Чарли-Чарли-Браво

— Толя, что? — тихо спросил его, невольно пригнувшись от воя реактивных самолетов, побривших наши мачты.

— Гинтрудеры, ять! — вздохнул вахтенный, кивнув в сторону делающей разворот для повторного захода пары американских штурмовиков «Интрудер». — Была, тащ; но очень короткая…

— Ну-ка, «сыграй» ее мне! — рявкнул, уже зная, что услышу.

Динамик захрипел возмущенным голосом «Плид Контрола», забывшим в своей ненависти о любых правилах радиообмена: «“Леги”, запрещаю заход в Сан-Диего, пока ракета не будет найдена и возвращена!»

Получив фитиль, разъяренный «адмирал», лишенный субботних радостей, всю ночь рыскал по обширному району, чтобы найти нас затерявшимися среди частных яхт. Найдя, пыхтел в трех кабельтовых от лежащего в дрейфе «Чарли», не зная, с чего начать экзекуцию, чему мешала презумпция невиновности — видимые признаки «преступления», скрытые туманом, пока отсутствовали. Подсказали мы сами, объявив протест и заметив, что нам трудно дышать в «тесных объятиях братского американского флота». Казалось, «Лети» просто взорвется от такого нахальства. В ответ «боевики» плотнее прижались к нам с трех сторон, намекая, что текущий счет 1:1 и играть нам, сердешным, теперь сугубо в обороне.

— «Чарли», мишень у вас?

— «Леги», вопрос не понял.

— Вчера она приводнилась у вашего борта. Вы ее видели?

— Видели! И что?

— Вы взяли?

— Нет. Она отдрейфовала от нас на… хм… в сторону. А что, вертолетчики ее все же утопили?!

— Спасибо за помощь! — обреченно процедил сквозь зубы «адмирал».

И тут включился величайший демаскира-тор всех времен и народов — солнце, рассеивая остатки дымки и ярко освещая корму «Чарли», левая часть которой оказалась не шарового, а ядовито-зеленого цвета. «Рыбкина» кровь разбрызгалась!

— «Чарли», прошу возвратить американскую собственность, — воспрянул духом крейсер..

— «Леги», вас не слышу. Самолеты шумят. Повторите по слогам.

О, чудо! «Викинги» отвернули на юг и улетели, чтобы больше не показываться.

— Советский корабль, повторяю! Отдайте мишень!

— Что говорить? — посмотрел на черного как туча командира.

— Пошел он в Сан-Диего вопросы задавать! Ври дальше! Вахтенный, курс 270 на Владивосток. Командира БЧ-4 ко мне! — начал звереть Прокопыч.

— «Леги», повторяю — мишень на борту не имеем! — огрызнулся на «адмирала», и это прозвучало как каламбур в контексте ситуации.

Примчался Вова Пряник, главный связист, и, подходя к командирскому креслу, завернул влево ручку громкости радиостанции, пригасив занудное бормотание «Леги»: «Прошу… Требую… Настоятельно требую!»

— Срочно дать связь с оперативным штаба! — приказал Прокопыч.

Лучше бы не давал, так как совет дежурного из Владивостока оказался столь же бесполезен, как ветер для повесившегося слесаря Петрова.

— Что делать? — спросил командир перебиваемого атмосферными помехами оперативного.

— Что — что! Завернуть в брезент, положить груза и тихонечко ее за борт! Как в песне!

— Не могу — обложили со всех сторон!

— Тогда сообщайте в Москву и крутите… винты!

Опять прибежал Пряник и получил распоряжение кэпа «звонить» в Главный штаб.

Разговор с москвичами тоже ничего не принес — там мрачно выслушали доклад и дали лишь одну рекомендацию: «Морду топором, курс на Владивосток!», что уже почти шесть часов и делалось. Мимо проплыл Сан-Николас, на котором «скрежетал зубами и ломал об колено подзорную трубу» главный диспетчер полигона, уже получивший нагоняй от своей «бэби» и простившийся с личными субботними планами. Тут-то американцы и осознали: еще часов шесть этой гонки — и воскресенье накроется тоже! Давить русских за пределами полигона будет гораздо сложнее, а ночь поможет им при желании скинуть «рыбку» туда, где глубины более километра, компьютер — в карман — и концы в воду. Опять позвонила «бэби» и сообщила о поломке газонокосилки, которой она пыталась «подстричь» выброшенную на улицу одежду мужа. И «Плид Контрол» вышел из себя, попутно вспомнив о долге!

