Во всем виноваты «Битлз»

В солнечное время, да и ночами молодёжь носила тёмные очки. Достать этот аксессуар было ОЧЕНЬ трудно. Признавались ведь только две модели: круглые очки типа «Джон Леннон» и каплевидные более солидного разлива — «Макнамара».

Короче говоря, существовало множество тонкостей в прикиде, по которым «системного психодромного» гая — парня (не пугать с геем) или герлу отличали от лоховидной урлы.

Любопытно было понаблюдать и послушать, как в каком-нибудь подъезде двое центровых понимающих людей лениво обсуждали продающиеся джинсы.

Продавец говорил: «Лукни, какой катон уматной, стоячий! А зипер — родной зиповый! За сотку — просто даром!»

Покупатель: «А чего строчка на шлёнках кривая? Я тебе таких самопалов за тэнок пять штук настрокаю!»

Продавец: «Да какой самострок, у стейтса вчера брал! Вон, каскад лэйболов!»

Покупатель: «Чувачок! Лэйбола не греют!»

И расходились довольные друг другом.

Власти с фарцовкой боролись довольно вяло. Экономического вреда она не приносила, но в идеологическом смысле постоянно доказывала, что нафарцованные товары заграничного потребления намного лучше и качественнее не только наших отечественных, но и редкого официального импорта, поступавшего, как правило, из стран народной демократии. Хотя об этом и так все знали, и никакие «знаки качества» и лозунги типа «Советское — значит отличное!» потребителя переубедить не могли.

В народе говорили так: «Загнивает сильно Запад, но какой приятный запах!»

Кроме всего прочего, с точки зрения закона обмен матрёшек, например, на джинсы ничего криминального не содержал. Конечно, придумана была какая-то мутная, ничего общего со статьёй не имевшая тема — «Приставание к иностранцам». По идее, за это могли упечь на 15 суток. И упекали. Но очень редко. Когда наверху кто-то спохватывался, то проводилась блицкампания по отлавливанию — как они сами себя называли — фарц-мажоров. В результате таких мероприятий в милицию обычно доставлялись несколько пьяниц. Настоящих, случайно задержанных фарцовщиков теряли где-то по дороге к отделению, после чего сами оперативники и их жёны щеголяли перед знакомыми в самых шикарных западных шмотках. «А чего?! Муж с работы принёс! Так все делают!»

Столь нынче популярный в политическом смысле Петербург, будучи тогда ещё Ленинградом, сильно обскакал по фарцовой теме и Москву, и многие другие города. Сказывалось преимущество географического положения: у питерцев под боком были финны.

О финнах особо: называли их у нас турмолаями (в переводе с финского — лесорубы). Если и существует в мире какая-нибудь нация, способная хотя бы приблизиться к русским по здоровому хлебанию водки, то это те самые лесорубы. А в тогдашние годы у них был вообще сухой закон, ещё покруче, чем позже у нас в горбачёвские времена. Ленинградские власти не могли спокойно смотреть на мучения в общем-то довольно безобидных финнов, вот и открыли границы области. Но в одностороннем, конечно, порядке.

В выходные город заполоняли сотни автобусов с мучимыми понятно!! жаждой лесорубами. Причем ввозить на обратном пути алкоголь в Лесорубию им родные таможенники не позволяли, приходилось отпиваться на месте и про запас. Короче, если в воскресенье вечером вам было совершенно нечего делать, вы могли подойти к какой-нибудь интуристовской гостинице поприсутствовать при обратной погрузке турмолаев в автобусы. Было, ох было на что посмотреть!

Оборотистые ленинградские ребята останавливали автобусы с финнами прямо на шоссе между Выборгом и Питером. Устраивали на обочине летучий пикничок минут на тридцать с водкой и шашлыками и потрошили иностранцев но самое покорнейше благодарю. Те охотно меняли привезённый товар (плащи-болоньи, мохеровые свитера и кримпленовые брюки) на традиционную жидкую валюту. Принимались турмолаями и деревянные — ведь на них тоже можно было купить водку.

