Ёксель-моксель

«Теперь пусть террористы сколько влезет минируют мою машину! — утешал себя, возвращаясь из милиции, где у него забрали права, домой. — Долго им ждать придется, когда снова сяду за руль, ох, долго…»

ШАНДЫК, ГРИБЫ И ВЕРТОЛЁТЫ

Спирт — напиток острый. Не зря ракетчики его шилом зовут, летчики — шпагой, народ — стеклорезом. В сибирском городе Ачинске вынырнуло еще одно название — шандык. Откуда — покрыто кромешной тайной. Может, в переводе с какого-нибудь французского или хакасского — это штык или кортик, не знаю. Только шандык на закате неслабого на счет плеснуть за галстучек ХХ века мгновенно вошел в обиход в вышеназванной местности.

Из-за него Валентин Баранцев насмерть поругался с родной сестрой Надеждой. Сестра открыла на дому торговлю шандыком. Хочешь — сто граммов нальет, хочешь — канистру набузует. В крае день и ночь в самых глухих селениях, не покладая рук и ног во всех звеньях, функционировала широко-густая сеть реализации шандыка на разлив. В то время как последний безостановочно лился в пересохшие от жажды глотки, в противоположную сторону бесперебойно текли денежки. Куда? Куда надо.

В стоквартирном доме, где жил Валентин, обслуживали страждущих аж две шандычные точки. Одна прямо над головой работала. Иногда ее клиенты, снедаемые желанием, ошибались этажом, с деньгами и тарой ломились к Валентину — наливай!

— Так налью, — недружелюбно встречал заблудших Валентин, — тошно станет.

Сестра Надежда тоже встряла в шандычную сеть.

— На что мне детей обувать-одевать-кормить?! — отбивалась от нравоучений брата.

— Не на чужом горе!..

Знакомому Валентина шандык в голову так ударил, что ноги больше 100 метров не тянут — подкашиваются присесть через каждые пять минут. В деревне Окуньки смех и грех: половина мужиков как рыба на хвосте ходит, коленками впритык, — шандык паралитичный завезли.

Валентин приводил убийственные примеры, сестра отражала их женско-непробиваемой логикой.

— Я со стаканом ни у кого над душой не стою!

— Ты провоцируешь!

— Не я, так другие будут! Тебе хорошо в городе на комбинате ежемесячно деньги получать!

Сестра жила в селе Большой Улуй.

— Такие вот брата Ивана споили! — кипел праведным гневом Валентин.

— Его «честная давалка» довела!

С Иваном Валентин тоже разругался. Тот, отчасти, опустился из-за жены, слабой, как говорят в народе, на передок.

— Брось ее! — требовал Валентин.

— Да пошел ты на плешь! — категорично ответил брат.

И Валентин хлопнул дверью, аж ходики сорвало с гвоздя, кукукнув лебединую песню, они рассыпались по полу.

В то отпускное лето в Улуе как шлея ругательная Валентину под хвост попала. С другом детства, одновременно кумом, Петей Корякиным, сцепились на политической почве. Пошли к куму в баню оттянуться на полке. В предбаннике, снимая штаны, схлестнулись на тему правительства и президента. Им бы про баб с телесными утехами поговорить… Они в бесовскую потеху — политику — ударились…

Валентин давно зарекся поганить ею встречи с другом. А тут тормоз в голове слабину дал. Не заметил, как к чертовой бабушке полетел так хорошо начавшийся за пивом, пока баня топилась, летний вечер. Петька был за реформы демократов, Валентин без дипломатических антимоний крыл их матом.

Короче, «с легким паром» в тот раз дальше предбанника не продвинулось.

— Дурбило ты стоеросовое! — натягивая штаны, выскочил за порог Валентин.

После чего целый год не знался с сестрой, братом и Петром. Ни шагу к ним, когда приезжал к родителям в родное село.

И в тот визит на выходные примирение не планировалось. Приехав под вечер, Валентин тут же надумал выскочить с сыновьями на мотоцикле за опятами. В свои любимые места под Турецк.

Тоже занимательный вопрос. Ладно, Никольск, Окуньки, Симоново, Сучково. Это ежу понятные названия деревень. Но откуда в глубине Сибири Турецк взялся? Турки в этих лесах отродясь не водились…

Ну да Бог с ним. Главное — грибные места под Турецком отменные, их Валентин еще дошколенком с бабушкой Зоей осваивал. Грибы водились там во всем спектре: грузди, маслята, рыжики, лисички, опята… Лет пятнадцать назад белые появились. Соседка Михайлиха однажды рассмешила:

— Грибов нонче нет, одни белые лезут и лезут…

Грибами Михайлиха только грузди считала.

