Со спичкой вокруг солнца

— Изучить в ближайшие пять лет английский язык,

— Зачем?

— Затем же, зачем я изучил в прошедшие пять лет французский. Наша городская библиотека получает «Юманите диманш» и другие органы печати из Парижа. Там помещаются великолепные кроссворды. Домохозяйка кандидат наук Портоцкая читала «Юманите диманш» в подлиннике и решала французские кроссворды, а я не мог. А теперь и я уже читаю, а скоро буду и решать.

— Потратить пять лет на изучение французского языка только затем, чтобы читать кроссворды из «Юманите диманш»?

— А теперь я потрачу еще пять на английский и буду читать кроссворды из «Дейли уоркер».

— Я, кажется, начинаю сходить с ума.

— Попробуйте займитесь кроссвордами сами. Это очень интересно. Не заметите, как втянетесь. Увлечетесь. Не будете тратить время на чтение Толстого и Бальзака, которые все выдумывают в своих романах, не пишут правды… Перестанете ходить в театр, на партсобрания.

— Избави меня бог.

— Кроссворды есть и поучительные, и веселые. Как по-вашему, что такое дуэль? Стрельба по хорошему знакомому на близком расстоянии. Разве не остроумно? А что значит это?

Стоит древесна,

К углу приткнута.

Поет чудесно,

Быв пальцем ткнута.

Ответ из восьми букв. Начинается на «к», кончается на «н». Клавесин. Разве не интересно?

— Интересно.

— А я бы не знал, если бы не занимался кроссвордами.

— Знали бы, и не приблизительно, а в более точном изложении.

— Каким образом?

— Читая книги. Шутка о дуэли принадлежит Аверченко, а стихи — Тредиаковскому. А вы ни того, ни другого не знаете.

— Читать не читал, а знать знаю. Тредиаковский — современник Ломоносова. Фамилия из тринадцати букв. Первая «Т», последняя «й».

Кроссворд в таких количествах был утомителен, и я тяжело вздохнул. Кучкин воспринял мой вздох как сигнал к окончанию беседы и стал прощаться. В дверях он обернулся:

— Писать фельетон будете?

— Не знаю.

— Значит, будете, — сказал он и вышел.

Я подошел к окну, чтобы отвлечься, отдохнуть от первой трубы оркестра, и вдруг чувствую — за моей спиной кто-то стоит, дышит. Оборачиваюсь, и, кажется, не только в пространстве, но и во времени я вижу в комнате маленькую, складненькую. Только не такой, какой она стала сейчас, а такой, какой она была тридцать восемь лет назад. Впрочем, не совсем так. Тридцать восемь лет назад комсомолки не носили бус, клипсов, колец, туфель-гвоздиков. Тридцать восемь лет назад прически у восемнадцатилетних девушек были не столь высокими, а декольте не столь низким. Да и глаза моя посетительница взяла не у мамы, а, по-видимому, у того, «с содового завода». Две черные миндалины, и обе поставлены чуть наискось к переносице, как у дочки хана Кончака из «Князя Игоря».

— Добрый день, Катенька. Входите, садитесь.

— Ах, это мама уже позвонила, предупредила, что я приду.

— Чтобы догадаться, кто вы, маме не нужно было звонить, достаточно было и того, что она родила вас.

— Что сказал Эдик?

— А вы его давно знаете?

— Нас познакомила подруга в день Веры, Надежды, Любви.

— Знали человека всего ничего и согласились стать его женой?

— Эх!..

— Не понимаю.

— До прошлого года у меня была любящая, нормальная мама. И вдруг эта мама в течение одного дня преображается.

— А что это был за день?

— Тот, в который я переехала в кооперативный дом и стала жить самостоятельно. Мама отпустила дочку от себя и испугалась. Она забыла, что дочке семнадцать лет, и что у дочки паспорт, и начала проявлять ненужное беспокойство. То прибежит к дочке чуть свет, то явится в два ночи, и все будто случайно, а на самом деле мама проверяла: одна дочка в однокомнатной квартире или не одна? А дочке трудно было быть одной. Дочка переехала в кооперативный дом в последнюю четверть перед выпуском. Квартира отдельная. Никто не мешает десятому классу готовиться здесь к сдаче государственных экзаменов. Мальчики и девочки днюют у меня и ночуют. А мама стучит ложкой по столу, говорит:

«Девочки пусть, а мальчики ни в коем случае».

Мама сама была когда-то комсомолкой, но с тех пор, как ее дочь стала жить одна, эта комсомолка забыла, чему ее учили в комсомоле, и сделалась яростной противницей дружбы школьников различного пола и их совместной подготовки к сдаче экзаменов на аттестат зрелости.

