Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ)

Валька стал говорить. Я добросовестно "переводил", повествуя об особенностях работы тетрода и роли экранной сетки.

Валька запнулся. Его словарный и технический резервы были исчерпаны. Я еще полминуты, увлекшись, говорил о лучеобразующих пластинах. Дальше Сергей Нестерович спрашивал других. Своим вниманием он обошел только меня.

В итоге Сергей Нестерович обнародовал наши оценки. Не обошел и меня с Гавдюком:

- Гавдюк что-то знает, на маленькую троечку. Эйне кляйне драй.

(Во время войны восемнадцатилетним юнцом Сергей Нестерович был заброшен в составе особой диверсионно-разведывательной группы в Венгрию).

- А Единаку, - очень серьезно продолжал наш наставник, - за перевод ставлю единицу.

И против моей фамилии поставил огромную жирную единицу. Засмеялась вся группа лишь после того, как шаги Подольского стихли на лестнице, ведущей в его кабинет этажом ниже.

Тем не менее, мы оставались детьми. Зимой темнело быстро. В половине пятого включали огромную пятисотваттную лампу в красном уголке ТЭЦ, где Сергей Нестерович читал нам лекции. А нам было всего по пятнадцать лет. Кем-то наученные, ребята из молдавского класса поставили стул на стол и самый высокий из нас, тот же Валик Гавдюк, залез наверх. Он открутил лампу и, нажевав бумаги, наклеил мокрый комок на центральный контакт лампы. Затем осторожно вкрутил лампу в патрон.

Сергей Нестерович пришел, как всегда, минута в минуту. Когда на улице стало темнеть, он щелкнул выключателем. Яркий свет залил комнату и мы продолжили конспектировать. Вскоре свет внезапно погас. Как вы догадались, под действием электрического тока Валькина слюна нагрелась и испарилась. Пощелкав выключателем, Сергей Нестерович сказал:

- Так и быть. На сегодня баста. Нужна лестница, а ее нет. Электрик ушел. По домам!

Снять бумагу мы решили днем, когда будет светло. А пока, воодушевленные нашей мудростью, мы разошлись по домам.

Перед обедом, когда уборщица убирает верхние помещения, мы поднялись в красный уголок. Дверь была заперта. Бумагу решили снять перед самой лекцией. Минутное дело. Однако без нескольких минут два нам сказали, что сегодня лекция начинается в два часа. Значит, домой уйдем раньше!

Сергей Нестерович лично открыл комнату и мы расселись. Проверив наше присутствие по списку, Сергей Нестерович сделал неожиданное заявление:

- Вчера из-за отсутствия света мы потеряли три часа. Постараюсь уложить этот материал за два часа. А далее без перерыва пойдем в соответствии с графиком.

Последовало долгое и полное молчание. В тот день мы записывали особенно старательно. Когда стало темнеть, Сергей Нестерович с самым серьезным лицом включил свет. Мы переглянулись. Все было ясно. И ему и нам. О сокращении лекций мы больше не помышляли.

Программа была ёмкая. Изучали материаловедение, слесарное дело, электротехнику, радиотехнику, основы автоматики и телемеханики. Отдельным курсом была технология сахароварения. В коллективе к нам относились очень серьезно. Мы работали вместе с рабочими, выполняя вначале простые поручения, а затем получали и самостоятельные задания. И это в напряженный период переработки сахарной свеклы.

Материаловедение нам читал завуч по производственному обучению Николай Емельянович Герасимчук. Он же преподавал нам черчение. Ему, всегда изящно одетому, в тщательно наглаженных брюках, педанту во всем, было стыдно сдать на проверку небрежно вычерченный либо грязный чертеж. Выведенные кляксы туши он обводил без нажима тонким красным карандашом.

Слесарному делу нас обучал Алексей Александрович Аникин, отец моего одноклассника Шуры Аникина. В заводе все его звали Сан Саныч. Он не спускал нам малейшей неточности и небрежности. Он научил нас правильно держать молоток, зубило, напильник и ножовку.

