Альбер Ламорис

Герой романа, ученый и путешественник (дедушка тоже ученый и путешественник) Самуэль Фергюссон со своими двумя помощниками (и в фильме с дедушкой летит его внук, а внизу за ними на машине едет помощник) совершает большое путешествие на воздушном шаре. И в характере двух ученых есть сходство: оба немножко чудаки, добрые и благородные люди. Но на этом все параллели кончаются, потому что цели путешествия разные.

Доктор Фергюссон совершает открытие: он придумывает способ, с помощью которого шар может подниматься и опускаться без затраты газа, и летит на шаре именно потому, что шар — самое современное и самое удобное средство передвижения, самое безопасное на дикой и незнакомой земле.

Три путешественника летят, чтобы продвинуть вперед изучение Африки, активно начатое как раз в те годы, чтобы открыть новое в ее географической карте, вписать новую страницу в историю путешествий по неизведанной земле.

В фильме Ламориса дедушка и Паскаль летят на воздушном шаре, потому что это — самое старомодное, да нет, куда там, исчезнувшее с лица земли средство передвижения.

Уже в конце XIX века появились первые дирижабли, в начале Х века — первые самолеты, сначала винтовые, потом реактивные, а ко времени создания фильма — самолеты с изменяющейся геометрией крыла и вертикальным взлетом, самолеты, развивающие скорость до 2500–3000 километров в час.

А они летят на медленном, допотопном воздушном шаре.

Они летят на нем, чтобы возвратить прошлое, идеализированное, как это иногда бывает, прошлое, увидеть старую цивилизацию, шагнуть назад, забыть двадцатый век и вспомнить такой милый сердцу век минувший — вот откуда и замки, и церкви, и деревенская свадьба, совершающаяся по старинному обряду.

Героев Жюля Верна с волнением ждет Англия. Они ведь рискуют жизнью: их предшественники умирали от голода и жажды, пыток и каннибализма.

А в фильме словно специально придумываются трудности — дедушка намечает маршрут так, что шар пролетает через снежные горы Монблана: чтобы выдержать холод, неудобства, борьбу с природой.

Роман проникнут оптимизмом, Жюль Верн и его герои убеждены в прогрессе науки, а у Ламориса и его героя этой веры нет, иллюзии уменьшаются; современные изобретения — и направленные в небо трубы заводов, и отсутствующий в фильме самолет, взамен которого специально взят воздушный шар, — подвергаются иронии, противопоставляются естественной жизни, возможности неторопливо созерцать природу, жить с ней в ладу (у Рене Клера в его фильмах есть только один, уходящий мир, а у Тати и у Ламориса уже сталкиваются два мира, потому что действие их фильмов происходит в XX веке; но Тати, как и Рене Клер, находит свой уходящий мир на городских окраинах, а Ламорис, в отличие от Клера и Тати, ищет его в деревне).

Но «Путешествие на воздушном шаре» возникло не просто как противопоставление роману Жюля Верна. «Путешествие на воздушном шаре», как и «Красный шар», связано с определенными мотивами (правда, «Путешествие» — в гораздо меньшей степени), появившимися в литературе XX века.

Из жизни литературных героев словно ушла мечта, и герои начинают мечтать уже о самой мечте.

В «Приключениях Тома Сойера» М. Твена Том Сойер и Джо Гарпер сокрушаются о том, что теперь нет разбойников, и спрашивают себя, чем может современная цивилизация восполнить такой пробел. Да ничем. «Оба утверждали, что предпочли бы лучше сделаться на один год разбойниками Шервудского леса, чем президентами Соединенных Штатов на всю жизнь».

И дети решают сами стать разбойниками. Им надоел этот скучный, размеренный мир с ненарушающимися убеждениями и распорядком. Все интересное, что происходит с детьми, — остров ли, на который они убегают, или история с индейцем Джо, или какие–то другие истории — интересно до тех пор, пока есть какое–то обаяние тайны, пока об этом никто не знает, пока они имеют возможность уйти от взрослых в свой мир. Но как только взрослые узнают о том, что затеяли ребята, тайна, сказка исчезают.

А позже, в «Геккльбери Фине», Том Сойер разыгрывает целую историю с освобождением негра, который давно свободен, вплоть до подкопа, бегства и ранения — и все для того, чтобы удержать иллюзию существования собственной, независимой жизни.

