Маленькая война

— Вспомни! Ну? Это был он, тогда, за Удой? Вспомни! Ну? Там еще Француз был!

— Точно! — раздул ноздри он, вращая белками. — Как он меня, а?! Барбосом, понял?! За что?! Убью-ю! — Борька яростно высморкался.

— Пацаны! Не слушайте Мадеру!

— Струсил, так и скажи! — кто-то больно толкнул меня в спину.

— Ты, маменькин сынок! — плевок упал у моих ног. — Можешь проваливать!

— Кто — я?! — поднял я камень. Моему примеру последовали.

Мадера мне подмигнул. Команданте стоял бледный.

— Смерть заудярам! — пропищал знакомый шкет и поддернул штаны. В руке он с трудом удерживал булыжник. «Такса» рычала.

Размахивая прутьями и ремнями, барбудос с песней двинулись вперед.

Мадера что-то орал вслед. Мой Боливар закусил удила. Залаяла собака. Петька пнул «таксу».

Ничто, казалось, не могло остановить несокрушимую волю сыновей Фиделя.

Я переложил пистолет из портфеля в карман.

— Стойте! — властно крикнул команданте. Песня не сразу, но смолкла. Пацаны обернули удивленные лица. — Стойте, — повторил команданте и умолк, обдумывая слова.

— Да чего там! — шмыгнул носом Петька. — Бей гадов!

— Задницы им настегать! — надул синие щеки Борька и взмахнул ремнем.

Армия снова пришла в движение. Но команданте поднял руку.

— Пацаны! Пацаны… Идите по домам…

Не по-товарищески получалось. Между нами, мальчиками, говоря, команданте сам заварил эту кашу. На то он и команданте! Он дал мальчишеским головам и кулакам великую идею. Он внес в нашу затхлую жизнь соленый вкус опасности и воинскую дисциплину. Он разделил нас на взводы, а весь мир — на правых и неправых. При нем мы забыли, что существуют бараки, пахнущие кошками, примусы и семейные скандалы, — мы глотнули воздух Острова свободы.

А теперь, когда в праведном гневе сжимаются кулаки и наши сердца бьются как одно, когда наши глотки вот-вот вытолкнут: «Веди нас, команданте!» — команданте скучным голосом просит идти по домам учить уроки.

— Пацаны! — перекрывая глухой ропот, сказал Хромой Батор. — Слушай приказ: всем разойтись, сложить оружие!

— Да че вы слушаете этого фраера! — очнулся на чурке Мадера. Он вскочил. — Ложь и провокация! Уже в штаны наклал, ха! Зауда смеяться будет! За что срок мотал, братва? Век свободы не видать, чем ваш позор!..

Благим матом завопил Петька: окурок прижег ему пальцы.

— Сволочи! Надоели! — от нестерпимой боли у него выступили слезы, и он затопал валенками. — Жить не хочу! Чес-слово!

Петька рухнул и начал кататься по земле. Заплечный рюкзак развязался, в грязь посыпались макароны, спички, буханка хлеба, рыболовные снасти, звякнула о кружку ложка…

Никто не пытался унять Петьку — истерики у него случались и раньше. Пацаны задумчиво ковырялись в носах. Петька так же быстро успокоился, обдул с хлеба грязь, затянул рюкзак и закурил снова.

— Эх, вы! — Борька вывалил из телогрейки голубые комья карбида и пошел домой. Читать книгу или мирить родителей.

— Поиграли — и хватит, — усмехнулись позади меня.

— Детское время вышло, — язвительно поддержали сбоку.

— Куба — любовь моя-а-а! — гнусаво пропели рядом и хихикнули.

Железный прут высек из камня искру. Барбудос швыряли к ногам Хромого Батора оружие: ремни, палки, самодельные гранаты, ребристые арматурины…

— Вы че, вы че, братва? — растерянно лопотал Мадера. — Свихнулись, что ли?! Нас же ждут…

— Полет нормальный, — подвел итог Петька, надел рюкзак и поплелся

домой.

Хромой Батор смотрел на закат и кусал губы. Налитый кровавой тяжестью диск падал на крыши домов. Синюшные тощие облака разрезали его пополам. Птицы летали низко и молча.

Повстанческая армия разбрелась доучивать уроки и ужинать. У ног бывшего команданте бугрилась гора оружия. Приказ был выполнен, но какой ценой!..

17:19. Заход солнца

Единственный, кто ослушался приказа, — всадник на понурой кляче по прозвищу Боливар. Она еле поспевает за впередсмотрящим. Тот смешно и высоко подпрыгивает, волосы развеваются — команданте без армии, сапожник без сапог, — спешит к месту боя. Удивительно, как быстро бегают хромоногие!

