Дорога в никуда. Книга вторая, часть вторая(СИ)

11

В четверг 4-го декабря Ольге Ивановне предстоял очень трудный день - шесть уроков подряд без единого "окна", а вечером родительское собрание. После своего последнего "часа", она уже собиралась идти домой, когда к ней заглянула Елена Михайловна, та самая двадцатидвухлетняя учительница английского языка.

- Ольга Ивановна, вы свободны?... Я хотела бы с вами посоветоваться,- легкая, светловолосая Елена Михайловна впорхнула в класс, а Ольга Ивановна вновь пришлось присесть на стуле, с которого она едва успела подняться.

- Давай Лена. Только я тебя прошу побыстрее, а то у меня голова и ноги гудят. Хочу поскорее до дома дойти, лечь и таблетку принять, чтобы успеть до родительских собраний хоть немного отдохнуть,- не напрямую, но вполне определенно Ольга Ивановна высказала недовольство, тем что ее задерживают.

- Простите пожалуйста, но я вас не на долго... Я на предновогодний утренник хочу со своими пятиклашками сделать постановку нескольких сцен из "Волшебника изумрудного города". Вы же знаете, автор этих сказок Волков и он родом из Усть-Каменогорска. Вы не могли бы мне помочь?

Просьба была настолько неожиданна, что на мгновение поставила Ольгу Ивановну в тупик. В сознании сразу возник почти полугодовой давности разговоры с усть-каменогорскими краеведами, то что она узнала о "знаменитом сказочнике".

- Видишь ли, Леночка... - Ольга Ивановна "с ходу" не знала, как реагировать на просьбу молодой коллеги.- Я вообще-то поклонница классической русской литературы и все эти, так называемые сказки появившиеся сравнительно недавно... Нет, милая, извини, боюсь здесь я тебе ничем помочь не смогу.

- Ой, как жалко. А я так на вас рассчитывала,- на недурном личике "англичанки" запечатлелась разочарованная мина.

- Леночка, я понимаю, тебе хочется чем-то всех поразить, заявить о себе. Правильно, ты молодой классный руководитель, но я посоветовала бы тебе взяться за что-нибудь попроще, и на русскую тему. А этого "Волшебника"... ну его к Богу,- Ольга Ивановна не стала раскрывать всей плагиатной истины волковского произведения и то, почему она не хочет помогать в ее постановке.

- Вы думаете?- пребывала в растерянности молодая учительница.

- Лучше со своими какую-нибудь песенку новогоднюю разучи.

- Какую? "В лесу родилась елочка"? Это же для детсада, а больше и песен-то нету,- недовольно отреагировала на совет Елена Михайловна.

- Зачем обязательно новогодние. Ну, например, песню "Прекрасное далеко". Помнишь, из фильма "Гостья из будущего". Замечательный текст и для подрастающего поколения очень актуален,- все с большей настойчивостью убеждала молодую коллегу Ольга Ивановна.

- Может вы и правы,- задумалась "англичанка".

- Конечно, права и тебе все это будет легче устроить. Не надо эти костюмы дурацкие шить, для всяких страшил и дровосеков. Времени-то до утренника осталось три недели, когда вы все это успеете? А песню разучить всего несколько репетиций надо, учительницу пения привлеките - вот и все дела.

- Верно... Спасибо вам. Прямо сейчас же и договорюсь с Аллой Семеновной, если она еще в школе. Спасибо Ольга Ивановна, - Елена Михайловна еще раз поблагодарила и, было, побежала искать учительницу пения...

- Леночка подожди, не торопись, Алла Семеновна уже ушла, я сама это видела. Успеешь, завтра договоритесь, время еще терпит. Я вот о чем спросить хотела. Ты уж меня извините, но поверь я не из праздного любопытства... У тебя с этим офицером, Николаем, серьезно?- Ольга Ивановна спрашивала по-матерински.

- Елена вспыхнула, но тут же справилась со смущением и приняла доверительный тон, предложенный Ольгой Ивановной:

- Не знаю, мы же совсем недолго знакомы.

- Леночка я понимаю, ты молодая девушка и встречаться с парнем для тебя вполне естественно. Ну, а то что здесь кроме молодых офицеров для девушки с образованием, в общем, больше и кавалеров-то почти нет... это я тоже понимаю. Но ты хорошо обо всем подумала?

- О чем?

