Прогулки с бесом (СИ)

Происходил Колька из семьи эмигрантов, коим удался побег в Китай от прелестей расползавшейся советской власти в памятные исторические времена. Родился и вырос в китайском городе Циндао. Родившись на китайской чужбине русского языка не утерял, и возвратившись на родину в составе семьи в сорок седьмом - принялся порождать великим, могучим и правильным русским языком внушительных размеров порции "враждебных высказываний в адрес существующего строя". Выражался умно, осторожно, не "для средних умов":

- Не поймут, а когда не понимают - переиначивают и убивают.

Причины царившего бардака на исторической родине не выяснял, кухонные возмущения считал пустыми и не нужными. Редкое явление: вырос в чужой стране, но русский язык знал лучше многих "русских" никогда не переступавших "священных рубежей родины в ненужном и враждебном направлении".

Знал английский, но знания наполовину вражеского языка не выставлял на прослушку товарищам по службе, остерегался вопросов бдительных соотечественников:

- Откуда знаешь английский!? Ай, за бугром обучился?

- "Осторожность - мать Мудрости". Надо заметить, что на время возвращения товарища из-за кордона мода на доносы в отечестве прошла прибавив работы органам: если прежде бдительные совецкие люди активно принимали участие в очистки родины от враждебных элементов - совецкие люди сорок седьмого года охладели в доносах.

Проживая в Китае не выучил китайского языка, а на вопросы о "великом китайском народе" ничего особенного не давал, не считая мелочи: русские эмигранты брали в жёны китаянок, производили красивых детей с намерением убедиться насколько расизм китайцев выше расизма белых людей. Убеждались: после появления в свет первого потомства: ханьцы в открытую презирали детей-полукровок, да так рьяно, что ни одному белому расисту в голову не приходило.

Не могу сказать, по какой причине запомнился мелкий факт из жизни русских эмигрантов в Китае, но, пожалуй, потому, что русский везде будет чужим, а Китай более расистский, чем другие азиатские земли.

Сошлись на музыке: Колька в полголоса пропел на английском кусок из марша американских солдат - в ответ воспроизвёл мелодию Лили-Марлен. Обмен музыкальными фразами выглядел паролем "свой-чужой" с взаимными пояснениями: - Что исполнил?

- Лили Марлен, любимую песню немцев. Губные гармошки.

- Где с немцами общался?

- Оккупация познакомила с "Лили" - вот она, наша великая и бессмертная "рыбак рыбака...", вот она, встреча меченых!

Один помечен рождением в китайском Циндао, другой -

оккупацией, а чей козырь старше не выяснили.

В минуты наивысшей откровенности Колька поминал родню недобрым словом за неутешную русскую ностальгию: те слёзно просили совецкое правительство дозволения вернуться на историческую родину, и в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году "от рж. Хр." допросились: совецкая власть оказала милость и впустила заблудшихся сынов и дочерей российских в пределы отечества.

- Почему не проситься в Англию, в страну демократии? Обо мне думали, когда плакались, просился под крылья совецкого правительства? Не просился на историческую родину, моя родина Китай.

Товарищ обладал удивительным даром: если видел компанию скучающих сослуживцев в курилке на свежем воздухе, то мгновенно понимал, что общество давно и обо всём поговорило, обкурилось дешёвой махоркой до одури, и всё, что можно заплевать вокруг - заплевало, а до обеда ещё много времени.

В чистом таежном воздухе висела смертная скука, а архангельские комары громадные и лютые, неумолимые и непобедимые, напоминали служащим: армейская служба - довольно-таки тяжёлая штука!

Но появлялся Колька - исчезали комары и непобедимый "гнус", мелкий, но сильный количеством кровососущий паразит. Три лета службы хватило для вечной памяти о гнусе архангельских болот.

Вонючий препарат "диметилфтолат" малое время сдерживал атаки гнусных тварей, но прекращалось действие химзащиты - и рои мелкой гнусности вновь шли в атаку с намерениями компенсировать прошлый недобор крови военнослужащих.

Обстановка вокруг впору удавиться, но Колька вражескими методами не позволял суицидам вырваться на оперативный простор и учинить потери в рядах вооружённых сил.

Сегодня за талант назвал бы сослуживца по стройбату "чистильщиком мозгов" с добавлением "гениальный": он того стоит.

Тайга, как море, в море пять бараков из фанеры, в коих недавно содержались осуждённые по неизвестным статьям граждане "страны советов". Зеков в пятьдесят третьем распустили по домам, на их место позвали меня и ещё четыре сотни человек покалеченных "совецкой властью". Так родился "сапёрный батальон" солдат срочной службы.

А вокруг, на многие километры одно от другого, разбросаны по тайге малые селения с одичавшими жителями из тех, кого "совецкая власть на заре становления" не убила немедленно, но проявила пролетарскую милость и выслала из центра России подальше "с глаз долой".

- Соловки-то не резиновые, в самом-то деле!

- Не перебивай...

Сосланные проживали, в отличие от солдат, в полном мраке без ежедневных утренних напутствий (наставлений) майора-замполита.

Как-то доблестные сапёры воинского соединения числом в три боевые единицы в поисках спиртного забрели в одно из таких селений и попросили воды. Не мучила жажда воинов, в архангельской тайге влага везде: делай каблуком сапога вмятину во мху (земле), подожди немного, наклоняйся и пей из "копытца", в лося не превратишься, проверено...

Водицей на Руси зачинают разговоры, и "разведочные" вроде "где достать" - тоже, вот она-то и была главной "военной тайной". На прямой вопрос "есть ли в селении самогон"? - обитательница дома, древняя, дикого вида старуха, в ажитации ответила:

- "Крест на маузер, а не воды вам"! - с неугасимой и далёкой по времени яростью простых "совецких" воинов-рабочих приняла за чекистов времён "становления советской власти". Поняли старую и не судили: любая военная форма, отличная от гусарской, приводила женщину в ярость! Объяснять, что забредшие в глухомань люди в поношенной форме неизвестного рода войск положением недалеко ушли от ссыльных? Во всей "стране советов" шёл пятьдесят пятый год двадцатого столетия - обитатели одичавшего таёжного поселении дальше двадцатого года не ушли. Пожалуй, они и о прошлой войне не знали - такой была "неучтённая" глухомань. Чем жили, чем питались - не мог представить. Кругом тайга, болота, песок и чем гиблые места кормили человека? - заблуждения о возможностях тайги в прокорме продолжалось недолго, хватило года пребывания.

Но об этом - в другом месте.

"Идеологией" в батальоне заведовал майор, от недавней войны остался, дослуживал. Не было и дня, чтобы перед отправкой на валку леса, не "благословлял" нас очередной "молитвой от ЦК КПСС" и прочими политзанятиями. Первое выступление майора поразило, когда пожилой военный человек основные слова жизни совецких людей произносил с нарушением: "коммуническая партия".Только на третье, или пятое "благословение" понял, что майору не давалось произношение "основного руководящего и направляющего" слова времён "цветения социализма", "политический" воспитатель военнослужащих" выпускал в эфир иной звук, присутствие коего не смог бы объяснить и под пыткой третьей степени

- Когда вечером напоить, а утром не дать похмелиться?

Политрук или ничего не знал о фонетике великорусского

языка, или не считал нужным выполнять правила фонетики.

Однажды кто-то грамотный и ядовитый на язык сослуживец, громко, чётко, правильным русским языком поправил замполита правильным произношением "направляющего" слова, вздумал научить как следует произносить "основу жизни совецких людей". Напрасно умничал: на замечание "шибко грамотного" воина майор не обратил внимания: