Малёк. Безумие продолжается

Теперь мне предстоит сразиться с Чэррилом завтра, в де­сять вечера.

Вторник, 27 августа

22.00. Наш поединок длился около трех секунд. Чэррил обменялся рукопожатиями с Безумной Восьмеркой, а я пристыженно поплелся в кровать и, прямо как Верн, при­творился спящим, пока остальные обсуждали тактику.

Среда, 28 августа

Ночью прошел мощный ливень, и поле Трафальгар, где бу­дут проходить соревнования по перетягиванию каната, пре­вратилось в лужу. (Если верить Гоблину, проводившему утренний осмотр.) После обеда Рэмбо, хоть он и не капи­тан, созвал команду и сказал, что нужно сменить тактику. Новая тактика такова: Жиртрест должен обвязать веревку вокруг пояса и закопаться ногами в землю. Он будет яко­рем. Остальные же будут просто ждать, пока команда про­тивника не истощит все силы, пытаясь сдвинуть Жиртреста, вкопанного в землю на шесть дюймов. Ну а потом мы про­сто выдернем канат, как рыболовную леску вместе с ошалев­шей рыбиной.

Бешеный Пес взял старые бутсы Жиртреста и прибил к их мыскам железные наконечники. Затем заточил их крем­нем, чтобы с их помощью можно было бы намертво врыть­ся в мягкую землю.

План сработал блестяще: команда корпуса Ларсон была полностью деморализована. Когда мы передернули канат, они были похожи даже не на рыбу, а на водных лыжников. К сожалению, наш якорь так глубоко закопался, что Рэмбо с Бешеным Псом пришлось вырывать его лопатой. Мистер Холл запретил Жиртресту надевать прокачанные бутсы на полуфинал, потому что он и так уже прокопал траншею по­среди поля. Однако в конце концов Безумной Пятерке и Чэррилу никакие ухищрения даже не понадобились. Мы были слишком сильны и выиграли приз, даже не вспотев. Укушенный был в восторге. В последнее время он уж начал бояться, что наш корпус в этом году не выиграет ни одного соревнования — впервые с 1923 года. Похлопав Жиртреста по спине, он сказал:

— Да, в этом году мы расслабились, но благодаря тебе, Сидни, тебе и твоим ребятам, позора удалось избежать!

Как я хотел радоваться вместе со всеми! Но вместо этого нам с Верном оставалось лишь сидеть на шкафчиках, при­творяться счастливыми и смотреть, как другие вспоминают славную Трафальгарскую победу.

Четверг, 29 августа

Укушенный созвал весь корпус, чтобы попрощаться с Джу­лианом. Все приветствовали его, хлопая в ладоши, а Джули­ан притворился удивленным, а потом промокнул глаза оранжевым платочком. Даже Безумная Восьмерка в кои-то веки не спорила. Мы все пришли к выводу, что без Джулиа­на школа будет уже не та.

Пятница, 30 августа

ПРОЩАНИЕ С ДЖУЛИАНОМ

После школьного собрания попрощались с Джулианом, те­перь уже навсегда: завтра он уезжает в Лондон и будет по­лучать высшее музыкальное образование в Королевском му­зыкальном колледже. Должен признать, когда я пожал ему руку, у меня даже комок в горле застрял. Лутули попрощал­ся последним, обнял Джулиана и похлопал его по спине, а Глист, Дэррил, Щучка и Джейар Юинг в последний раз пронесли через двор его чемодан. Затем Джулиан театраль­но откланялся, изобразив что-то среднее между поклоном и реверансом, подошел к фонтану, снял ботинки и носки, за­катал брюки до колен и вошел в воду. Приблизившись к Зас-санцу Питу, он поцеловал его в губы. Зассанец Пит был не против. (Кажется, у него даже ручеек усилился.) На этом Джулиан грациозно выпрыгнул из фонтана и выбежал в ар­ку, так и оставив позади ботинки и носки.

Бешеный Пес взял один ботинок и положил его под ка­мень на дне фонтана. Как знать, может, он пролежит там тысячу лет.

