Наши марковские процессы

Фома протер рукой глаза и дважды перечитал весь параграф, написанный сегодня утром. Писалось ему хорошо. К тому же сочинение диссертации оказалось неплохим способом заполнить свободное время, которого иначе оставалось предостаточно.

Он несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету - чтобы лучше собрать и упорядочить мысли, - потом снова уселся за компьютер и застучал пальцами по клавишам:

«…А вот и, сами того не желая, мы вновь вернулись к нашей теме. Обычно слюноотделение у читателей диссертации связывают с так называемым научным оплевыванием кандидата - вещью настолько хорошо известной, что не стоит на ней отдельно останавливаться. Здесь однако следует отметить нечто другое. Во-первых: кто вообще будет читать эту диссертацию? Сосчитаем по пальцам: научный совет, рецензенты, оппоненты и, не в последнюю очередь, сам кандидат (не прочесть собственной диссертации считается проявлением дурного вкуса). Мы уже упоминали выше, что члены научного совета, в частности, довольствуются лишь беглым перелистыванием на скорую руку - примерно так, как по утрам в трамвае перелистывают газету «Бессмысленный труд», - но происходит это вечером, когда они в пижаме и ночном колпаке удобно вытянулись в постели. Эксперименты показали, что диссертации обычно принимают порциями по нескольку страниц перед сном вместо снотворного. Наступает момент, когда глаза у читающего начинают слипаться и дела явно идут к засыпанию. Но в мгновения перед тем, как человек заснет, обычно наступает краткий период, - нечто среднее между сном и бодрствованием, - когда реальность взаимодействует с сознанием сильно искаженным образом, когда каждая мысль, каждое слово преломляется в совершенно хаотичных на вид направлениях. В этот момент именно слова из диссертации, выскальзывающей из рук у читателя и падающей на коврик у кровати, вторгаются ему в голову почти беспрепятственно - вторгаются, разумеется, не логически, а скорее на каком-то чисто ассоциативном, подсознательном и даже гипнотическом уровне. И именно эти свободные полусонные ассоциации и создают основные впечатления, которые оставляет у читателя диссертация; они, а не разные выводы, теоремы и формулы, определяют его отношение к развиваемой теме! Эффект усиливается и тем, что заснувшему с диссертацией в руках человеку обычно начинает сниться сон. Причем качество и содержание сна естественным, но довольно запутанным образом связано с текстом, поглощенным перед засыпанием. ХОРОШАЯ ДИССЕРТАЦИЯ ДОЛЖНА НАВЕВАТЬ ПРИЯТНЫЕ СНЫ - вот основная формула, которая приведет кандидатов к успеху. Потому что частенько случалось, что хорошие и осмысленные работы отвергались лишь оттого, что кому-то после их прочтения приснились кошмары, и наоборот - полные глупости защищались без каких-либо проблем, потому что вызвали у половины научного совета сны эроти…»

Внезапно дверь кабинета с треском распахнулась, и не успел ошеломленный Фома понять, что происходит, как внутрь ворвались «бугаи». Все развивалось до того быстро, что он даже не успел сосчитать, сколько их: двумя-тремя тяжелыми, но необыкновенно плавными движениями первый из «бугаев» оказался рядом с ним, схватил вместе со стулом, на котором он сидел, развернул лицом к окну и поймал сзади за лохматые волосы, в то время как другой связал ему грубой веревкой руки за спинкой стула. Сразу после этого понеслись звуки выдвигаемых ящиков, вытаскиваемых папок и быстро перелистываемой бумаги, что сопровождалось тяжелыми шагами и бормотанием вполголоса. Фома попытался извернуться как-нибудь так, чтобы стало видно происходящее у него за спиной, но успел лишь мельком заметить мощную лапу с засученным до локтя рукавом зеленого нейлонового тренировочного костюма и вытатуированное на ней многозначное число - может быть, номер сотового телефона, а может быть, - банковского счета; лапа легонько шлепнула его по уху и у него отпало всякое желание шевелиться.

- Говори, где профессор, салага! - пророкотал где-то сзади низкий голос и Фома ощутил, как еще сильнее, до боли, рванули ему на затылке волосы.

- А я это… то есть, я здесь недавно… то есть, ненадолго… - совсем запутался Фома. Сзади послышался смех - но смеялся другой голос: не мощный и низкий, как у «бугаев», а скорее высокий и выразительный, как у профессионального актера или радиоведущего.

