Плавучая опера

1936 год: дело о завещании Мэка идет полным ходом, обрастая все более экстравагантными сложностями, однако я нахожу время, чтобы 17 марта ходатайствовать перед апелляционным судом Мэриленда об отмене решения окружного суда. Вопрос, вокруг которого в обоих судах все и вертелось, состоял вот в чем:

поскольку за истечением срока нельзя привлекать молодого Мортона в качестве прямого и единственного ответчика, содержит ли поданное нами заявление указания на обстоятельства, достаточные для привлечения указанного лица в качестве соответчика,- и апелляционный суд вынес решение (4 декабря), что не содержит. Однако этот суд благоразумно оговорил, что за мною остается право обратиться с протестом в Верховный суд Мэриленда, когда будет утверждаться решение окружного суда, поскольку лишь Верховный суд выносит окончательное решение по процессуальным вопросам. На этот раз, сколько помню. Новый год я встречал в одиночестве, приняв у себя в гостинице.

1937 год: должен сказать, я не был согласен ни с окружным судом, ни с апелляционным, что вопрос, который для них был главным, действительно главный. А оттого 26 апреля я в Верховном суде постарался доказать, что на самом деле главный вопрос заключается в признании прав лица, в данном случае Батлера, ввиду истечения срока лишенного возможности привлечь второе лицо (которое, как вы понимаете, не является в рассматриваемом инциденте безучастным) в качестве главного и единственного виновника, привлечь это лицо в качестве соответчика без необходимости указания при этом обстоятельстве, указывающих на то, что добивающийся привлечения к ответственности второго участника инцидента мог, в свою очередь, понести определенный ущерб со стороны истцов (полковника и миссис Мортон). Идея моя сводилась к тому, что Батлеру, чтобы доказать совиновность Аллана, необходимо, помимо установления фактов, свидетельствующих о нарушении правил движения мортоновским автомобилем, признать, что собственный его автомобиль также нарушил правила, однако фактически это означало невозможность привлечь Аллана к ответственности, так как батлеровское признание, что правила были с его стороны нарушены, тут же в суде, было бы повернуто против него полковником Мортоном. Стало быть, в своем вторично исправленном иске мы должны привести факты, указывающие на вину Аллана, и приготовиться к тому, что в суде, если дело дойдет до суда, Батлер будет признан виновным, но признание его виновным в инци денте само повлечет за собой выяснение роли, которую в происшествии сыграл Аллан, а значит - и признание его совиновности. Верховный суд, состоявший сплошь из людей далеко не безголовых, не увидел оснований для отказа в таком иске, тем более что речь шла о дорожном происшествии, а такие происшествия, как правило, возникают по вине двух водителей. 24 мая коллегия отменила постановление апелляционного суда, однако санкционировав при этом решение окружного суда, означавшее отказ в привлечении второго соответчика, и вернула дело в окружной суд для окончательного разбирательства.

XXI. С ХОЛОДИЛЬНИКОМ НА ПОЛЮС

Когда - помните? - в полдень 2 февраля 1930 года я пришел из своей конторы и, обыскав дом, нигде не нашел отца, пока не спустился в погреб, где один конец его брючного ремня был закреплен на балке, а другой обмотался вокруг горла, на нем и пятнышка грязного не оказалось, хоть погреб у нас ужасно пыльный. Костюм был отглажен безукоризненно, нигде на нем ни морщинки, а волосы тщательно расчесаны и уложены, вот только лицо почернело да глаза выкатываются. И вообще, замечательный порядок, если не обращать внимания на опрокинутый стул - отец его отпихнул ногами, - в погребе.

