Камбоджа

- А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а! Мне плохо!

Плохо ему... А кому щас хорошо? Пить меньше... э-э... В смысле, с друзьями делиться надо, это ещё Ильич в декрете завещал: делиться, делиться и ещё раз делиться. А то сожрал всё сам, наглая морда, а теперь спать не даёт.

- А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы, я заболел! У меня температура!

- Какая температура? - настораживается Слон. Он панически недолюбливает всякие температуры и кашли, он уверен, что насморком передаётся бубонная чума, от которой СПИД бывает.

- А-а-а-а-а-а-а! У меня температура! Я заболел! Я так вспотел!

- Вспотел? - в вопросе Слона проскальзывает понимание.

- А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! Я так вспотел, что и простыня, и одеяло мокрые!

- А-а-а, вспотел... И простыня, и одеяло... Это ничего, - слышно, как Слон поворачивается, скрипя пружинами, фэйсом к стенке. - К утру будешь здоров, Юра. Гарантирую.

Простыня? Одеяло? И что?..

Ага, и перевёрнутый кипятильник, вот что.

- Да, Юра, утро вечера мудренее.

- Как в сказке?

- Во-во.

С той ночи Слон не оставлял кипятильник без присмотра. Чтоб никто не болел. А мы как-то дружно, не сговариваясь, игнорировали медосмотры и не чихали.

Разучились.

* * *

Юра аж взопрел - горьку думу думает: как бы так извратиться, чтоб из кильки в томатном соусе свиные отбивные приготовить. Осматривает общаковый провиант и сплёвывает Костику между берцами, ковыряет ножом крупу и морщит прыщи на лбу. Членистоногие и бутеры только аппетит раздразнили, даже из зубов выковыривать нечего.

Костик нервно поглядывает на Юру и - сам! - вызывается рубить дрова. Говорит, от анестезии у него в голове опилки да иголки, хочется ещё и плюшевое сердце вместо аритмичного пламенного мотора. Ага, крылатая плотвичка его, видите ли, шокировала почти до инфаркта. Чистоплюй и тунеядец.

Кабан, Слон и я разбредаемся в поисках сушняка, хотя на старом запасе можно зажарить десяток слонов. Африканских.

Все при деле. Работа облагораживает и отвлекает от рецидивного похмелья.

Птички поют, солнышко блестит.

Идиллия.

И только слышно, как матерится Кабан:

- Пидарас, гандон, ты шо слепой?!!

И только слышно как робко оправдывается Костик:

- Я... Не специально... Не хотел...

- Ты же натуральный пидарас! У тебя в роду долбоёбы были?

- Не было...

- Значит, ты первый! Глаза, блять, разуй! Очки, твою мать, обуй! Ты же гандон, - Кабан внимательно осматривает Костика от хаера до паха, кивает сам себе, окончательно удостоверившись в правильности сделанного вывода. - Да. Самый натуральный гандон.

- Одноразовый?

- Ты мне, блять, пошути!!!

- Кабан, шо случилось?

Олег оборачивается ко мне - лицо багровей кумача, взгляд прожигает насквозь, как старший брат кипятильника задний проход.

- Этот гандон, - кивает на Костика, - мои стельки порубил.

- ?

- Я ж их вчера на пенёк сушиться положил, - взмах руки в сторону коряги у костра, - а это хуйко на моих стельках дрова колет. Во шо от стелек осталось.

Осталось, честно говоря, всё то же самое. Только мелко нарезанное. Топориком для разделки цыплят. Широкая улыбка - еле терплю, зубы стискиваю, сдерживаю хохот. А Костик, окрылённый моей реакцией, опять пытается хохмить:

- Кабан, не расстраивайся. Раньше у тебя две стельки было, а теперь? - Костик задумчиво рассматривает деяния своих рук. - А теперь тридцать две.

- Как минимум, - встряёт Юра.

- Да они у тебя размножаются не по дням, а по часам, - добавляю сквозь смех. - Как кролики.

- Наверное, те, первые, были мальчиком и девочкой, - опять Юрик, - А потом они промокли, и в них проснулось половое влечение.

- И половое созревание, а вода была катализатором. Знаешь, ведь всё из-за жидкостей.

- Гормоны взыграли и...

- Они делением размножаются...

- Не-а, почкованием...

- А по-моему, воздушно-капельным...

- Как в анекдоте инопланетяне: бз-з-зыы! - Юра тыкает меня пальцем под рёбра.

Кабан огорчённо сплёвывает и уходит, прихватив с собой кроссовки. От греха подальше. А то вдруг они тоже размножатся начнут?