— Куда ты? Стой! — зажимаю карман, чтобы не выпал пистолет. Портфель бьет по ноге.

— А меня возьмете? — пищит из-под руки сопливый шкет. «Такса» тявкает. Ее хозяин размахивает рогаткой.

— Отстаньте! Оба! — рявкнул я и пришпорил свою клячу. Поравнявшись с Хромым Батором, крикнул:

— Стой! Ты куда? Игра кончена!

— Отстань! — приказывает команданте.

Я ослушался приказа вторично.

Пустырь встретил настороженным молчанием. Дымились горы мусора, темные глазницы нежилого барака следили за каждым нашим шагом. Я снял с запястья часы «Победа» и протянул их законному владельцу. Он оттолкнул мою руку.

Я надел часы: что ж, игра продолжается. Гвардия умирает вместе со своим полководцем. Пусть у него нет армии, зато есть стрелок, каких мало. Я отбросил портфель, обтер о ляжку патрончик, не спеша вложил его в канал ствола, оттянул затвор. Сунул пистолет в правый карман штанов. Левая нога — вперед!

17:19. Солнце папиросными точками отразилось в зрачках команданте, — он что-то шептал, — плавно накололось на острые макушки далеких гор. Испуская дух, расплескало по горизонту бордовую нежаркую влагу… Косые тени легли на пустырь. Ветер гудел в коридорах нежилого барака, в мусорных кучах, свистел в одинокой консервной банке.

Я проследил за взглядом команданте — мусорные холмы зашевелились, ожили. Оттуда, из-за свалки, должны показаться заудинские. Боливар подо мной нервничал, кусал поводья. Я натянул их, положил ладонь на рукоять пистолета и попросил Бога, чтобы оружие возмездия не дало осечки.

Хромой Батор шептал, будто разговаривал с кем-то невидимым. Глаза его сузились и слезились от порывов ветра. Волосы упали на лоб.

— А-а, они тута! — из-за мусорной кучи забелели пижонские туфли, потом зачернела долговязая фигура Мадеры. Он подмахнул клешами консервную банку, она громыхнула, и очень похоже забрехал Мадера:

— Эй ты, командир сопливый, а ну, гони своих вояк обратно! Еще не поздно, усек? Че варежку разинул? Одна нога здесь — другая во дворе!

Хромой Батор не сдвинулся с места. Мой Боливар ударил копытом.

— Давай я… — тихо сказал. — Приказывай.

Команданте промолчал. Дымные полосы струились в свинцовое, опаленное на западе небо…

И вдруг с шумом взлетела стая ворон, закаркала, предупреждая друг друга об опасности. В сгустившихся сумерках явственно послышались голоса, топот множества ног, бряцанье и кашель…

Мадера подскочил к Хромому Батору, сверкнул фиксой.

— Да ты че, в натуре! За дешевку продаешь?! — он толкнул команданте в грудь. — А ну!.. Живо!

Хромой Батор, царапая короткой ногой землю, пошел на Мадеру.

— Ты че, ты че, в натуре! На своих, да?! — попятился Мадера. — А я-то к тебе… как к брату! Дурак ты, поэл? Какие бы дела крутили! По-шанхайски, поэл? Они ж малолетки, усек, им ниче не будет! Малолетки, поэл? Озолотились бы, дурень! — Мадера оступился и упал на мусорную кучу. — Ах ты так, гнида хромоногая! Мадеру на понт! Шанхай спортил, барбос сопливый! — заверещал он. — Уйди, козел! Убью-у-у!..

Лица не было видно. Блеск золотой коронки и чего-то холодного, опасного…

Живот стягивает судорогой. Родина или смерть.

«Если нож — стрелять! Если нож — стрелять!» — твержу приказ, как заклинание, и дергаю, дергаю рукоятку — ствол увяз в дырявом кармане.

Хромой Батор стоит, завороженный тусклым блеском узкой полоски стали. Не отводя взора, делает шаг и загораживает спиной нарушителя закона города.

— Назад, команданте, назад! — дуло пистолета прыгает, рукоять скользит в потных ладонях. — Буду стрелять!

Команданте медленно оборачивается, поднимает руку.

— Не!..

Собачий лай отвлек на мгновение. «Такса» юлой вертанулась у ног и взяла след. Пижонские белые туфли мелькали среди куч.

— Где он?! — обжег горячим дыханием участковый Батиста и понесся в сторону собачьего лая.