Доктор Данилов в дурдоме или Страшная история со счастливым концом

Громкое заявление было подкреплено звуком захлопнувшейся двери.

Данилов сел в кровати, протер глаза, окончательно расставаясь со сном, и огляделся по сторонам.

Палата как палата. Светло-зеленые стены, белый, в трещинах, потолок, четыре койки. Две свободные, без постельного белья – только пятнистые матрацы лежат. Возле каждой – прикроватная тумбочка. Все, разумеется, привинчено к полу. На койке напротив – собрат по несчастью, мужичок неопределенного возраста и невзрачной наружности. Тоже трет глаза. Вот закончил и осовело уставился на Данилова.

— Владимир, — представился Данилов.

— Юра, — ответил мужичок. — Тебя ночью положили, я сквозь сон слышал…

Дверь распахнулась, впуская группу людей в белых халатах. Идущий впереди лысый коротышка, похожий лицом на бегемота из мультфильмов, конечно же профессор. Тот, что повыше и с надменной физиономией, заведующий отделением, не иначе. Он самый – вон как начал зыркать глазами по углам, проверяя, нет ли где грязи или чего-то запрещенного. Румяная толстушка в высоченном колпаке – старшая медсестра. Стриженная под мальчика жилистая брюнетка со стопкой историй в руках – палатный врач, двое мужчин среднего возраста за ее спиной – врачи, ведущие другие палаты, а усатая осанистая матрона, окруженная группой молодежи, не иначе как доцент. Или – ассистент кафедры. Нет, все же доцент – у ассистентов не бывает столь величественной осанки и столь высокомерного взгляда. Если бы не молодь вокруг, Данилов зачислил бы матрону в заместители главного врача. Но в этом случае ей следовало не замыкать процессию, а идти во главе, рядом с профессором.

Ни одного знакомого лица, чего и следовало ожидать, ведь кафедра не «своя», куда на пятом курсе бегал целый год, а «чужая», другого вуза.

Начали по часовой стрелке – с соседа. Профессор уселся на край кровати (ни одного стула в палате не было), все прочие растянулись в дугу.

— Родился от первой беременности, — зазвучал звонкий, хорошо поставленный голос палатного врача. — Беременность и роды без отклонений, развитие без особенностей, ходить и говорить начал вовремя. Из детских инфекций помнит только корь и ветрянку. Рос в обычной семейной обстановке, отец злоупотреблял алкоголем, но скандалы в семье были не часто…

Данилов прикинул, что при столь обстоятельном докладе раньше чем через полчаса очередь до него не дойдет, и улегся на спину, закинув руки за голову.

— В школу пошел с семи лет. Особого интереса к учебе никогда не испытывал, учился преимущественно на тройки, отношения с одноклассниками были хорошими…

Данилов напряг память, но так и не смог вспомнить, чтобы его на ночном допросе, искусно замаскированном под сбор анамнеза, спрашивали о школе. Или спрашивали, но он об этом начисто забыл.

— С двенадцати лет беспокоили головокружения неясной этиологии. Наблюдался у невропатолога с диагнозом «вегетососудистая дистония». После окончания десяти классов поступил в полиграфический колледж. Служил в армии, в танковых войсках. Курить начал с восемнадцати лет. В день в среднем выкуривает полпачки сигарет. Крепкими напитками не злоупотребляет, предпочитая им пиво…

«Названную вам норму потребления алкоголя следует умножать на четыре, чтобы получить правильный ответ! — учил один из институтских профессоров. — И никогда не верьте тем, кто утверждает, что пьет одно лишь пиво!»

— Женат дважды, с первой женой развелся спустя год после свадьбы по причине супружеской неверности…

— С чей стороны была неверность? — уточнил голос с хрипотцой, явно профессорский.

— С ее, — сосед ответил вперед врача. — Та еще была «прости господи», ни одного причиндала не пропускала. Многостаночница, мать ее…

— Вы так ярко рассказываете! — то ли искренне, то ли притворно восхитился профессор. — Я прямо вижу вашу первую жену как наяву! Но не будем отвлекаться. Продолжайте, Тамара Александровна…

— В следующем браке, длящемся по сей день, имеет двух детей, дочь и сына. Дети растут и развиваются нормально. Жена работает поваром в кафе. Отношения с женой и детьми характеризует как «прекрасные»…

Данилов искренне порадовался за соседа и продолжил слушать дальше.

