Рядом с нами

— Почему?

— Несолидно.

Разговоры о солидности имеют хождение не только в Большом Токмаке, но и в самом Запорожье.

Я пошел к работникам обкома поговорить о Ленкове, а у них, оказывается, своя трагедия. Заведует военно-физкультурным отделом обкома Александр Тимофеев, один из лучших спортсменов города: волейболист, баскетболист, футболист, легкоатлет. И вот по поводу этого заведующего в обкоме возник разговор: как с ним быть?

— Порекомендуем ему не играть, — сказал первый секретарь Андросов.

— А я против такой рекомендации, — возразил секретарь по кадрам Кошкарев. — В школе Тимофеев занимался спортом, в вузе занимался, в армии занимался, а попал в обком — и конец.

Поднялся спор. Голоса спорящих разделились. Второй секретарь Камаев взял сторону Андросова и сказал:

— Нет, Тимофеев не должен заниматься спортом.

А член бюро Всеволжский поддержал Кошкарева и сказал:

— А я за то, чтобы Тимофеев занимался.

Осталось еще два члена бюро: секретарь по школе и секретарь по пропаганде, — но они почему-то своего мнения не высказали.

— Так как же мне быть теперь? — спросил Тимофеев.

— Бюро рекомендует тебе играть не в футбол, а в шахматы, — сказал Андросов.

И Андросов и Камаев известны в Запорожье как ревностные любители спорта. Когда идет футбольное состязание, то, будь здесь хоть дождь, хоть снег, и тот и другой на стадионе. Выходит, что смотреть комсомольскому, работнику на игру в футбол прилично, а играть самому зазорно.

Странное, однако, рассуждение! Плохо бывает тогда, когда комсомольский работник не хочет думать ни о чем другом, кроме футбола. Ну, а если этот работник прекрасно увязывает свои общественные обязанности со спортивными увлечениями, разве нужно ему в этом случае становиться на дороге?

Это очень хорошо, когда в человеке много молодости. Комсомол — организация молодых, и нам не нужно во имя ложного представления о солидности преждевременно старить ни себя, ни своих товарищей по комсомолу. Помните, как сказал поэт: "Блажен, кто смолоду был молод".

1948 г.

ТАК СКАЗАЛ КОСТЯ

Пока маленький Миша постигал в школе азбуку, жизнь в доме шла нормально. Родители радовались каждой новой букве, выученной сыном, и незаметно прочли вместе с ним нараспев почти все страницы букваря:

— "Мы не ра-бы. Ра-бы не мы".

Первый год учения закончился благополучно, и мальчик, к радости своих родителей, был переведен на круглых пятерках во второй класс. И вот здесь-то все и началось.

Произошло это не то в конце сентября, не то в начале октября. Школьный звонок только-только успел оповестить Мишеньку и его товарищей об окончании последнего урока, как в их класс решительным шагом вошли Алик и Костя. Алик постучал согнутым пальцем по столу и сказал:

— Ученическая общественность серьезно обеспокоена вашим поведением. Жизнь в нашей школе бьет ключом, а во втором «Б» подозрительная тишина. Ваш класс замкнулся в себе, он отвык от самокритики…

— Как, разве во втором «Б» нет стенной печати? — удивленно спросил Костя.

— В том-то и дело, — сокрушенно ответил Алик.

— Непонятно, — сказал Костя, обращаясь к ученикам второго «Б». — А как же вы общались до сих пор друг с другом без стенгазеты? Как доводили свое мнение до общественности?

Пристыженные ученики молчали.

— Да, прошляпили мы со вторым "Б", — сокрушенно сказал Алик, а Костя прошелся из угла в угол и добавил:

— Положение, конечно, тяжелое, но я думаю, что нам удастся вытянуть этот класс из болота академизма.

Он был человеком действия, этот Костя, и для того чтобы не оставлять второй «Б» ни одной минуты в вышеназванном болоте, он тут же в лоб задал малышам вопрос:

— Вы читать, писать умеете?

— Умеем, — не очень уверенно ответил второй "Б".

— Всё! — сказал Костя. — Тогда давайте приступим к выборам редакционной коллегии.

