Малёк. Безумие продолжается

Бешеный Дом просто великолепен. Теперь здесь хватает места для всех, на полу лежит настоящий персидский ковер, а голова антилопы, прикрученная к стволу дерева проволо­кой, делает домик похожим на охотничий. Рэмбо говорит, что все еще раздумывает над способом провести на дерево электричество, чтобы можно было притащить в школу свой барный холодильник. Бешеный Пес заявил, что попробует построить ветряк. Жиртрест заметил, что, если бы был спо­соб переработать его газы, он мог бы обеспечить электриче­ством всю провинцию Натал. Затем он посвятил весь день пуканью в бутыли. В середине этого действа он заявил, что ему удалось превратить воду с дамбы в газированную, но глотнуть ее никто не отважился.

16.30. Обнаружили Карлика, который рыскал в кустах во­круг Бешеного Дома. Рэмбо рассвирепел и потребовал знать, что он успел увидеть. Карлик не ответил и попытался убежать, но Бешеный Пес опрокинул его на землю жесто­ким приемом из регби. Сказав, что Карлик слишком много знает, Пес потащил его на берег и попытался утопить в ка­наве.

19.00. Собрание общества «Африканская политика» приняло несколько неприятный оборот, когда Линтон Остин и Лутули чуть не начистили друг другу физиономии. Все началось с того, что Леннокс показал нам видеозапись интервью с Дезмондом Туту (англиканским епископом и злейшим врагом моего папы). В нем Туту назвал Южную Африку «радужной нацией». По его словам, мы должны радоваться тому, что цвета кожи у нас разные, как радуются лучу прекрасного света. Линтон Остин, опершись ногой о кофейный столик мистера Леннокса, заявил, что Туту — больной идиот и настоящая революция — это классовая ре­волюция. Лутули сердито набросился на него и сказал, чтс апартеид создал классовое разделение на расовой основе, и г. ЮАР раса по-прежнему означает все. В ответ на это Лин­тон обозвал его «простаком» и сказал, что через тридцать лет социалисты будут оглядываться на прошлое и жалеть, что зря потратили революционный запал на никчемные расо­вые разборки и не создали коммунистическое государство. Тогда Лутули назвал его расистом. Линтон взял очки и блокнот и выбежал из дома Леннокса, не говоря ни слова. Я весь вечер не раскрывал рта, но все равно это было самое волнующее собрание в году.

23.10. После столь эмоционального собрания шел в кор­пус. Уши щипало от холода, а сердце билось ненормально быстро. Фонари в галерее почему-то не горели, и вода из краника Зассанца Пита не текла. Я прошагал по темному коридору за корпусом Вест и споткнулся обо что-то вроде кучи книг и тетрадок. Затем услышал низкий громкий го­лос:

— Стой! Кто идет?

Медленно повернувшись, увидел в конце коридора фи­гуру с фонариком. Мне стало страшновато, поэтому я ре­шил ответить сразу. Назвал свое имя, но голос мощно дал петуха, и мое блеяние разнеслось по всему коридору. Фи­гура, похожая на длинноногое насекомое, приблизилась, и я узнал сине-красные тапки из овчины. Это был Папаша. Он признался, что не мог уснуть, поэтому решил прогу­ляться и поискать МакАртура. Я не знал, шутит он или нет, поэтому кивнул, как будто заниматься подобным делом в одиннадцать вечера в воскресенье для учителя совершенно нормально.

 — Прогуляйся со мной, Мильтон, — сказал он. — В этих стенах и кроме МакАртура призраков хватает. ; Мы, должно быть, обошли всю школу. Призраков не встретили, зато я в подробностях описал приключения Мильтонов в Англии. Мы вышли на поле для крикета, где тренировалась команда до четырнадцати лет, — я играл здесь в прошлом году. В лунном свете поле казалось гораздо мень­ше, чем я его помнил. Мы стояли и болтали, и лишь спустя некоторое время я понял, что Папаша цитирует Макбета, отливая на краю площадки. По его словам, писать на поле — хорошая примета перед началом сезона. Закончив, он ска­зал:

— Немедленно в кровать, юноша! Поздние прогулки вредны моим старым костям. — И помахав мне своей тро­стью, добавил: — Уходит, преследуемый медведем!

Я побежал в корпус. В ушах визжал ветер, а ледяной ночной воздух жег лицо.

Понедельник, 5 августа

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОСВЕНЦИМ!