- Ага, «недавно», - издевательски заговорил новый голос. Фоме сразу же показалось, будто он ему откуда-то страшно знаком. - Целый год уже. Сам-то знаешь, что за дурочку валяешь, а? Что делаешь в этом кабинете, кем вообще являешься?

- Я программист отдела, - Фома старался отвечать быстро. - Посадили меня, это… в кабинет профессора, как на временное рабочее место, потому что новая маши…

Тут он спохватился и замолчал. В голове у него промелькнул весь вчерашний разговор с членкором Герасимом Ивановым, все намеки на группировки и суперкомпьютер, и, пожалуй, лучше было помалкивать. Тем более, что о машине его и не спрашивают…

- Мы знаем, ты - человек на суперкомпьютер, - опередил его мысли голос сзади. - И где же скрывается профессор Дамгов?

Фома почувствовал, как его постепенно одолевает лютый страх.

- П-п-понятия не имею, - честно ответил он. - Сам удивляюсь…

- Врет! - прервал его на полуслове низкий бугайский голос. Где-то в периферийном зрении Фомы предупредительно блеснуло длинное металлическое острие.

- Нет, я честно говорю, зачем мне вам врать? - в панике ответил он. - Что я его еще ни разу в лицо не видел, всякий в институте вам скажет! Ни разу…

За спиной у Фомы засмеялись; смеялось по крайней мере три-четыре голоса различной силы, тембра и подтекста.

- А почему мы должны тебе верить? - спросил довольно высокий актерский голос. И Фома с ужасом понял, что никого не может убедить в истинности своих слов. Наступила грозная тишина.

- Шеф, ты спроси у него, где ключ от сейфа лежит, - прогудел сзади один из «бугаев».

- Слышал, что нужно? - повторил голос шефа.

- Слышал, - простонал Фома и спросил: - К-к-какого сейфа?

- А-а, ты, может, и его не видел - так надо понимать? - ехидно осведомились сзади. Снова блеснуло острие. - Слон, поверни-ка его сюда.

Мощные лапы Слона развернули стул Фомы, и он оказался лицом к комнате.

«Бугаев» оказалось четверо, и на первый взгляд казалось, будто они занимают все свободное пространство кабинета: один, у двери, в черном костюме с нацепленной на груди красно-желтой визиткой «Ятагана», подбрасывал в руке короткую металлическую монтировку; второй, в джинсовой куртке, суетился спиной к Фоме около стенного шкафа; третий, которого называли Слоном, стоял у окна, а последний, одетый в стеганую куртку также с визиткой «Ятагана» на груди, крутился возле компьютера. Лишь спустя несколько мгновений Фома заметил и пятого: среднего роста, с легкой проседью в волосах, в очках с металлической оправой и темно-красном пиджаке, тот выглядел почти незаметным в окружении огромных «бугаев», хотя и стоял посреди комнаты, прямо перед Фомой, слегка наклонившись над письменным столом и быстро перелистывая какие-то бумаги. Этот у них - за шефа, подумал он…

- Ну, и что там с сейфом? - спросил очкастый, не отрывая взгляда от бумаг.

Только сейчас Фома увидел, что за широко раскрытыми дверцами одного из стенных шкафов, который раньше всегда стоял запертым, виднеется металлический сейф: деревянный шкаф, очевидно, являлся лишь маскировкой. Сейф был точь-в-точь, как в кабинете у Герасима Иванова, откуда тот вчера достал красную папку с футбольным юмором.

- А у меня, это… вообще к-к-ключей от шкафов нет… - пролепетал он и тут же получил тяжелый удар за ухо. Очкастый засопел, почесал шею, наконец достал что-то вроде рации и сказал в микрофон: «Цецу-Питона ко мне».

Не прошло и полминуты, как появился Цеца-Питон - маленький мужчина со зверской физиономией, достал какие-то инструменты и стал ковырять ими замок сейфа. Еще через полминуты замок щелкнул, очкастый отстранил Питона и открыл сейф.

Внутри оказалась краюха заплесневевшего хлеба, открытая банка лютеницы, 38 тоже покрытой плесенью, бутылка водки «Академик Неделчев» с мутью толщиной в два пальца на дне и толстая пачка порнографических журналов.