А вот про оставшееся наследство этого не скажешь. Коротко говоря, выяснилось, что наследства вовсе и нет. История до того заурядная, что, может, и незачем на ней останавливаться, хотя заурядность как раз делает ее такой достоверной и нерадостной. У отца были приличные сбережения, которые еще увеличились после удачных биржевых операций, - он занимался ими с 25-го года по 27-й. Но он не верил, что так будет продолжаться, поэтому решил все сразу пустить в оборот, а потом выйти из игры. С этой целью он заложил всю недвижимость, включая летний коттедж с участком на острове Фенвик, а также несколько делянок на лесных разработках, постарался взять под залог побольше, и вырученная сумма до последнего цента пошла на рынок бумаг. В начале 1929-го курс зашатался, правительственные уполномоченные принялись дружно нас уверять, что в целом с экономикой полное благополучие, а отец заложил теперь уже городской дом и землю, взял ссуду в счет своей страховки, а также подзанял что мог у друзей, способных одолжить деньги. И все, что собрал, тоже бросил на рынок бумаг. Хотя нет, не все: договорился с Гарри Бишопом, что пять тысяч долларов будут положены в сейф на мое имя, - видно, боялся, что не удержится, ухнет и эти деньги, если будут мозолить глаза.

Затем произошел биржевой крах. Само собой, все кинулись к юристам, чтобы по суду вернуть одолжен ное, только платить-то юристам было нечем, да часто и взыскивать не с кого. С отца причитались какие-то суммы не меньше как по четырем залоговым квитанциям и по бесчисленным долговым обязательствам, а у него ни цента не осталось. Со всех сторон ему грозили штрафы за просрочку платежей да иски о компенсации. Похоже было, придется ему попрощаться с летним коттеджем, с делянками, семейным особняком, машиной - в общем, со всем, что нажил. Общая сумма его задолженности приближалась где-то к 35 000 долларов. Шло к тому, что он будет вынужден ночевать в конторе, возвращаясь туда из суда, и штопать протершиеся рукава. Скорее всего не судьба ему вернуть былую прочность положения и респектабельность, ей сопутствующую. Тяжело с таким примириться: уж очень горькая пилюля. Отец не смог ее проглотить - предпочел повеситься.

Вы допускаете, что отец ваш может покончить с собой из-за такой, в общем-то, чепухи и глупости, как нехватка денег? У вас хватит силы духа поднять стул, который он оттолкнул, когда лез в петлю, и поставить на место? А ремень на шее кухонным ножом разрезать сможете? Волоком дотянуть тело отца до постели, на которой он вас зачал, уложить, пальцами нащупать под темневшей, оплывающей плотью пуговицу, чтобы расстегнуть воротничок рубашки, - тоже сумеете? Читатель, по сию пору не могу я без содрогания вспомнить один летний день, когда мне было пять лет. Отец (на нем был выходной костюм) рубил за домом головы цыплятам: схватит петушка и, держа за ноги, бац его на эшафот, то есть на пень от спиленного дерева, тот крылышками вовсю бьет, а отцу хоть бы что, шарах старым топором, который он поближе к острию ухватывал, и одним махом головку долой, неслышно так. Головка на пне и останется, глазки выпучились удивленно, клюв разинут, словно что-то сказать хочет, а ни звука. А тело, как отец отпускает, еще по двору поскачет с полминуты, несколько метров пробежит и падает. Смотрел я на все это с жадностью, хоть и страшно было.

А отец за ноги птицу обезглавленную поймает и говорит:

- Отнеси Бесси на кухню, ладно?

Я руку протягиваю, онемевшую совсем. И отец мне петуха ногами вперед сует - желтые такие ноги, шершавые, грязные, похолодевшие, в жилах все, в чешуйках, а главное, мертвые уже.

Поверь, читатель, меня тогда стошнило, да и сейчас, если вспомню хоть на минуточку, подташнивать начнет. Ладно, впрочем, вспомнить все-таки можно, хоть противно делается. А вот выкатившиеся отцовские глаза собственными ладонями закрывать - это как? На глазах-то уже и сосуды кровяные полопались. Но и то сказать, есть ведь грубая изнанка жизни, что уж тут вопросами разными мучиться. Я терпел и ждал, пока все кончится.

Разумеется, оказалось полно долгов. Коттедж на Фенвике? - забирайте! Лесные делянки? Пес с ними. Дом? Машина? Страховка? Да подавитесь. Над свежей отцовской могилой о пустяках не задумываешься, только о причинах, к такому приведших. И я терпел и ждал.