Инопланетяне в Гарволине

— А знаете, это мысль… Неглупо придумано. Нет, очень даже неглупо. Да что там, гениальная идея! Езус-Мария, вы хоть представляете себе, какие могут получиться фотографии?!

— Ещё бы! Вот видишь, а то нос воротил.

Первоначальный скептицизм и недоверие сменились абсолютным энтузиазмом четырех членов здорового коллектива. В конце концов, все они были журналистами, и этому зёрнышку журналистики в глубине их душ не было никакой возможности дать ростки и расцвести на бесплодной почве окружающей их действительности. И теперь это зёрнышко, вернее, четыре зёрнышка вдруг встрепенулись в глубинах их душ, в предвкушении возможного расцвета. Ведь настоящий журналист в своей профессиональной деятельности должен руководствоваться тремя основными принципами: интересоваться, узнавать и публиковать. А тем временем работа данной редакции, как, впрочем, и всех остальных редакций в нашей стране, была так стиснута всевозможными запретами и ограничениями, что у журналистов опускались руки. И вот совершенно неожиданно появляется НЕЧТО…

— Первая заповедь нашего начинания, — прерывающимся от волнения голосом, весь сияя, заявил редактор, взяв на себя руководство упомянутым начинанием, — делаем все тихо, по договорённости. Запомните!

— Заявления не пишем? — радостно удивился сатирик.

— Ни с кем не согласовываем? Не испрашиваем ничьего разрешения? — посыпались вопросы.

— Опомнитесь! Кто может дать на это разрешение? Не говоря уже о том, что сразу же станет всем известно.

— За такое можно и по шее схлопотать, — засомневался сатирик.

— Я за все отвечаю! — горячо заверил редактор. — И ради такого готов и претерпеть!

— Ты-то, может, и готов…

— А ты нет? Смотри какой боязливый. Тебя никто не заставляет, можешь отказаться, ещё не поздно.

— Нашёл дурака! Такой случай подворачивается! Да, может, у меня второго подобного никогда и не будет.

Блаженное выражение лица сатирика лучше всяких слов свидетельствовало о его искренних чувствах. Выкаблучивался он лишь в силу застарелой привычки. А теперь, когда услышал, что необыкновенную операцию планируется провести без согласования с вышестоящими органами, все его существо преисполнилось прямо-таки неземным упоением.

Вдохновение снизошло на всех четырех членов будущей операции. Вдохновение безудержное, не стеснённое никакими рамками и запретами. Фантазия расцветала на глазах, будущая операция обретала плоть и кровь. Стремительный бег фантазии прервало появление до костей промокшего художника. Его следовало поскорей приобщить к тайным намерениям, ибо без художника никакое мероприятие обойтись не может.

— Янек, а ну-ка давай соображай! — весь дрожа от возбуждения, потребовал редактор. — Слушай внимательно, дорогой: мало того что мы приземляемся, так мы ещё должны сделать то, чего не было в истории человечества — высаживаемся! Соображаешь? Выходит нечто, похожее на человека, но не человек! Так что обдумай одёжку, набросай эскизы костюмчиков. Доходит? Чтобы сразу поняли — это не люди! Чтобы ни у кого ни малейших сомнений, а то, избави Бог, ещё проверять бросятся! И не задавай мне глупых вопросов, на что они похожи, сам пошевели мозгами.

— Пошевелю, не впервой, — отозвался художник, пытаясь хоть как-то пристроить совершенно промокший плащ. — Я-то набросать могу, да вам такое зачем?

— Как это зачем? Ты что, надеешься, что мы дождёмся прибытия настоящих космитов? Как же, держи карман шире! Даже если нечто подобное когда-нибудь и случится, уж мы-то наверняка до тех пор не доживём, а так по крайней мере хоть увидим, как оно все произойдёт.

— Так мы же будем знать, что это понарошку.

— Ну так что? Знать будем только мы, а все остальные воспримут пришельцев как настоящих. И не придирайся, не требуй от нас слишком многого, ведь реакция людей будет самой что ни на есть настоящей, а это для нас главное. Из-за этого и берёмся за такую задачу.

