ЦРУ и контроль над разумом

Американское руководство оправдывало преступления и эксцессы, имевшие место как в то время, так и в дальнейшем, атмосферой холодной войны.

Нескончаемыми жалобами сопровождали разоблаченные официальные деятели Америки, работавшие в сфере обеспечения национальной безопасности, свои действия, оправдывая их истерией холодной войны. Опасения периода холодной войны не служат моральным или юридическим оправданием предпринимавшихся действий, хотя и помогают их объяснить. Недостаточная обоснованность таких опасений не делала их менее реальными для живших в ту эпоху людей.

Это было время, когда США достигли господствующего положения в мире. После Второй мировой войны у американских руководителей было то превосходство, о котором часто мечтают дипломаты. Преследуя свои цели, они организовывали новые союзы, назначали новых правителей, создавали новые государства. Всюду их замечали и относились с почтением — большим, чем когда-либо ранее.

Ощущение своей новой значимости опасно сочеталось со страхами периода холодной войны. Природа человека такова, что он, чувствуя свою важность и одновременно одолеваемый страхом, становится опасным для других.

После принятия в 1947 г. Закона о национальной безопасности было создано не только ЦРУ, но и Национальный совет безопасности, иными словами, командная структура холодной войны. Такие руководители ОСС военного периода, как Уильям Донован и Аллен Даллес, усердно лоббировали новый закон. Вслед за тем руководители новой командной структуры стали распространять свои страхи и грандиозные представления об опасности в обществе. В ответ на ощущаемую угрозу они заняли жесткую, воинственную позицию в отношении любого, кого считали врагом, в первую очередь в отношении Советского Союза. Они возложили на себя задачу бороться во всем мире с коммунизмом и со всем, что ему способствует. Очень немногие граждане не соглашались с ними; представлялось, что они выражают чувства большинства американцев той поры.

Тем не менее руководство Национальной безопасности предпочитало действовать втайне. В материалах секретной комиссии под руководством бывшего президента

Гувера это стремление к проведению тайных операций выражено следующим образом:

Теперь ясно, что мы имеем дело с безжалостным противником, целью которого является завоевание мирового господства любыми средствами. В такой игре нет правил. Должны быть пересмотрены действовавшие ранее в Америке принципы «честной игры». Необходимо создать эффективные службы разведки и контрразведки, научиться свергать и уничтожать противника, проводить подрывную работу, пользуясь более хитроумными, сложными и эффективными способами и средствами, чем те, которые применяются против нас.

Люди обновленного ЦРУ восприняли поставленную задачу весьма серьезно. Как вспоминает Хэрри Розитцке, один из бывших руководителей Советского отдела ЦРУ, «мы ощущали, что находимся на передовой линии обороны в антикоммунистическом крестовом походе. Было ясное понимание своей миссии. Мы понимали, насколько ответственна стоящая перед нами задача». С ним соглашается Майкл Бурке, руководивший тайными операциями в Германии, прежде чем возглавил нью-йоркских янки на Мэдисон-сквер: «Это захватывало… Мы были полностью поглощены тем, что в настоящее время не находит правильного понимания; холодная война в те дни была реальностью; сотни тысяч советских солдат, танков и самолетов, способных дойти до Ла-Манша за 48 часов, располагались у границ Восточной Германии». Как свидетельствует Хью Каннингем, долгое время проработавший в руководстве ЦРУ, «нас заставили почувствовать, что наша страна находится в отчаянной опасности и мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти ее».

Этими опасениями были порождены разработки программы BLUEBIRD и позднее — программы контроля над разумом. ЦРУ предстояло также изучить методы, применяемые возможным противником, и узнать его намерения. Как считает Рей Клайн, один из прежних заместителей директора ЦРУ, «если бы тогдашний директор ЦРУ не пытался узнать, что русские собирались делать в начале 50-х гг. с препаратами, влияющими на умственную деятельность, то он был бы немедленно уволен».