— «Леги», на борту ракеты находится цифровой компьютер, пропажа которого чревата для вас! Приказываю провести специальную операцию против русских! — заорал он без стеснения, забыв, что «приговоренный» тоже слышит.

— Добро, — зверски улыбнулся Прокопыч, приняв доклад о планах американцев. — Старший помощник, играйте боевую тревогу!

Через десять минут по бортам «Чарли» лежали матросы с автоматами в руках, а на полубаке офицер и двое мичманов безуспешно пытались зарядить единственное достойное оружие корабля — шестиствольную «фукалку» АК, которая с момента постройки корабля всегда клини-ла после третьего выстрела. Отчаявшись зарядить ее, нештатные «артиллеристы» показали «Леги» средний палец и направили пустые стволы в его борт. «Адмирал» оценил жест и дал фрегатам отбой. Стволы американских орудий медленно поползли в исходное положение.

Дальнейшее совместное плавание стало приятной прогулкой под руки с холодно-галантными фрегатами, за действиями которых следил чапающий в кильватере крейсер. Теперь он молчал, смирившись с судьбой и надеясь на Всевышнего. По курсу лежал бескрайний Тихий океан, давно «утопивший» за горизонтом американское побережье и шумом волн заглушивший отборный мат нервного центра полигона.

Тут-то и подключился «Всевышний» — Большой Белый Вождь из Вашингтона, приславший приглашение советскому военному атташе посетить пятиугольный дом на берегу Потомака. Тот нагладился, надел ордена и прибыл… искать пятый угол. «Найдя» его, обиженно позвонил «Двенадцати Толстякам» из Политбюро. Выслушав атташе, они пригласили «на чашку чая» своего главного флотоводца, лучший друг которого, «Главный Толстяк», уже давно лежал у стены, и. поэтому Горшкову стало сложнее защищать честь флота. Получив вводную, адмирал начал действовать. Действие в тех высоких сферах — это бесконечные разговоры по телефону, позволяющие выяснить степень угрозы своему положению-, найти рычаги для его сбалансирования и, уже исходя из этого, найти виновных и наказать невиновных. Горшкову же нужен был компромисс — сохранение «невинности» командира «Чарли», — ибо кто, как не сам Сергей Георгиевич, утверждал руководящие документы, сделавшие экипажи кораблей «клептоманами», прикарманивающими любую найденную железяку и делающими это настойчиво и последовательно!

Последним звонком в его списке стал звонок нашему кэпу. С приговором!

— Тащ командир, главком на связи! — всхлипнул Вова Пряник, нервно почесывая «обожженную» руку, которая только что держала трубку «красного» телефона, печально глядя во внезапно ссутулившуюся спину Прокопыча. Зачем-то кэп взял в радиорубку и меня. Видимо, чтобы было кому вынести его грузное обесчещенное тело и бросить за борт в пустынные воды Тихого океана. До американского берега уже было миль триста…

Попрощавшись глазами с окружающими, кэп собрался, взял трубку и ЗАОРАЛ: «Товарищ Адмирал Флота Советского Союза, докладывает командир…» Слова кэпа и Горшкова репитовались включенным динамиком, откуда донеслось в ответ: «Командир, ракета действительно у вас?»

— Так точно, товарищ Ад…

— Какого хрена вы ее взяли на борт?

— Добывали образцы оружия и боевой техники, тащ Ад… Флота.

— Приказываю! Срок полчаса!! Возвратить ракету американцам!!! Доложить об исполнении!

— Не могу, тащ Ад… С… С…

— Почему?

— Волнение пять баллов и ракета… эта-а… не в порядке… разобрана.

— Собрать и возвратить! — завизжал динамик.

— Не могу, тащ Ад… Союза! — и это было уже второе «не могу»!

— Па-а-а-чему?!!

— Мы ее топором ломали…

— Так бы сразу и сказал! Договорись с американцами о времени и условиях передачи груза. Об исполнении доложить! — почему-то смягчился Горшков, услышав о топоре. Ассоциации… Тяжела жизнь на Олимпе!

Усталый, но довольный тем, что кровь не пролилась, командир махнул мне рукой: «Иди, трепись со своим “друганом”! Обрадуй “Леги”, что мишень случайно нашлась».

Третьи сутки бесцельно телепающийся за нами обиженный крейсер на вызов отвечать не хотел. Ответил лишь тогда, когда я «оставил на его автоответчике» давно ожидаемое: “Леги”, мишень у меня на борту. Готов обсудить процедуру ее возвращения».