И в конце 20‑х годов в романе «Южный почтовый» Экзюпери скажет: «До чего хорошо прибран мир, когда глядишь на него с высоты трех тысяч метров. Все уложено по местам, как ящики с игрушками… Благополучный, разграфленный на квадратики мир… Нетребовательное, ограниченное счастье…»

И Паскаль смотрит на землю. Там, на склоне какой–то горы, ходят бараны. Извилистая дорожка незаметно делает круг и замыкается, а бараны все ходят и ходят по ней без конца.

— Смотри, смотри, дедушка, вот глупые бараны, им кажется, что они куда–то идут, а они топчутся на одном месте…

Тема «мечты» время от времени отходит на второй план, уступая место темам более важным, более актуальным; но потом она появляется вновь.

Герои «Лесной арфы» американского писателя Трумэна Капоте — Долли и Кэтрин, две старые обиженные женщины, вместе с пятнадцатилетним Коллином уходят из дома и живут на дереве. К ним приходят и бывший судья Чарли Кул, и Райли Гендерсон — человек, у которого в городе нет пи одного друга.

В городе всех стригут «под одну гребенку…», в городе не хотят признать, что «люди могут быть непохожими друг на друга», и вот пять человек забираются на дерево.

Именно на дереве, оторвавшись от городской жизни с ее непреложными законами, люди вновь обретают достоинство и гордость; они теперь чувствуют, что нужно им самим, и дают другим, оставшимся в городе, понять, чего тем не хватает (на дереве судья делает Долли предложение, а богатая Вирена, выгнавшая женщин из дому, приходит к дереву попросить их вернуться обратно).

«Может быть, — говорит судья, — никто из нас не нашел своего дома… Мы только знаем — он где–то есть… И если удастся его отыскать, пусть мы проживем там всего лишь мгновение, — все равно мы должны почитать себя счастливыми».

Вот и Ламорис на один–единственный миг даёт героям найти свой дом — этот дом еще более зыбок и непрочен, чем дерево. Это воздушный шар, который дает возможность осуществить мечту дедушки и Паскаля, который летит туда, куда хотят они — летит искать приметы другой жизни.

И. Соловьева пишет, что у Ламориса, как и у Тати, тоже есть некая ностальгия по прошлому, некая попытка вернуть его. Но Жак Тати знает цену всей этой идиллии, а для Ламориса её ценность вне сомнений.

В ностальгии Тати есть направленная на самое себя ирония, она движется к фарсу, в то время как ностальгия Ламориса движется к пафосу.^[28]

Мне кажется, это не так; И. Соловьева была бы права, если бы фильм «Путешествие на воздушном шаре» действительно был бы лишен иронии и, главное, кончался бы так, как кончался «Красный шар»: герой Паскаль улетал бы на воздушном шаре, скрывался вместе с ним где–то вдали. Но «Путешествие» так не кончается, его конец более жёсток, и подготовлен он незаметно вплетенной в фильм иронией.

Продолжая тему Рене Клера и Тати, Ламорис, как и они, с грустью признает иллюзорность возвращения к прежней жизни. Повторение конца «Красного шара» было бы двусмысленным и ложным. Ламорис очень тонко этой двусмысленности избегает.

Рене Клер любит своих героев и вздыхает о прошлом, но, идеализируя его, он в то же время грустно, мягко над ним и иронизирует — стилизуя его, пародируя его; любя своих героев, он и подсмеивается над ними, понимая, что они уже давно ушли в прошлое. Тати издевается над механизированным миром, но в то же время смеется и над уютом окраин, и над дядей–чудаком. Тати понимает, что уходящий мир удержать нельзя.

У Ламориса нет авторской иронии, как у Тати и Клера. Ламорис очень бы хотел удержать этот мир, но жизнь безжалостна, жизнь разбивает мечту героев, и Ламорис не спорит с жизнью, не показывает прошлое как реально существующее, а расстается с ним — конечно, нехотя, с сожалением, с грустью.

Настоящая жизнь как бы берет верх над той, которую Ламорис хочет представить в фильме, и сама не дает режиссеру повернуть ее назад. Мечта несбыточна, непрочна, как и воздушный шар. Казалось бы, героям удается возвратить прошлое, перенестись в другую эпоху — но настоящее словно мстит за бегство из него.