— Около двух лет назад жизнь стала казаться скучной и однообразной. Начало тяготить отсутствие новых впечатлений, по собственному выражению, «задолбала тоска». Больным себя считает около полутора лет, с того дня, когда после нервной перегрузки, вызванной увольнением с работы, внезапно ощутил чувство нехватки воздуха, головокружение, учащенное сердцебиение, страх смерти.

— Дома? — уточнил профессор.

— На улице, по выходе из метро… Состояние купировалось самопроизвольно. Приблизительно через две недели впервые в жизни появились давяще-распирающие головные боли, бессонница, тремор…

Наш человек! Данилов, пользуясь тем, что на него никто не смотрит, не вставая вытянул вперед руки и посмотрел на кончики пальцев. Те заметно подрагивали. Тремор, что и требовалось доказать.

— Сосед, дочь которого работает медсестрой в детской поликлинике, подсказал мысль об опухоли мозга…

Развелось самобытных диагностов, которым отдаленная причастность к медицине, выраженная в наличии дочери-медсестры, дает право на постановку неврологических диагнозов, что называется, с первого взгляда. Убивать надо таких соседей и посмертно топить в Москве-реке. Рыбам на корм, если там еще остались рыбы… Впрочем, остались, вон доктор Могила со «скорой» ловил в районе Капотни на удочку ротанов. Не себе, конечно, а кошке.

— К врачам обращаться боялся, амбулаторно и самочинно принимал от бессонницы феназепам…

— Откуда брали феназепам? — сразу же спросил профессор.

Закономерный вопрос. В наше время без рецепта в аптеке можно купить разве что аспирин, минеральную воду и презервативы.

— Соседке выписывали, а она со мной делилась, — пояснил Юра.

— Замечательно! — обрадовался профессор. — Как вам повезло с соседями, прямо зависть берет! Один диагнозы ставит, другая снотворным снабжает. Прекрасные отношения.

— Да как же иначе? — В голосе Юры слышалось искреннее удивление. — Не один год бок о бок живем, а почти тридцать лет!

— Великолепно! — Профессор, судя по всему, был из бодрячков-весельчаков. — Пойдемте дальше, Тамара Александровна…

— Давайте к сути диагноза, — попросил-потребовал густой бас.

«Заведующий», — догадался Данилов.

— Тревога по поводу опухоли мозга превратилась в страх, — зачастила Тамара Александровна, — чуть ли не ежедневно начали появляться приступы паники, сопровождавшиеся учащенным сердцебиением, нехваткой воздуха, головокружением, страхом смерти. Прошел двухмесячный курс лечения в клинике неврозов, после чего чувствовал себя совершенно здоровым в течение полутора месяцев, но затем все симптомы вернулись. Признался, что поддерживающую терапию дома не принимал. Добавилась дезориентация в пространстве и времени и страх внешнего воздействия. Чтобы не превратиться в робота, управляемого неизвестными недоброжелателями, начал носить на голове пластиковую строительную каску, выложенную изнутри несколькими слоями фольги…

«Каска с подкладкой из фольги куда удобнее обычной кастрюли», — подумал Данилов, вспомнив одного из своих пациентов на «скорой помощи».

— Сон был поверхностным, беспокойным, нарастали слабость, разбитость, работать уже не мог, с трудом обслуживал себя. Чувство безысходности вызвало желание покончить с собой, чтобы «скорее отмучиться». Поделился своими мыслями с женой, та вызвала «скорую помощь». По «скорой» госпитализирован не был, обратился в диспансер по месту жительства, откуда был направлен к нам с диагнозом: «Смешанное тревожно-депрессивное состояние».

— Сопутствующие заболевания? — снова подал голос профессор.

— Распространенный остеохондроз позвоночника, хронический бронхит курильщика в стадии ремиссии.

— Что на кардиограмме?

Психиатры не смотрят кардиограммы, так как в большинстве своем не очень-то в них разбираются. Впрочем, они и не обязаны разбираться: все кардиограммы во всех больницах и поликлиниках описываются (то есть расшифровываются) врачами функциональной диагностики.