Клептоман

— Помню, конечно, помню. Приятного мало.

— Так вот. Собрались мы недавно на оперный спектакль, всей семьей. Был я, Алевтина, Артемка, отец и Светлана Стриж, знакомая отца, у нас сейчас живет.

— Эффектная девушка! — прищелкнул языком главный редактор газеты «Светлый путь», — видел, как мой Семен на нее во все глаза глядел? Если бы мог говорить, то точно бы в любви с ходу бы признался!

— Так это по твоей вине он не может спеть девушке песнь любви! — укоризненно подметил Куравлев.

— Точно! Неудачно пошутил! А эта Светлана, она знакомая Петра Степановича, ты говоришь?

— Да. Вроде бы родственница его старого друга. Так вот, эта красотка оказалась очень непростой штучкой!

Куравлев пересказал другу всю ситуацию и как сумел, досконально точно изложил сцену с удачным целебным сеансом. Далее он сделал небольшой экскурс в историю болезни отца, привел ряд медицинских, экспериментально доказанных фактов и исследований. Потом он выудил из памяти несколько заключений настоящих светил отечественной медицины, которые исследовали суставы отца и тоже выдвинули свои определенные рекомендации. Куравлев почти как профессиональный врач рисовал на мелком галечном покрытии корта палочкой рисунки суставов человека, объяснил, можно сказать, на пальцах механизм прогрессирования заболевания, схемы воздействия различных лекарств на патогенез болезни. Оптимистов слушал внимательно, не перебивал рассказчика, а иногда задавал четкие вопросы о течении заболевания и его особенностях. После окончания медицинского ликбеза Федора слушатель задал ему такой же вопрос, какой и Алевтина: «Как такое возможно? Необразованная девчонка из русской провинции лечит то, в чем официальная медицина показала бессилие?». Рассказчик ответил, что после сцены у оперного театра он связался с двумя знакомыми очень грамотными докторами. Те рекомендовали ему более узких специалистов, именно по суставной патологии. Мужчина позвонил этим людям, те внимательнейшим образом его выслушали, скептически отнеслись к вероятности излечения такого неуклонно прогрессирующего заболевания, однако, оба высказали предположение, что молодая целительница обладает способностью воздействовать на центры боли в мозге, что-то типа энергетического и гипнотического влияния. Они настоятельно порекомендовали не прерывать лечение традиционными методами, лекарствами, которые как бы «смазывают» быстро дряхлеющие суставы. На вопрос сына Петра Степановича: «не несут ли вред подобные гипнотические сеансы здоровью старика?», оба светила медицины заявили, что, по их мнению, раз один человек способен облегчить боль другого, причем без применения лекарственных средств и даже без касаний больного органа, то вреда они не видят. И еще раз конкретизировали свое мнение: молодая девушка либо обладает мощным биоэнергетическим полем и сенсорной чувствительностью, либо вы имеете дело с талантливым шарлатаном, который преследует свои, только ему известные цели.

Они помолчали.

— Давай сгоняем еще пару сетов? — хлопнул себя по коленям Оптимистов по окончании рассказа Федора. — А то за разговором мы уже хорошо отдохнули, а мышцам нужна работа!

— Чего это ты раздухарился-то? — ехидно поинтересовался Куравлев. — Ты еще покури сейчас перед игрой, так совсем развалишься на части. Будешь пыхтеть, как древний паровоз!

— Ладно, ладно! Боишься? Я хоть и смолю, но есть еще порох в пороховницах!

Так все и получилось. После первого сета и начала второго, еще до окончания игры, Оптимистов согнулся пополам, тяжело дыша. В сгорбленном состоянии он простоял с пяток минут, выпрямился и поманил своего соперника пальчиком к сетке корта. Они сошлись в середине игровой площадки по разные стороны. Главный редактор стал изучать с интересом квадратики из лески на своей ракетке, ногтем пальца оттягивая одну из натянутых струн и отпуская ее. Звук, похожий на щип гитарной струны помогал ему, видимо, сосредоточиться.

— Знаешь Федя! — начал журналист и вновь потянул за леску. — Вот ты правильно заметил, должен я признать, что я стал неповоротлив и медлителен, как слон, дышу с хрипами после физической нагрузки, как Змей Горыныч. Я и сам это замечаю. И курить хорошо бы бросить, это ты тоже верно подметил. Вот пока я тут скорченный стоял, поглощая в неимоверных количествах окружающий воздух, идея мне пришла в голову.