Руководство ЦРУ понимало, что ему следует знать о намерениях русских. Однако внимательное изучение документов тех лет тремя десятилетиями позднее свидетельствует о том, что если у русских и были прорывы в области исследования проблемы управления поведением человека (первооткрывателями они здесь, несомненно, не были), то ЦРУ не смогло это доказать. Например, в одном из документов Управления безопасности от 1952 г., которое соперничало с Управлением научной разведки, отмечалась «крайняя скудость данных, собранных по советской проблематике». Автор замечает, что информация ЦРУ базируется «на слухах, не подтвержденных высказываниях и на не основанных на фактах сведениях»^[27]. Очевидно, страхи и фантазии, связанные с процессом кардинала Миндсенти, и последовавшее за этим «промывание мозгов» во время корейской войны не были в достаточной мере обоснованы реальными фактами.

Превалировавшее в ЦРУ мнение о «сильном отставании в области контроля над разумом» было в такой же степени основано на мифах, как и позднейшие слова об отставании в отношении состояния американских бомбардировщиков и ракет. Как бы то ни было, разработка программы контроля над разумом получила значительный импульс к развитию.

При всей уникальности и опасности холодной войны люди взаимодействовали друг с другом и с властью почти так же, как и в другие периоды американской истории. Бюрократическая возня продолжалась на протяжении самых критических периодов реализации программы управления поведением. Какие бы тревоги ни вызывала русская угроза у администрации ЦРУ, внутреннее соперничество за право распоряжаться фондами и людскими резервами продолжалось. За период 1950–1952 гг. руководство программой контроля над разумом перешло от Управления безопасности к Управлению научной разведки и вновь вернулось к Управлению безопасности. За это время проект BLUEBIRD был переименован в ARTICHOKE. Бюрократические баталии обескураживали сторонних наблюдателей, однако многие существенные повороты в программе управления поведением были порождены бюрократическими соображениями соперников. Управление безопасности имело в своем составе множество прагматиков, жаждавших повсеместно искоренить коммунистов и гомосексуалистов. Как излагалось в одном из документов, они полагали, что интеллектуалы из научной разведки не смогли выдать и «одного нового пригодного документа, предложения, лекарства и т. д.». В то же время джентльменам из научной разведки представлялось, что недостаток теоретических и технических знаний у бывших полицейских, военных и следователей не позволяет им заниматься таким важным делом, как контроль над человеческим разумом.

Как отмечалось в докладе одного из сенатских комитетов в 1976 г., «в этой области не прекращались ведомственные конфликты». В 1952 г. в докладе шефа Медицинского управления (которое тоже принимало участие во внутриведомственных разборках) было сделано еще более резкое заявление:

«Внутри ЦРУ имеет место вопиющее отсутствие сотрудничества между различными группировками, порожденное мелкой ревностью и личными разногласиями, приводящее к замедлению и ослаблению действий ЦРУ в целом».

Когда в 1952 г. проект ARTICHOKE вернулся из Управления научной разведки в Управление безопасности, победа была одержана только на два с половиной года; затем большая часть разработок в области контроля поведения перешла в другое ведомство ЦРУ, укомплектованное учеными с опытом оперативной работы, — в Управление технических служб^[28].

Бюрократические баталии велись и за пределами ЦРУ, хотя между различными службами и планировались шаги к сближению. Чтобы избежать дублирования усилий, директор ЦРУ в апреле 1951 г. одобрил заключение союза с разведками армии, флота и ВВС. В армии и на флоте проводились исследования, направленные на получение «наркотика правды», тогда как в ВВС основное внимание было направлено на разработку методов допроса, применявшихся на сбитых летчиках. Для обсуждения проблем по проекту ARTICHOKE представители разведок посещали регулярно проводившиеся встречи. ЦРУ пригласило также ФБР, но Эдгар Гувер уклонился от участия в совместной работе.