До сих пор, работая в своей домашней мастерской, без преувеличения, чувствую на своих руках его цепкий взгляд. Он доверял нам шабрить поверочные плиты. Притирать битым и не раз просеянным до состояния пудры стеклом клапана и задвижки, которые должны в сезон не подводить, перекрывать трубы герметически. А мы не могли подводить Сан Саныча.

Электронными мостами, регулирующими температуру, давление, скорость и объем технологических жидкостей и газа от ТЭЦ до жомосушки и полей фильтрации занимались зубры КИП и А: ныне ушедшие от нас слесаря Ваня Лукьянчук, Виктор Иосипович Холодзинский, ставший впоследствии начальником КИП и А, Федя Фтомов, впоследствии профессор Московского института Электродинамики и ныне здравствующий пенсионер Арнольд Ефремович Степанцев.

Все они были увлеченными радиолюбителями и занимались радио-конструированием. Они поощряли наше увлечение радиотехникой, помогали советами, литературой и радиодеталями. С их помощью я сконструировал универсальный блок питания радиоаппаратуры, испытатель ламп, сверхрегенеративный приемо-передатчик УКВ-диапазона.

Совместно с Шурой Аникиным и Валерой Мощенко мы сделали три абсолютно идентичных одноламповых УКВ-транссивера, позволяющих вести двустороннюю связь на расстоянии до 2 - 3 километров. В условленное время мы выходили на связь и обменивались способами решений школьных задач по физике и математике.

По бесчисленным трубам завода подавалась горячая вода, сироп и сухой пар температурой более трехсот градусов. Толстенные жгуты кабелей высокого и низкого напряжения как нервы, пронизывали все производственные помещения завода. От датчиков на поточных линиях до приборных щитов и обратно к исполнительным механизмам. От кагатных полей и резки свеклы до сахарного склада и жомосушки мы чувствовали себя своими. Турбинный зал ТЭЦ и газовая печь были нашими. Мы ни разу не почувствовали себя лишней обузой.

В дни, свободные от производственного обучения мы со щитком наблюдали работу сварщика. Подолгу стояли за спиной и чуть сбоку токарей, наблюдая, как из ржавой болванки выходят изящные детали, которые меняли вместо износившихся. Наблюдали за филигранной работой столяра модельщика дяди Вени Бабина, который изготавливал из дерева формы для литья. В литейном цеху стояли у жаркой вагранки, наблюдая, как жидкий чугун заполняет полые формы и, отвердев, становится заготовками для валов, корпусов вентилей и заслонок.

Единственным местом, откуда нас гнали, была железнодорожная площадка по разгрузке тростникового сахара, поступавшего на переработку. Это были авральные разгрузки, в которых участвовали все свободные рабочие и инженерно-технический персонал. Восьмидесятикилограммовые мешки были экстремальной нагрузкой даже для взрослых мужчин.

Зато на перерывах мы любили бегать к конвейеру, по которому непрерывным светло-коричневым потоком шла "Куба". Высмотрев крупные прозрачные кристаллы темно-янтарного цвета, мы забирали их себе. Этого нам никто не запрещал. Иногда находили кристаллы размером с куриное яйцо. Мы сосали кристаллы как карамель и пили чай, пахнувший сахарным тростником, "Кубой", как тогда говорили мы.

За нами, как и за всеми рабочими неусыпно следил инженер по охране труда и технике безопасности. Это был демобилизованный по болезни в результате нескольких тяжелых ранений во время войны капитан-артиллерист Заднепровский Дмитрий Григорьевич. Он замечал мельчайшие нарушения, устраивал нашим наставникам выволочку, а нам дотошный экзамен.

Летние каникулы я проводил в Тырновской мастерской по ремонту радиоприемников и телевизоров. Жил на съемной квартире, к чему мне уже было не привыкать. Моим наставником был ныне покойный, великолепный специалист, почетный радист СССР, Мастер спорта СССР по радиоспорту, тогда тридцатитрехлетний, Всеволод Семенович Завацкий. Он был нетерпим к неточностям, небрежности и халтуре. Заметив огрех в подключении полупроводникового моста к силовому трансформатору, он давал задание и через неделю устраивал бескомпромиссный экзамен по всем источникам питания радиоаппаратуры.