потом, отправляясь к Чижику, я вспомнил о воске только за огородом Савчука и вернулся. Отломав, подходящий, на мой взгляд, кусок воска, я пошел. Воск я ему отдал сразу. Он отложил его на приспу. Когда я отдал ему деньги за ремонт, он отдал мне большую часть принесенной суммы, сказав:

- Остальное - воск.

- Берите, у нас знаете, сколько воска? - запротестовал я. - Я принесу еще.

- А отец знает, что ты взял воск? Он должен знать. Ведь он его топит.

- Не-е. Воск топит мама.

- Все равно родители должны знать, - сказал Чижик.

Видимо, он говорил потом с отцом, потому, что когда я шел к Чижику, отец всегда давал мне кусочек воска.

Я стал ходить к нему с делом и без дела. Когда у него не было работы, он читал газеты. Больше Чижика выписывала только сельская библиотека. На приспе у него всегда была высокая стопка сложенных газет. Газеты он читал, подчеркивая что-то толстым красным карандашом.

К тому времени я уже читал, выписываемые отцом газеты. Начинал я с заметок: "Из зала суда", "Их нравы", "Происшествия". Чижик же читал газеты от первой до последней страницы. Бывало, читая, он отрывал глаза от газеты и, подняв голову, подолгу смотрел куда-то вдаль. Чижик никогда ни с кем не обсуждал прочитанное.

Придя к нему однажды, я увидел на подоконнике открытого окна почти миниатюрный радиоприемник на батареях "Искра". С тех пор Чижик работал под звуки радио, слушая, в основном, "Последние известия".

Однажды он дал мне три, дореформенных шестьдесят первого, рубля и попросил купить ему в крохотном сельском магазине сигареты "Ляна", а на остальное - конфет.

- Знаешь дядю Ваню Чебана? Продавца. Беги, он тебе продаст.

В то время детям и подросткам сигареты не продавали. На всякий случай продавец потом сообщал родителям. Подростки, начавшие курить, просили купить для них папирос парней постарше.