Но вот аттестат зрелости получен. Я поступаю в медицинский институт, и ко мне вместо школьников начинают бегать по вечерам студенты-медики. Одни посидеть поболтать, другие списать лекцию. А мама как увидит у дочки в гостях студентов мужского пола, так сразу зеленеет.

— При таком характере маме не нужно было строить дочке отдельную квартиру.

— Мама думала, что я буду жить в этой квартире с мужем, а дело с замужеством задержалось, мне целый год пришлось жить одной. И за этот год мама потеряла в весе шесть кило.

Месяц назад мама встретила у меня Эдика. Он забежал на чашку чая. Приглашаю к столу и ее. Отказывается. Сидит, ждет, когда он начнет прощаться. Дождалась и кинулась ко мне с допросом:

«Кто?»

«Мальчик».

«Этот мальчик на десять лет старше тебя»,

«Ну, не мальчик, знакомый».

«Как он очутился здесь?»

«Провожал с последнего сеанса и зашел».

«С какого?»

«С последнего»

Мама как услышала про «последний сеанс», так в истерику:

«Не смей! Гони! Не пускай!»

Чтобы успокоить, не волновать маму, я говорю;

«Хорошо, не пущу».

Мама на следующий день приходит с проверкой. И надо же. Входит она в дверь как раз в тот момент, когда Эдик, прощаясь, потянулся ко мне с поцелуем. Мама тут же отправилась к себе за раскладушкой и уже до самой свадьбы не оставляла нас вдвоем с Эдиком. Мы сидим за столом, пьем чай, и она с нами. Я выхожу в переднюю проводить его, и она тут же. Два дня он терпит, хмурится, а на третий отводит меня в сторонку и шепчет:

«Давай поженимся».

А я стою, смеюсь.

— Почему?

— Эдик был у меня первым настоящим кавалером. До этого за мной бегали только мальчики-однолетки. А это был мужчина. Музыкант. Мне льстило, что такой человек ухаживает за мной, гуляет по городу, объясняется в любви. Но как только этот мужчина заводил разговор о замужестве, меня тут же разбирал смех. Видно, не доросла еще до замужества.

— И все же вышла?

— Торопили меня.

— Кто?

— Он. Подруга, которая нас познакомила. Мама.

— Он что, понравился маме?

— Боялась она за меня.

— Когда дочка замужем, маме, конечно, спокойней.

— Я маму не виню.

— А его?

— Он муж. Сама выбрала.

— Если не секрет, за что?

— Он серьезный.

— Это как понимать?

— Другие мужчины норовят словчить, обмануть девушку, а у Эдика все было по-честному. Он уже на четвертый день сделал мне предложение. Потом Эдик красивый.

— Предположим.

— Замечательный музыкант.

— Два часа я разговаривал с этим музыкантом, и он не нашел повода, чтобы сказать мне о своей любви к музыке. Он мог бы сказать о своих чувствах к вам, Катенька. И тоже не сказал. О чем же этот красивый, серьезный, хороший человек говорил в день, когда он так глупо, грубо оскорбил молодую жену? Красивый, хороший исповедовался в своей любви к кроссвордам.

Катенька засмеялась, захлопала в ладоши.

— Это вы сказали про него в точку. Кроссворд у Эдика превыше жены, музыки, родной матери. Едем с ним в автобусе. Десять минут назад он говорил со мной в парке о своей любви. Сидим рядом. А он смотрит не на меня, а в журнал с кроссвордом. Первое утро после свадьбы. Первый чай молодоженов. Он несет бутерброд ко рту, а глаза его в газете с кроссвордом. Да что утро…

Катенька сделала паузу, смущенно улыбнулась, а потом, набравшись смелости, стала продолжать:

— Третий день после свадьбы. Ложимся спать. Он целует меня. Я еще не привыкла чувствовать себя женой, стыжусь его. И вдруг он отстраняет меня, выскакивает из-под одеяла. Бежит к столу. Я за ним, думаю: не случилось ли что с сердцем? А он спешил к столу не за валидолом, не за валокордином! Он вытащил из ящика пакет с вырезками. Мой муж, еще до женитьбы, взял себе за правило: все кроссворды, которые он получает из «Мосгорсправки», решать в тот же день. И вот ночью, целуя, обнимая жену, он вдруг вспомнил, что один из кроссвордов остался нерешенным. Он забыл название комедии Гоголя — начинается на «ж», кончается на «а». Кидается к шкафу с книгами.