Укротитель времени (сборник)

— Боже мой! Я вертикально падаю! — Он сжал растопыренные пальцы, но это было все равно что сунуть руку в Ниагарский водопад.

— Ничего такого не было в свободном полете, — пробормотал он, скрипя зубами от усилий. — И чего я не отрастил несъемные прочные крылья, пока я этим занимался…

Гряда гор, поросшая деревьями, неслась ему навстречу с невероятной скоростью. Лафайет положил все силы на последнюю попытку спастись. Он силился напрячь крылья и тщетно ими хлопал. Темная масса листвы вырастала перед ним…

С оглушительным грохотом он пробил зеленый заслон, чувствуя, как ломаются ветви… или кости. Что-то сильно ударило его по голове и скинуло в бездонную тишину.

«Как хорошо, — размышлял в полусне Лафайет, — лежать на снежном берегу и грезить, что ты в большой мягкой кровати, теплой и уютной. А поблизости пахнет ветчиной, яичницей и кофе…»

Он немного задержался на этих приятных мыслях и удивился, почему все это кажется таким знакомым. Что-то его подспудно тревожило. Он смутно ощущал, будто это с ним уже было.

«О, нет, нет! — он решительно оборвал цепь своих размышлений. — Я знаю, что со мной не все в порядке. Это галлюцинация, но я ей не поддамся без борьбы…»

«Ты и прежде тоже так думал, — возразил бесстрастный голос опыта. — Но в прошлый раз это не прошло и сейчас не поможет. У тебя проблемы, О'Лири. Просыпайся и приступай к их решению!»

«Но есть хоть одно утешение, — пришел он к заключению. — Какие бы проблемы передо мной ни стояли, они не так глупы, как те, что мне снились. Уже вот крылья есть. И шайка Путников за мной по следу, и ожившая мумия, и…»

«Не смотри сейчас, О'Лири… у тебя будет шок».

Лафайет приоткрыл один глаз. Сквозь занавес необычно больших листьев он смотрел на верхушки деревьев в отдалении… верхушки деревьев размером с цирковой тент. Они виднелись насколько мог охватить пространство глаз. Он судорожно хватался в поисках опоры, его взгляд упал на ровную поверхность грубой шоколадно-коричневой коры, на которой он лежал.

— О, нет! — сказал он. — Это, должно быть, не шутка. Я на самом деле не разбился о вершину дерева, когда превратился в человека-птицу.

Он начал карабкаться, пытаясь встать, но почувствовал острую боль. Она начиналась примерно за десять шагов от кончика пальца и горячей волной выстреливала вверх, к шее. Повернув голову, он увидел громадное золотистое крыло, раскинутое над широким суком, на котором он лежал. Перья были испачканы и в беспорядке. Он попробовал свести лопатки и заметил соответствующее движение незнакомых конечностей, сопровождающееся еще одним приступом острой боли. Это напоминало боль, когда случайно надкусишь осколочек кости чувствительным зубом.

— Это правда, — с удивлением констатировал Лафайет. Он осторожно сел, нагнулся и посмотрел вниз сквозь густую листву. Где-то внизу была земля.

— А я здесь, наверху, со сломанным крылом. Одному Зорпу известно, как это высоко. Значит, спуститься мне будет трудно. — Он присмотрелся к ветви под собой. Шириной она была в два ярда и шла под лиственными сводами к затененной колонне ствола.

— Похоже, диаметр футов пятьдесят. Такого не бывает. В Артезии нет таких деревьев, и нигде нет, особенно с листьями как у переросшего платана.

— Правильно, — быстро решил он. — Мило рассудил. Дерева не может быть, твоих крыльев не может быть, все это невозможно. И что же теперь делать?

— Спускайся вниз.

— И тащить сломанное крыло?

— Если у тебя нет идеи получше.

— Выбирай, О'Лири, — прошептал он. — Дерзай и разбейся насмерть либо останься здесь и умри со сравнительным комфортом.

— Поправочка, — напомнил он себе. — Ты не можешь умереть, пока Рыжий Бык жаждет продать запасы Горубла за обед с цыпленком любому проходимцу.

— Кроме того, — приободрился он, — я еще и сам съем несколько обедов с цыпленком.

— Вот это по-нашему! Вперед и вверх! Сказано — сделано!

Лафайет встал, превозмогая боль и поддерживая поврежденную конечность. Повернув голову, он увидел, что крылья растут от спины между плечами и основанием шеи. Грудь вздута, как у голубя, мускулы твердые. Он проверил их, потыкав длинными тонкими пальцами, которые были ему незнакомы. Его лицо, судя по результатам ощупывания, было узким с высокими скулами и маленькими, близко поставленными глазками. Кустики волос росли углом на лбу. Даже без зеркала он знал, что они черные и блестящие, а глаза зеленые и лучистые, зубы белоснежные, а лицо загорелое.

— Прощай, Зорро, — прошептал он. — Было отчасти приятно быть тобой. Интересно, кто я теперь? Или что?

В листьях кто-то захлопал крыльями, раздалось резкое «кви-кви!». На него налетела маленькая белая птичка. Лафайет сильно стукнул ее от неожиданности, почти потерял равновесие и громко взвыл от пронзительной боли в крыле, пытаясь найти опору. Птичка выжидала, непонимающе квикая. Через минуту к ней присоединились еще две. Лафайет прислонился спиной к ветви и отражал их беспрерывные попытки прорваться ближе.

— Прочь! Будьте вы прокляты! — кричал он. — Мало мне горя, еще не хватало, чтобы меня клевали кровожадные какаду!

Птицы все слетались. Издавая негодующие пронзительные крики, они кружились над головой Лафайета. Он пятился по ветке. Птицы преследовали. Лафайет уперся спиной в гигантский ствол. Теперь вокруг него хлопало крыльями не менее дюжины птиц.

— Подождите, по крайней мере, пока я не умру! — кричал он.

Внезапно рядом раздался резкий свист. Все птицы в мгновение ока разлетелись. Ветвь под ногами Лафайета слегка задрожала. Лафайет насторожился. Показалась маленькая изящная фигурка, окутанная плащом из перьев.

— Нет, не плащом, — О'Лири присмотрелся повнимательнее, — крыльями.

В десяти шагах перед ним стоял еще один человек-птица.

* * *

Мужчина был узкоплечий, узколицый, с длинным острым носом, поджатыми губами и треугольными бровками над светлыми сверкающими глазами. На нем были облегающие зеленые брюки, свободная туника, украшенная золотыми петлями на манжетах. Ноги босые. Длинные хрупкие пальцы ног захватывали грубую кору.

— Ит ик икик; риз изит тиз тиззик ик? — спросил пришелец высоким музыкальным голосом.

— Извините, — сказал Лафайет, замечая, как неловко слетело слово с его губ. — Я не… ох, не понима-а-ю вашу т-а-а-рабарщину.

— Тиб, ит, ик икик; рзи изит тиз тиззик ик, изйик! — Тон летающего человека был нетерпелив, но вряд ли Лафайет это заметил. Какой-то частью своего ума он воспринимал лишь серию свистящих отрывистых звуков, но другой — различал смысл речи:

— Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники?

— Не, — ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде «ниф». — Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, — ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание.

— Я думаю, они пытались меня живьем съесть, — сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады.

— Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? — Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. — Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.

— Если честно, — ответил О'Лири, — я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься?

— Сбоку, конечно, как же еще? — Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. — Эге… похоже… вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!

— Полагаю, — ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. — Полагаю… это так… к тому же…

Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом — момент давления — давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.