Так что, пока московская фарца ещё ходила в коротких штанишках и выпрашивала у заграничных дяденек жвачку в обмен на значок с Лениным, питерцы уже полностью владели вопросом и бомбили лесорубов по-взрослому. С дальним прицелом закладывая фундамент нынешней популярности бывшей колыбели революции.

Безусловно, в семидесятых существовал ещё один источник отоварки, к которому при сильном желании мог припасть советский человек. Но желание должно было быть достаточно сильным, потому что речь идёт опять-таки о махинациях.

Валюта на территории Союза, конечно, не ходила. Даже за её хранение можно было надолго загреметь куда положено. Тем счастливцам, кому удавалось поработать за границей, государство обменивало их валюту на специальные чеки (сертификаты). А отоварить эти чеки было возможно опять-таки только в специальных магазинах с фирменным названием «Берёзка» — народ говорил: «Берёза». «Берёзки» делились на промтоварные, продуктовые и аппаратурные. Существовали ещё и запредельные валютные, но к ним не иностранец даже близко подойти не мог.

Товары, продающиеся в «Берёзах», были по-настоящему заграничные: никаких тебе Болгарий (кроме дублёнок) и никаких Чехословакии (кроме богемского стекла). А так всё Бельгия да ФРГ. В общем, очень привлекательно.

И, конечно же, чеками начали приторговывать оборотистые люди. Цена и покупательская способность чека зависела от цвета и наличия полосы: так себе, не очень — с жёлтой полосой, боль-мень нормальные — с синей, а уж совсем мечта, отвал башки — вообще без полосы. Бесполосые! Некоторые вещи можно было приобрести ТОЛЬКО на чеки какой-то одной категории, поэтому и покупал народ эту странную валюту под определённый, по явившийся недавно в продаже товар. Например, под дублёнку особого фасона, продающуюся только за «жёлтую полосу» или под магнитофон — за «синюю». Кстати, логики в этом не было никакой.

А приобретались чеки у спекулянтов, отирающихся около «Берёз». Назывались они чекистами или подберёзовиками — кому как больше нравилось.

Появились девушки, одаривающие своим вниманием только за чеки, — чекистки. Как завещал Феликс Эдмундович, головы у них были холодные, сердца горячие, а руки и ноги — относительно чистые.

Позволить себе полностью — с ног до головы одеться в вышеперечисленный клоуз, кроме профессиональных фарцовщиков, не мог практически никто, поэтому молодёжь, исповедовавшая хипповый пацифизм и битловскую музыку, чаще всего ограничивалась длинными волосами, джинсами да маечкой, купленной но случаю. Кстати, красивую майку с броской непереводимой надписью надыбать было ещё сложнее, чем штаны. Поэтому майки берегли, стирали аккуратно, а то и вовсе не стирали, штопали, подшивали, и они служили годами, надолго, а то и на всю жизнь давая клички своим хозяевам. По Психодрому лет пять шлялся Вовка Омнибус, на майке которого когда-то было изображено нечто вроде высокого двухэтажного автобуса, а по Калининскому гордо разгуливал Серёга Дебил, года три демонстрируя майку с канадской выставки деревообрабатывающих станков «De Bille».

Сильный фурор однажды произвела джинсовая рубашка, на изнанке которой кто-то внимательный разглядел маленькую этикетку с надписью «prison № 34» (тюрьма № 34). То ли действительно к нам неведомыми путями попала рубашка американского заключённого, то ли пошита она была в этой тюрьме, только поглядеть на раритет на Психодром приезжали из отдалённых районов.

Конечно, молодёжь не постоянно думающая о строительстве коммунизма, а отвлекающаяся на всяких там Битлов-Роллингов очень раздражала власти. Длинноволосые заджинсованные юнцы настолько выбивались из румяного плакатного ряда мордастых бамовских комсомольцев, что только законченный ангел вроде матери Терезы не начал бы их тут же хомутать по полной программе. Но матери Терезы в семидесятых в Союзе водились в очень ограниченном количестве.

«Хомутать» — это тоже слово из тех времён. Преступника или хулигана милиция могла задержать, арестовать или в крайнем случае повязать, но уж никак не захомутать. Ведь хомутали обычно не менты, а какие-то мутные структуры вроде комсомольских оперотрядов, сросшихся со спецотделами КГБ по делам молодёжи.