Чаинки

Вопли-сопли… стрельба… побои… блатные драки… муки-суки-мотогонки на судзуки… – казалось, вся эта ушираздирающая мура возжаждала свести меня с ума… Что делать? как возопили бы на моем месте Чернышевский с Володей Ульяновым. Я принял единственно правильное в такой экстремальной ситуации решение. Сначала спускаюсь прямо в тартарары сортира, так низко расположенного в днище салона и так дрожащего под ногами, что… поверьте, даже при мощных трясках в южно-корейском боинге не испытывал такого страха. Впрочем, по сравнению с салоном, сызнова простите за вполне уместную звукопись, сортир был не адом, а всего лишь чистилищем. Тем временем совсем стемнело. Так что даже не поглядеть на заоконный пейзаж и не отвлечься от безумного грохота дюжины ящиков над головами. Как тут не сказать, что китайцы – народ необыкновенно шумный, обожающий грохот барабанов, медных тарелок, треск петард, песни, хохот, застольные громкие споры. К тому же мало кто стесняется громко окликнуть знакомого в местах многолюдных, а ведь немноголюдных публичных мест в городах Китая еще меньше, чем сливовых рощ на полюсе…

В общем, вновь врезаю виски. Желание спастись от неимоверно громкой стрельбы, ударов кулаками ментов в «бубны», то есть в лица зеков, от актерских спастись реплик, стрельбы и музыки – было таким мое желание страстным, верней, таким молитвенным, что задремал. Уверовав в силу автогипноза, уже не был беспомощной жертвой проклятых грохочущих ящиков.

Ничего… ничего, дремотно мечталось мне, скоро до боссов китайского автобусного бизнеса дойдет, что надо бы и на земле выдавать пассажирам вшивенькие наушники, как это делается в небесах и на море.

К слову говоря, в Китае много чего предстоит сделать не только для развития высокоприбыльного туризма, но и для сравнительно комфортной жизни самих китайцев. Проблем в огромной стране и у самого многочисленного народа в мире, как я вскоре понял, навалом. Демография, экология, развитие экономики и сельского хозяйства, оборотная сторона высоких темпов роста, регионализм, нацменьшинства, Тибет, борьба с коррупцией, преступностью и наркоманией и так далее. Ни в одну из этих проблем, естественно, еще не успел вникнуть. Ведь взгляд туриста – обычно взгляд торопливый, жадный, а оттого поверхностный и слегка праздный, хотя весьма полезный как раз в силу своей поверхностности. Взгляд, брошенный с птичьего полета даже старым гусем с рюкзаком за порядком потрепанными крыльями, способен выхватить то, что сделается объектом пристального интереса и глубокой сердечной привязанности.

Зачастую именно он, этот взгляд, становится папашей мечты о более вдумчивом знакомстве с разными городами, с глухими провинциями, с культурой и бытом стран и народов. Между прочим, нескованность, скажем, социологическими и политологическими задачами, то есть незашоренность глаз, буквально с первых же дней пребывания в Китае дала мне возсть учуять да и увидеть массу доказательств того, что начисто отсутствует в атмосфере энергичной здешней житухи, – отвратный душок всенародного депрессивного состояния. Душок этот, не переставая, изводил меня в одной стране, в России. Лично я, исходя из причин, вызывающих это состояние, верней, массовое заболевание, называю его красной депресней.

Поверьте, просто невоз было не учуять, что китайцы порядком психически превозмогли за двадцать лет действенной ихней, а не сюрреально криминальной и туфтовой перестройки, как в России, память о лишениях и кровопролитиях, на которые обрек их Мао. Он ведь был типичным фюрером-утопистом, экстремистом и безответственным экспериментатором, как, впрочем, все бесноватые революционеры, дорвавшиеся до рулей власти. Ну а разве нормальное настроение жизни – жизни необыкновенно трудной, но полной реальных надежд – это не главное в Китае, думалось мне не раз, разве это не залог того, что почти полтора миллиарда китайцев утверждают основы новой социальной и духовной жизни, несмотря на отсутствие в стране высоких, удобных для комфортной жизни граждан стандартов, скажем, шведской демократии и по-американски шустрой бюрократии, несмотря на необычайную задымленность воздуха, загрязненность рек, перенаселенность и прочие сложные дела. Кстати, если бы я сравнивал увиденное в Китае с положением дел не в России, как-никак некогда взявшей с собой Китай по одному уголовно-политическому преступлению против собственных народов, их культуры и исторической памяти, а, к примеру, с положением дел в той же Швеции или в Америке, то не дух у меня захватывало бы от искреннего восхищения перед успехами китайцев, а приуныл бы я и, воз, трудно было бы мне поверить, что и горы они своротят, и разные со временем разберут завалы, и залижут ужасные раны, и пахать будут с утра до ночи в мелких бизнесах, на полях и на бесчисленных стройках – одним словом, удачно начнут обустраиваться…