ДОЛГИЙ УИК-ЭНД

Дома меня встретил расстроенный папа, тщетно пытавший­ся повесить полки в гараже. В ответ на мое «привет» он взглянул на меня так, будто я совершил тяжкое преступле­ние, и заявил: «Вот полюбуйся, что происходит благодаря твоим дружкам-коммунягам и их чертовой „новой" Юж­ной Африке! Приличные сверла теперь вообще не достать!» Не хотелось встревать в политическую дискуссию, поэтому я извинился за сверла, поспешно сел на велосипед и поехал прочь от дома. Черныш бросился мне вдогонку, громко лая и пытаясь прокусить шину. Я отвел его домой и закрыл на кухне. Поймав меня на выходе, папа обвинил меня в том, что я мучаю Черныша. (Папа совершенно очевидно был не в духе. Мама говорит, он вешает эти полки уже вторую не­делю.)

У дома Русалки у меня вдруг возникло очень странное чувство. Как будто мне нельзя вот так нагло стоять у садо­вой калитки, а надо спрятаться в кусты. Но я все продумал. Сейчас пройду по дорожке, постучу в дверь, а когда Ру­салка выйдет, обниму ее и страстно поцелую. Отдышав­шись минутку, я пригладил волосы и встал у двери, поднеся палец к звонку, но меня обуял ужас и палец отказался на­жимать на кнопку. Долго я боролся со своим пальцем, пы­таясь заставить его позвонить в дверь, и наконец палец вы­играл.

Я решил обдумать все еще лучше и вернуться завтра. И покатил домой, чувствуя себя полным слабаком.

ВОСКРЕСНЫЕ НОВОСТИ

В понедельник Вомбат вернулась домой после долгих кани­кул в Брайтоне у Невилла и Вомбата-2. Мама сказала, что в конце отношения между ними испортились. Вомбат обо­звала своих родственничков «плебеями и деревенщиной, которые думают лишь о том, чтобы урвать кусок», и обвни-нила их в том, что они пытались украсть ее деньги.

В воскресенье после обеда затеяли генеральную уборку, которая закончилась тщательным изучением семейного дре­ва. Папа принес старые книги и пожелтевшие бумаги и ска­зал:

— Джонни, тут истории больше, чем ты когда-либо узна­ешь на уроках у своих долбаных коммуняг-преподов.

В то время как родственники по маминой линии кажутся довольно приличными, папина генеалогия выглядит не­сколько подозрительной. Оказалось, его знаменитый пра­прадед, которого звали сэр Огден Мильтон, некогда был гу­бернатором Западного Грикваленда и великим лидером. Папа утверждает, что сэр Огден охотился на куропаток с са­мим королем Англии.

Также выяснилось, что как-то раз сэр Огден шел по Восточно-Капской провинции и наткнулся на вождя пле­мени хоса, который пересекал реку. Сэр Огден взял во­ждя в плен, связал его и три раза выстрелил ему в голову из винчестера. Затем отрезал бедолаге ухо и послал его королю Англии в качестве презента. Папа не слишком ужаснулся варварскому поведению своего предка и заме­тил, что в те дни стрелять в африканцев было обычным делом.

Затем родословная сэра Огдена Мильтона дала сомни­тельную ветку: один из Мильтонов породнился с Эндрю.

Они сменили фамилию на Мильдрю. Папа говорит, что Мильдрю начали жениться на родственниках, а потом почти все вьщерли от сифилиса.

Позвонил Русалке, но никого не оказалось дома. Втайне обрадовался.

Понедельник, 2 сентября

Наконец повидался с Русалкой, вот только поцеловать ее не получилось, потому что мы сидели в гостиной, где были еще мама и Мардж. Спросил Русалку, не хочет ли она прогу­ляться в саду, но та улыбнулась и ответила, что ей и здесь хорошо.

На прощание она обняла меня и сказала, чтобы я не про­падал. (Не слишком страстное прощание.) К сожалению, не смог выдавить из себя ничего, кроме «ты тоже».

Чем больше я оттягиваю этот поцелуй, тем сильнее меж­ду нами неловкость. А еще она ничего не сказала про мое стихотворение. Наверное, точно думает, что я голубой. В следующий раз, как только увижу ее, сразу наброшусь и суну язык ей прямо в рот.

Черныша вырвало в бассейн, и папа сорвался. Он стал бегать за бедным псом по саду и кидаться в него кирпичами, пока обезумевшее от страха животное не забежало в гости­ную и не забилось за диван, где и описалось. При виде этого папа рассвирепел вконец. Он взял пепельницу и швырнул ее через комнату, не докинув примерно на длину половины собачьего уха. Черныш вырвался через стеклянные двери, промчался по лужайке и выбежал на улицу. Тогда папа на­орал на маму, что та оставила калитку открытой, и заявил, что если Черныша собьет машина, это будет на ее совести.