- О том, как ты будешь жить, если, например, свяжешь свою судьбу с ним. У тебя же в Усть-Каменогорске родители, квартира и ты собираешься после отработки диплома вернуться туда, в хороший благоустроенный город. А ты хоть представляешь, как живут семьи офицеров на тех же "точках"? А он молодой офицер и ему еще долго по ним мыкаться придется. Это только со стороны приятно смотреть на жену командира "точки" Ратникова. А ведь она всю свою семейную жизнь по "точкам" мотается. И потом, у нее такой муж, ради которого можно все это вытерпеть, он настоящая опора и защита для нее. Ты уверена, что Николай такой же? Стоит ли из-за него бросать то, что уже имеешь и идти на такой риск?- вопрос за вопросом задавала Ольга Ивановна.

У Елены прямо на глазах румянец сменился бледностью. Слова пожилой учительницы, вызывали в ней неоднозначные, противоречивые чувства. По всему, ей нравился Николай, но в то же время и жить по дырам ей не хотелось. Последнее Ольга Ивановна знала наверняка, ибо Елена уже не раз в сердцах проклинала этот поселок, в который ее загнали, и с тоской вспоминала счастливые детские и студенческие дни, проведенные в одном из лучших городов страны.

- До серьезного, надеюсь, у вас не дошло?- опять по-матерински осведомилась Ольга Ивановна.

Вопрос прозвучал настолько естественно, что Елена нисколько не обиделась, а лишь утвердительно кивнула головой.

- Вот и хорошо. Сама решай, но мои слова помни, и если что, приходи, советуйся, раз родителей рядом нет...

Пусть сначала все взвесит. Одно дело просто время проводить с интересным молодым человеком, другое идти на близость. Пока же отношения между Леной и Николаем как раз вступили в "пограничную" фазу и Ольга Ивановна сочла нужным предупредить девушку о всей серьезности последствий неверного шага. За себя, увы, Ольга Ивановна в своей жизни решать могла не часто. Ее "правда жизни" вытекала, прежде всего, из специфического жизненного опыта, основанного на выработанной с детства способности приспосабливаться к советской действительности, и в то же время на достаточно отчетливых воспоминаниях совсем иной культурно-бытовой среды, в которой она жила до 11-ти лет. Этот "симбиоз" позволил ей не только легко постигать программы советских школы и института, но и видеть то, что большинство окружающих ее людей, советских провинциалов, не могли видеть. Почти все они, даже те, кто имел высшее образование, с рождения жили в СССР в "прокрустовом ложе" советской идеологическо-воспитательной системы и потому, как правило, не имели "бокового зрения", не говоря уж об "обзорном" или "заднем", только "прямое".

Эта способность "кругового мировоззрения" позволяла видеть то, что было недоступно большей части советских людей. Например, будучи филологом, Ольга Ивановна осознавала, насколько невысок истинный уровень официальной советской литературы. Она с детства, еще в харбинской гимназии, заучив огромное количество стихов дореволюционных русских поэтов, как классиков, так и "второго ряда", давно уже сама для себя сделала вывод, что та же советская поэзия, как современная, так и раннего периода, если из нее исключить Есенина и Васильева, с прежней русской поэзией не идет ни в какое сравнение. Причем не имеет значения, что это за поэты, с пеной у рта поющие панегирики советской власти или позволяющие себе слегка подиссиденствовать. Знаменитую, разрекламированную толстыми литературными журналами троицу, "поэтов больше чем поэтов", Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, она по своей классификации ставила ниже Некрасова, Тютчева, Фета, Баратынского, Языкова... не говоря уж о Пушкине и Лермонтове, Твардовского считала очень хорошим, но даже не выдающимся поэтом. Рубцова она очень любила, но считала, что он так до конца и не раскрылся до своей безвременной трагической гибели. Она всегда скептически относилась к женской поэзии, по этой причине не жаловала даже Ахматову с Цветаевой, не говоря уж об Ахмадулиной и Казаковой. Правда, когда стали широко доступны произведения Пастернака, а потом Мандельштама и Бродского... Эти, по ее мнению, действительно были большие поэты, во всяком случае выше всех прочих советских, опять же без Есенина и Васильева, которых она советскими считать отказывалась. Но в отношении этих поэтов имелась одна щекотливая деталь, неприятно поражавшая Ольгу Ивановну - все эти три выдающихся поэта оказались евреи. В стране с такими поэтическими традициями, при власти большевиков лучшими поэтами на Руси стали не Ивановы, Петровы, Сидоровы, которым советская власть вроде бы дала широкие возможности для получения образования, развития, творчества, а евреи. Более того, Пастернака, Мандельштама и Бродского, "подпирали" опять же не Ивановы-Петровы, а Давид Самойлов и особенно ей нравившийся, Юрий Левитанский, по ее мнению тоже превосходившие этих громкоголосых и трескучих Евтушенок-Вознесенских... То есть и "второй ряд" тоже в основном оказался еврейским.