Наконец-то кончился жутковатый гонконгский фильм. Словно по команде, заснули, утомленные воплями и драками пассажиры. А я, подремав, бодрствую.

За окном тьма тьмущая. Воз, еще и поэтому в памяти у меня – лицо и фигура бывшего уральца… в памяти моей мелькают кадры исторического фильма про то, как Никита Сергеевич скандально поссорился с братом на век, Мао Дзе Дуэньлаичем. Лет сорок с тех пор прошло. Вон он какой непредвиденный оборот крутануло колесо истории, когда один крепко вставший на ноги брат, взял да и перекрыл из-за каких-то там малопонятных всем нам, совкам, разногласий в партийных делах и марксистских планах – перекрыл кислород своему полунищему, доверчиво пошедшему по братскому красному следу братцу. А если б не перекрыл, то, вероятно, совсем по иному сложилась бы и без того достаточно сюрреальная история последних десятилетий этого века. Но слава Богу, что и в истории, и в жизни многое иногда случается к лучшему. Продолжай дружить оба брата – вовек не пришла бы ни одному из них в голову мысль о необходимости быстрейшей ревизии проклятого утопического Учения. Великий, но, что гораздо важней, башковитый и дальновидный Ден Сяо Пин на десять лет ухитрился обскакать старых маразматиков из политбюро КПСС. Целых десять лет раскачивались мавзолейные наши кадавры, пока Китай одною ногой осторожно, как Мао в Янцзы, входил в стихию рыночных отношений, а другую удерживал на твердых почвах заботы о социальных нуждах народа. И хватало у него рук не дать мелким рукам стать хозяевами теневой экономики страны, запретить перекачку ими валюты в банки Старого и Нового Света, поощрить их инвестировать ее в экономику одной страны, с жестокой силой поддерживать законы, защищающие жизнь и имущество граждан, развивать связи с мировым бизнесом, поддерживать здравоохранение, образование огромного народа и так далее. А о том, чего добилась за десять лет перестройки моя страна, Россия, в Китае лучше было не думать. Тошно становилось на душе от сравнений новых исторических путей двух великих многострадальных народов. Тошно. Вновь я с ужасом думал: куда же смотрели вы все эти десять лет, господа генералы с Лубянки? С кем боролись? С поэтами, художниками, танцорами, прозаиками, музыкантами, философами, социологами? Что за мысли поворачивались в зажравшемся мозговом тесте, работавшем на нескольких дебильных динозавров из политбюро? Изучало это тесто практический опыт Китая, враз порвавшего со всем тем, что парализовало энергию миллиарда китайцев, держало их в голодухе и вдали от перспектив нормальной жизнедеятельности? Наверняка изучало.

Лубянка никогда не испытывала недостатка в объективной информашке насчет сравнительного положения дел внутри страны и в Китае. И все же, из года в год продолжали вешать лапшу на уши старцам из политбюро ушлые цекистские референты да лубянские дезинформаторы. Хотя именно они-то, как теперь стало ясно, прекрасно успели подготовиться к уркаганской дележке державной собственности да партийных бабок. А время и возсть позаимствовать у прагматиков-китайцев проверенные на практике реформистские идеи – все это безнадежно было потеряно. Куда там теперь России догонять Америку! Китай ей рано или поздно догонять придется, чтобы не бухнуться ему в ножки с протянутой рукой. Вон он – со страшной силой рванул в новое тысячелетие, сбросив с плеч тяжкий балласт догматизма и шизофренических грез…