— Пойми же, мой ангелочек, — вкрадчиво произнёс сатирик, — спектакль мы устраиваем только для самих себя, а зрители должны поверить, что все происходящее на сцене — взаправду.

— Вот почему оно и должно выглядеть как настоящее, а мы станем лишь наблюдать за тем, как зрители воспримут организованный нами спектакль, — добавил научный консультант.

Художник, как всякий нормальный человек, тоже не сразу воспринял новацию. Требовалось время, чтобы она дошла до его сознания. И повторилась история с его коллегами: по мере проникновения новой идеи в сознание недоверие на лице художника постепенно сменялось живым интересом. Вот уже в душе художника запылало пламя вдохновения. Что значит творческая натура!

Но именно художник, человек вроде бы далёкий от приземлённых бытовых реалий, вернул своих зарвавшихся коллег на грешную землю.

— А где мы возьмём космический звездолёт? — спросил он. — Эскизы костюмчиков должны соответствовать средству передвижения.

Этот простой и законный вопрос поставил в тупик его коллег. В своих фантазиях они как-то обошлись без этого пункта программы, перейдя непосредственно к высадке инопланетян. Они, инопланетяне, уже приземлились и вышли… неизвестно из чего. Увлечённые реакцией землян, мечтатели как-то упустили этот существенный момент.

— Ты говоришь — средство передвижения? — почесал в затылке редактор. — Видишь ли, мы об этом как-то не подумали. — Ракета?..

— Давайте думать, — предложил научный консультант.

Фоторепортёр внёс своё предложение:

— Наш космический корабль должен соответствовать тому, как его представляют себе люди. Главное, исключить все сомнения, тут Адам прав. Ведь существует же литература о космосе, множество произведений научной фантастики, в конце концов, у людей создалось представление…

— …выработался стереотип космического корабля! — подхватил сатирик. — Вот мы и должны базироваться на таком стереотипе. Кто там писал о пришельцах?

— Из наших — Лем, — ответил научный консультант. — А начал Уэллс. Ещё Брэдбери писал. Вот я только не очень хорошо помню, что они там наплели о внешнем виде космического корабля. И ещё этот писал… как его. На букву «Г»…

— Гораций? — услужливо подсказал сатирик.

— Да пошёл ты! — обиделся консультант.

— Ты же хотел на «Г».

— Надо же, вылетело из памяти… Ну тот самый, который первым начал. Выстрелил людьми из пушки на луну.

— Жюль Верн, — сказал редактор. — И в самом деле на букву «Г».

— Ты что, офонарел? — возмутился фоторепортёр. — Собираешься наших тоже из пушки выстреливать?

— И подумать только, это говорит человек с высшим техническим образованием, — укоризненно качая головой, проговорил сатирик.

Консультант вышел из себя.

— Да отвяжитесь вы, чего пристали! Я же просто размышляю вслух… Нужно придумать такое, что способно свободно передвигаться во всех направлениях, и в вертикальном, и в горизонтальном. Способно приземлиться на небольшой площадке. Способно взлететь без разбега… И вообще это должен быть воздушный корабль!

— Что ты говоришь! — удивился фоторепортёр и с издёвкой добавил: — А я думал — подводная лодка.

А сатирик недоверчиво поинтересовался:

— Наше средство передвижения должно свободно перемещаться как по вертикали, так и по горизонтали и, скажешь ещё, быть может, неподвижно зависать в воздухе? Интересно, где ты такое возьмёшь?

— Вот я и не знаю. Говорю же, надо подумать. Самолёт отпадает. Воздушный шар? А может, что-нибудь этакое… реактивное?

В голосе их технического советника компаньоны явственно уловили растерянность и поняли — надо подключаться. Редактор напряжённо наморщил лоб.

— Парашют? Планёр? Дельтаплан? Авиетка? — бормотал он.

Художник в немом изумлении наблюдал за своими озабоченными коллегами. Поскольку в редакцию он прибыл последним, гениальная идея ещё не успела оглушить его так, как прочих, и у него сохранилась способность соображать.

— Вы что, спятили все? — чуть ли не с ужасом поинтересовался он. — Умственное затмение нашло на вас? Ведь давно выдумано такое средство передвижения. Самый обыкновенный вертолёт! Геликоптер!