06.00. На перекличке Верн пожал мне руку и поздравил с первым августа. Затем крикнул: «Эй!», обращаясь к Щуч­ке, который бежал по галерее с тремя чашками чая. Щучка не остановился. Я огляделся на жалкое зрелище, которое разворачивалось вокруг: все кутаются в плащи и греют руки о чашки с чаем, выдыхая клубочки пара в холодную утрен­нюю мглу.

Андерсон дал Чэррилу подзатыльник за опоздание, а Эмбертон врезал Глисту по коленке за то, что он не при­нял душ. Затем Андерсон прошелся вдоль рядов, выиски­вая, к кому бы придраться. Тут он увидел, что у одного из Дэррилов нет шнурка. Он принял это очень близко к сердцу и одной рукой поднял Дэррила вверх, а Эмбертон врезал ему между ног. Затем Андерсон бросил жертву в канаву и переключился на стрижку Джейара Юинга. Бе­шеный Пес ткнул меня в ребра, указал на свой правый ботинок и сказал: «Малёк, угадай, чей это шнурок?» Го­блин повернулся к Жиртресту и, раскинув руки, восклик­нул: «Добро пожаловать в Освенцим!» К сожалению, Эмбертон его услышал и обозвал маменькиным сынком, а потом треснул головой о водосточную трубу. Гоблин за­вопил так, будто его подстрелили, и рухнул оземь, как Ди­его Марадона (труба была пластиковая). По какой-то причине Бешеного Пса это взбесило, он схватил Эмбер-тона за лацканы плаща и ударил лбом между глаз. (При этом раздался такой звук, будто две деревяшки треснули друг о друга.) Эмбертон откинул голову, у него из носа текла кровь.

Андерсон немедленно распустил перекличку, и они с Щукой и Вонючим Ртом потащили Бешеного Пса в комна­ту Андерсона, а Эмбертона с разбитым лицом отвели в мед­пункт. Джулиан тоже пошел в медпункт, так как ему нужна была постшоковая терапия.

06.35. Андерсон сказал Бешеному Псу, что тот позорит корпус, потому что Эмбертон старше, он староста и двою­родный брат Пса. Затем наш староста корпуса влепил Псу шесть ударов хоккейной клюшкой. Удары были слышны с первого этажа.

11.00. Андерсона и Эмбертона (с красным носом и рас­пухшим лицом) вызвали в кабинет Укушенного. Гоблин вая, к кому бы придраться. Тут он увидел, что у одного из Дэррилов нет шнурка. Он принял это очень близко к сердцу и одной рукой поднял Дэррила вверх, а Эмбертон врезал ему между ног. Затем Андерсон бросил жертву в канаву и переключился на стрижку Джейара Юинга. Бе­шеный Пес ткнул меня в ребра, указал на свой правый ботинок и сказал: «Малёк, угадай, чей это шнурок?» Го­блин повернулся к Жиртресту и, раскинув руки, восклик­нул: «Добро пожаловать в Освенцим!» К сожалению, Эмбертон его услышал и обозвал маменькиным сынком, а потом треснул головой о водосточную трубу. Гоблин за­вопил так, будто его подстрелили, и рухнул оземь, как Ди­его Марадона (труба была пластиковая). По какой-то причине Бешеного Пса это взбесило, он схватил Эмбер­тона за лацканы плаща и ударил лбом между глаз. (При этом раздался такой звук, будто две деревяшки треснули друг о друга.) Эмбертон откинул голову, у него из носа текла кровь.

Андерсон немедленно распустил перекличку, и они с Щукой и Вонючим Ртом потащили Бешеного Пса в комна­ту Андерсона, а Эмбертона с разбитым лицом отвели в мед­пункт. Джулиан тоже пошел в медпункт, так как ему нужна была постшоковая терапия.

06.35. Андерсон сказал Бешеному Псу, что тот позорит корпус, потому что Эмбертон старше, он староста и двою­родный брат Пса. Затем наш староста корпуса влепил Псу шесть ударов хоккейной клюшкой. Удары были слышны с первого этажа.

11.00. Андерсона и Эмбертона (с красным носом и рас­пухшим лицом) вызвали в кабинет Укушенного. Гоблин

Вторник, 6 августа

Танцы для младшекурсников всего через две недели, и мь можем привести подружек! Я так разволновался, услышав эту новость, что пришлось сделать дыхательное упражнение, после чего я составил список. (Поскольку знакомых девчонок у меня всего две, список получился, сами пони­маете, короткий.) Гоблин с Жиртрестом также разволнова­лись. Верн сказал, что пригласит Аннелин Крил. Пригла­шения нужно послать не позднее понедельника, иначе при­дется идти на танцы в одиночестве, а, по словам Рэмбо, это верный знак того, что ты или урод, или гомик.