— Идея? — насторожился собеседник. — Типа с Семеном Логиновым, что ли?

— Не перебивай! Мысль такая: давай попросим Светлану Стриж провести мне сеанс гипнотический, направленный против курения табака. Ведь есть у нее явно этот дар, его можно использовать во благо! А вот если она талантливая шарлатанка, то мой наметанный на всяких лжецелителях, предсказателях будущего, свидетелях визитов инопланетян глаз моментом ее раскусит! Ты же знаешь, какие материалы я печатаю в своей газете и с кем мне постоянно приходиться общаться! Ну, как тебе моя идея?

— Ох…И откуда в твоей голове такие озарения родятся? — искренне удивился друг. — Неудобно это все, как-то. Она бате моему помогает, а тут типа проверку ты ей хочешь устроить?

— Послушай, Федя! Я настоящий газетчик. В лице Светланы Стриж имеется сенсационный мистический материал. И я как профессиональный журналист обязан этот материал проверить. Самая лучшая и эффективная проверка — это через себя. Итак, я выступлю в качестве собаки «Павлова» в данном эксперименте. Я сам иду на это! — главный редактор мечтательно посмотрел на облака в небе. — Иду для себя, для твоего блага, для ее пользы, наконец!

— А ты не понимаешь, что она моя гостья, она в хороших отношениях и с Алевтиной и с Артемкой, да и со мной тоже. Не говоря уже о Петре Степановиче! И просить ее пойти на твой эксперимент…

— Это не эксперимент в твоем понимании! — прервал друга Михаил. — Если она мне поможет, то это будет доброе дело! Целительный дар, творящий добро! Такой не должен пропадать в безвестности в небольшом провинциальном городке страны. Если же не поможет — оставим все как есть. Я просто выскажу тебе свое суждение о ее способностях, проверенных на собственном опыте. Я ее деликатно попрошу, с юмором, шуточкой. Если она откажет, я не обижусь, честное слово. Но даже для науки это может быть важно! Или ты против науки? — сощурил ехидно глаза газетчик. — Может быть, ты против великого Павлова с его учением о рефлексах?!

— Ну, против великого Павлова и науки в целом я, пожалуй, поход не осилю! — с улыбкой ответил Куравлев. — О как! И науку приплел! До чего же ты настырный, Мишка!

— Работа такая! — философски парировал журналист. — Слушай, пойдем уже в дом, а то прохладно что-то становится!

Оба мужчины устало зашагали в сторону коттеджа.

Семен Логинов сидел на небольшом складном стульчике и держал в руках тоненькую кисточку для рисования. Перед ним стоял мольберт с закрепленным холстом, на котором уже угадывались очертания дома Куравлевых. В левой руке, он как истинный художник, держал палитру красок. Позади молодого человека создающееся на их глазах изображение рассматривали сын Куравлевых — Артемка и сын Оптимистовых — Тимур. Пацаны заворожено и с восхищением следили за движениями кисти художника. Ведь прямо на их глазах, благодаря сотням тысяч больших и маленьких штрихов, рождалась новая картина, не компьютерная, а именно создаваемая живыми красками. Логинов иногда поглядывал на двух маленьких зрителей позади себя и посмеивался. Он вспоминал себя в этот момент, таким же примерно по возрасту любопытным пацаном, который так же заглядывал за спины художников в родном городке. Благодарных зрителей сейчас у Семена было лишь двое — совсем юные ребята. Взрослых не манила магия создания художественного произведения, они уже многое в жизни повидали, некоторые из них подходили, молча рассматривали штрихи, но быстро теряли интерес к не созданной еще работе. Процесс им не был интересен. Видели наброски и Куравлевы, телохранители Сергей и Алексей, Михаил Оптимистов со своей супругой Евгенией, Светлана Стриж. Многие из них говорили дежурные комплименты по поводу идеи и методики работы молодого художника, но в глазах их, кроме разве что Светланы Стриж, не было видно такого детского восторга от лицезрения работы художника, какое заметно в очах двух детей позади творца. Взрослые играли в теннис, их мобильные телефоны непрерывно трезвонили, они обсуждали взрослые, далекие от искусства дела, советовались между собой и вновь расходились.