Это предложение было встречено малышами с восторгом. В классе сразу поднялся невероятный шум и гам. В общем, через час, несмотря на интриги двух мальчиков с первой парты, ответственным редактором будущей газеты второклассники единодушно избрали Мишу.

У Миши была живая, увлекающаяся душа ребенка. Он находился в том святом, безмятежном возрасте, когда человек не может еще вгонять свои страсти в строгие рамки календарей и расписаний: "С 3 до 5 пригот. домашн. уроков, а с 5 до 7 выполнение обществ. поручений".

Став редактором, мальчик так сильно увлекся литературным творчеством, что на изучение таблицы умножения у него почти совсем не оставалось времени. Да и откуда было взять его, если всю газету Мише приходилось заполнять самому!

— Почему самому? — спрашивал Мишин папа. — Надо попросить мальчиков, чтобы они тоже писали.

— Мальчики не будут писать. Им неудобно.

— Почему?

— Они еще не знают грамматики.

— А ты сам-то знаешь?

— Так я же сам не пишу, — отвечал Миша. — Я диктую заметки бабушке, а она у нас грамотная.

В первые месяцы редакторства литературная деятельность сына страшно импонировала его маме.

— Вы знаете, — гордо говорила она сослуживцам, — вчера мой Мишка продиктовал бабушке прямо на машинку чудесную передовицу. Гладкую, со всякими рассуждениями, ну прямо как в большой газете.

Маме хотелось, чтобы Миша диктовал бабушке свои передовицы из головы, а он, прежде чем начать диктовку, всегда обкладывался целым ворохом газет. Мама как-то не выдержала и сказала:

— Когда редактор одной газеты списывает статью у редактора другой газеты, люди называют это литературным воровством…

— А вот и нет, — ответил Миша. — Если бы я списывал из одной газеты, ты была бы права. А я списываю из многих, и это уже не воровство, а сочинительство. Так сказал Костя.

Что же представлял собой этот всесильный Костя? Мальчик Костя был на несколько лет старше Миши. Он учился в шестом классе. В начале учебного года совет дружины прикрепил Костю ко второму классу «Б» для работы с малышами. Костя был первым вожатым, которого Миша видел на таком близком расстоянии от себя. А так как Костя был еще и лучшим горнистом отряда, то само собой разумеется, что не влюбиться в него было попросту нельзя. И второй «Б», конечно, влюбился. Дома и в школе только и было слышно: "Костя сказал", "Костя велел", "Костя придумал".

Фантазии у отрядного горниста было так много, что он каждый месяц потчевал мальчиков какой-нибудь новой затеей.

Стенгазета была лишь началом, а главные мечты и устремления Кости были связаны совсем с другим. Костя любил промаршировать впереди своих малышей в ярко освещенном клубном зале, подняться под звуки горна и барабана на сцену и белым стихом при поддержке детского хора поздравить собравшихся с наступающим праздником. А так как клубов в городе было много, то второй «Б» все больше и больше отрывался от таблицы умножения. Бедным мальчикам было не до нее. То они разучивали приветственное слово к медицинским работникам, собирающимся в районной поликлинике на отчетный доклад месткома, то Костя заставлял их рисовать картинки в специальный альбом, который готовился для преподношения намечающейся конференции управдомов.

— Ты не помнишь, как выглядела Венера Милосская? — неожиданно спрашивал Миша у отца, застыв с карандашом в руках над чистым листом альбома.

— А ты откуда знаешь про Венеру?

— Нам про нее Костя на кружке естествознания рассказывал.

— Естествознания? — удивлялся папа.

— Ну да. Как о полезном ископаемом. Костя говорил, что эту Венеру древние греки из земли раздобыли.

Трудно сказать, какое впечатление произвел бы на управдомов альбом с "древнегреческими ископаемыми", если бы таковой был преподнесен им. Но Венера Милосская так и осталась недорисованной. Слет управдомов был неожиданно отнесен райжилуправлением на следующий год, и Косте срочно пришлось искать второму классу «Б» новый объект для поздравлений.

Так у Мишеньки прошел год, другой. Из второго класса в третий мальчик перешел не на пятерки, а на четверки, а при переходе в следующий класс у него были уже не четверки, а тройки.