А мы идём по воду.

Тропинка, спуск, подъём. Умывальники - наши родники. В умывальниках не вода, а минералка: мощный, до пузырей, напор с огромным количеством микроэлементов, придающих жидкости модный рыжий цвет и мягкий металлический привкус. Набираем.

Окидываю взором лагерь - ностальгия, ага: рядом совсем эМЖо "Зелёный домик" (название, конечно, произошло от синего окраса строения), дальше - корпуса, столовая, волейбольная площадка, лавочки, турник, флагшток, возле которого однажды ночью...

* * *

Ночь разбивает квазисонную тишину знакомым с детства хитом. Играет Гимн Советского Союза.

СЛАВЬСЯ ОТЕЧЕСТВО НАШЕ СВОБОДНОЕ

ДРУЖБА НАРОДОВ ВЕЛКИЙ ОПЛОТ

ПАРТИЯ ЛЕНИНА СИЛА НАРОДНАЯ

НАС К ТОРЖЕСТВУ КОММУНИЗМА ВЕДЁТ...

- Про дружбу народов слегка погорячились.

- Покурим, - соглашается со мной Кабан.

Аккуратно выползаем на балкон. Изучаем обстановку, вдохновенно превращая табак в пепел. Возле флагштока, освещённого фонарём и славного ежевечерними линейками, что-то происходит. Опаньки, это ж наши учителя!

Выстроились в шеренги, руки застыли в пионерском салюте, на шеях повязаны алые галстуки - где откопали? - столько лет прошло, мой давно тряпочкой для вытирания пыли прохудился.

По тросику, натянутому вдоль мачты, рывками подымается...

- Олег, шо это... красное?

- А, это они вчера у Бровы экспроприировали. Видел, у него шорты были, из флага "Победителю соцсоревнования" сшитые, с Кремлём на жопе? Так вот это те шорты и есть.

- Шорты?!

- Шорты.

- А чего это они? - а в голове: путч, заговор, секта, массовый психоз...

- Они на шашлыки собрались, я сам слышал. В столовой неделю уже мяса не дают. А перед шашлыками, видать хорошо подкрепились. Водочкой.

- А-а-а, - успокаиваюсь: коль подкрепились, значит норма, а я-то, фантазёр, ёлы...

Гимн смолкает. Шорты в предельно-подъёмной точке провисают спустившим членом: ещё красным, но уже вялым вследствие полнейшего штиля, или по другой политической причине.

Учительницы с трудом различимого женского пола - медлительные коровы! - покачивают обширными ягодицами в направлении посадки. Терминатор, физкультурник, переебавший половину этого стада (и примерно столько же старшеклассниц), и Алексей Николаевич, просто хороший человек-историк, возвращаются в корпус. Спустя недолго, громко звенят рюкзаками и ускоряются вслед ушедшим в леса, сгибаемые тяжестью также шашлычных сумок. Пастухи, хе-хе, чабаны.

Пару-тройку часов спустя. Было: распитая с девочками водка. Сейчас: сладкая нега и никотиновое желание, жить всё-таки можно даже без шашлыков. Я сижу на балконе, курю и смотрю на фонарь, демаскирующий асфальтовую дорожку. Вокруг фонаря вьются насекомые: разные, но преимущественно комары. Неторопливо перемещаю фокусировку зрачков на беременно-полную Луну и задумываюсь: а какие насекомые возле Луны круги наворачивают? не ну, без кровососущих не обошлось, понятное дело...

...я пою эту песню для Тех, Кто Свалился С Луны...

- Идут, - голос Кабана вторгается в моё уединение.

- Кто?

- Стукач и Каркуша.

С трудом возвращаюсь в реальность. Можно сказать, с Луны падаю. Какой Стукач? Какая Каркуша? А-а, Стукач и Каркуша.

Стукач - это Мина Васильевна, она ещё мою матушку "рідної мови навчала", ей лет семьдесят, не меньше. А погремуху Стукач она заработала у флагштока в этом колхозном году, когда на линейках обличительно зачитывала списки "палат с претензиями": постели не застланы, сгущёнка равномерным слоем покрывает треть запорошенного сигаретным пеплом стола, включая лобзиком попиленные ножки (кто-то ж не поленился - из дому инструмент приволок), сломана тумбочка, на дверце накарябано неприличное слово (писал мужчина - девочкам такое знать ещё рано), наблёвано морковью и солёными огурцами в углу, причём поверх вчерашних яблок и арбузов...