Валентин выскочил за опятами. Страшно любил икру из них. Это когда отвариваешь минут 20, потом на дуршлаг откинешь, холодной водой обдашь и через мясорубку с чесночком… Объедение… Рука сама за рюмкой тянется…

Но не светило любимое блюдо в ближайшем будущем, как Валентин не прочесывал леса и перелески. Кто-то хорошо перед Валентином порезвился, свежие срезы на каждом шагу встречались, а у него в ведре на жареху не набиралось. Тем более — на икру…

Сыновьям наскучило ходить по оборкам, они заякорились у мотоцикла в карты резаться. «Родные места не должны подвести», — твердил Валентин, скачками оббегая опеночные угодья.

И ахнул, залетев в один лесок. Мать честная!.. Грибов-то! Грибов! Повсюду: на пнях, сухих осинках, прямо на земле… И в самой поре! Не перестоявшие. Аккуратненькие да чистенькие! Коричневыми шляпками похваляются… Режешь одну семейку, обязательно в поле зрения еще три-четыре имеются, до кучи просятся.

Два ведра, с которыми влетел в эту красоту, наполнил в шесть секунд. Сорвал с себя куртку. Где застегнул, где завязал — чем не емкость. Вот уже и она раздулась шаром. В дело пошла рубаха. Черт с ними с комарами! Еще с ведерко нарезал. А грибов по-прежнему видимо-невидимо на каждом шагу!

— Жрите, сволочи, морпеха! — закричал Валентин комарам и снял джинсы.

По узлу на каждой штанине — готов еще один мешок. Опята не белые или грузди — не крошатся, не ломаются. Трамбуй да трамбуй!

Посреди леска заросли папоротника буйствовали. В тени древнейшего растения опята росли не хуже, чем на пнях. В трусах, на корточках, отбиваясь локтями от комаров — руки заняты — Валентин облазил весь папоротник. До этого пальцы иззанозил шиповником — то и дело тернии сибирской розы попадались под гребущие опята руки. В папоротнике вдобавок к этому еще и порезался. Захватил левой полную пригоршню тугих прохладных ножек и, срезая, в спешке хорошо чиркнул по пальцу. Кровища, но — тучки на вечереющее солнце набегают — останавливать потерю крови некогда…

Однако ладненько получилось. Мешок из джинсов наполнился как раз на последнем усыпанном опятами пеньке. Только остриг его — дождик брызнул.

— Спасибо, дорогой! — поблагодарил Валентин лесок и стащил на опушку все тряпочные емкости. С ведрами побежал к мотоциклу.

И обнаружил, что того нет.

То есть, не мотоцикла нет, куда-то девалось место с ним. И солнышко за тучками, попробуй сориентируйся в географии. Однако Валентин попробовал. Поориентировался и… остался в прежнем мнении — азимут первоначально взят точно. Резво побежал по нему дальше. Но чем дальше, тем больше сомнений в азимуте. Дернулся с ним в одну сторону, другую.

Самое-то смешное — блудил не по бурелому, гарям и буеракам. По дорогам бегал с ведрами. Конечно, это были не бетонки. Обычные лесные, ведущие на покосы и поля. В грязь автотранспорт здесь как корова на льду, в ведро — как яичечко катишься…

Ведро на сегодняшний день закончилось. Дождик сыпал и сыпал.

— Васька! Колька! — кричал сыновьям Валентин. Никак не желая смириться с досадной реальностью — заблукал в местах, которые за 35 лет сознательной жизни исходил вдоль, поперек и по параболическим тропкам.

«Как бы от брюк не заблудиться!» — наконец посетила самоуверенную голову трезвая мысль.

Валентин бросился за переполненной грибами одеждой, чтобы использовать ее по отличному от опят назначению, так как вовсю холодало. Но как всегда — хорошая мысля приходит опосля. Прицел на штаны к визиту «хорошей» окончательно сбился.

Валентин брал вправо, круто менял курс на обратный… И ничего подобного. Вроде, вон лесок, где полчаса назад опятами гардероб набивал. Войди в него и сразу запнешься о штаны с грибами. Нет. В который раз розовые надежды сменялись черными матерками.