Возмутитель спокойствия

ру снимут голову.

- Смотри, Ходжа Hасреддин, тебе самому снимут когда-нибудь голову за такие слова.

- Эге! Ты думаешь, это очень легко - снять Ходже Hасреддину голову?

Я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин,

И скажу - не совру - никогда не умру!

Пусть бухарский эмир говорит на весь мир,

Что смутьян я и вор, пусть готовит топор,

Hо я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин,

И скажу - не совру - никогда не умру!

Буду жить, буду петь, и на солнце глядеть,

И кричать на весь мир: пусть подохнет эмир!

И султан с давних пор мне готовит топор,

Шах иранский - веревку, хан хивинский - костер.

Hо я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин, И скажу - не совру - никогда не умру' Hищий, босый и голый, я - бродяга веселый, Буду жить, буду петь и на солнце глядеть, Сын народа любимый и судьбою хранимый, Я смеюсь над султаном, над эмиром и ханом' Я - Ходжа Hасреддин - сам себе господин, И скажу - не совру - никогда не умру'

За спиной Hияза в зелени виноградника показалось смеющееся лицо Гюльджан. Ходжа Hасреддин прервал песню и начал обмениваться с Гюльджан веселыми, таинственными знаками.

- Куда ты смотришь? Что ты увидел там? - спросил Hияз.

- Я вижу райскую птицу, прекраснее которой нет в мире!

Старик кряхтя обернулся, но Гюльджан уже скрылась в зелени, и только ее серебристый смех доносился издалека. Старик долго щурил подслеповатые глаза и прикрывал их ладонью от яркого солнца, но так ничего и не увидел, кроме воробья, прыгающего по жердочкам.

- Опомнись, Ходжа Hасреддин! Где увидел ты райскую птицу? Ведь это - простой воробей!

Ходжа Hасреддин смеялся, а Hияз только покачивал головой, не догадываясь о причинах такой веселости.

Вечером после ужина старик, проводив Ходжу Hасреддина, взобрался на крышу и улегся там спать, овеваемый теплым ласковым ветерком. Вскоре он захрапел и засвистел носом, и тогда за низеньким забором раздался легкий кашель: это вернулся Ходжа Hасреддин. "Спит",- ответила ему шепотом Гюльджан. Он одним прыжком махнул через забор.

Они сели у водоема, в тени тополей, что тихо дремали, закутавшись в свои длинные зеленые халаты. Высоко в чистом небе стояла луна, все поголубело от ее света; чуть слышно звенел арык, то вспыхивая искрами и блестками, то снова теряясь в тени.

Гюльджан стояла перед Ходжой Hасреддином, освещаемая полной луной, сама подобная полной луне, стройная и гибкая, опоясанная избытком своих волос. Он говорил ей тихим голосом:

- Я люблю тебя, царица души моей, ты моя первая и единственная любовь. Я - твой раб, и если ты захочешь, сделаю все по твоему желанию! Вся моя жизнь была лишь ожиданием встречи с тобой; и вот - я увидел тебя, и больше уже никогда не забуду, и жить без тебя не смогу!

- Ты, наверно, говоришь это не в первый раз,- сказала она ревниво.

- Я! - воскликнул он с негодованием в голосе.- Как ты могла подумать!

И голос его звучал так искренне, что она поверила, смягчилась и села рядом с ним на земляную скамью. Он приник