Полный порядок, Дживз!

— Слушаюсь, сэр.

Когда дверь за Дживзом закрылась, наступило молчание. Я бы даже сказал, напряжённое молчание. Я смешал себе коктейль, а Гусик мрачно уставился на своё изображение в зеркале, наверняка испытывая при этом душевные муки. Бедолага явно был не в своей тарелке, и я решил, что ему резко полегчает, если он сможет излить свою душу человеку многоопытному, который его подбодрит. За свою жизнь я не раз убеждался, что парням, одуревшим от любви, больше всего на свете хочется поплакаться в жилетку.

— Ну, старина, выкладывай, — сказал я. — Только учти, я всё про тебя знаю.

— А?

— Я имею в виду, Дживз объяснил мне, что тебя беспокоит. Ерундовая проблема. Яйца выеденного не стоит.

Он не бросился мне на грудь и не стал изливать свою душу. Трудно, конечно, судить о человеке, который зарыл свою физиономию в бороду Мефистофеля, но мне показалось, он слегка покраснел.

— Я предпочёл бы, чтобы Дживз не болтал о моих делах направо и налево. Естественно, я полагал, что беседую с ним строго конфиденциально.

Я не мог позволить ему разговаривать подобным тоном.

— Выложить всё начистоту своему молодому господину не называется «болтать направо и налево», — с упрёком сказал я. — И давай не будем об этом. Повторю ещё раз: я всё про тебя знаю. И позволь сообщить тебе (желая его подбодрить, я подавил в себе желание высказать личное мнение о девице, которая была банным листом, чумой и недоумком в одном лице), что Медлин Бассет — очаровательная девушка. Высший класс. Просто создана для тебя.

— Но разве ты её знаешь?

— Конечно, знаю. А вот как ты умудрился с ней познакомиться, ума не приложу. Где вы повстречались?

— Две недели назад она гостила у каких-то своих знакомых в Линкольншире. Их поместье рядом с моим.

— Всё равно непонятно. Мне казалось, ты не общаешься со своими соседями.

— Естественно, нет. Мы встретились, когда она выгуливала своего пса. Пёс занозил лапу, а когда она попыталась вытащить занозу, он чуть было её не цапнул. Само собой, я пришёл ей на помощь.

— Ты вытащил занозу?

— Да.

— И влюбился с первого взгляда?

— Да.

— Прах меня побери! Раз тебе так подфартило с псом, почему ты сразу не взял быка за рога и не объяснился?

— У меня не хватило духу.

— А что было потом?

— Мы немного поболтали.

— О чём?

— Э-э-э, о птичках.

— О птичках? Каких птичках?

— Которые порхали вокруг и около. И о природе, ну и о всякой всячине. Потом она сказала, что скоро уезжает, но будет рада меня видеть, если я когда-нибудь появлюсь в Лондоне.

— И даже после этого ты её не обнял или, на худой конец, не сжал страстно руку?

— Конечно, нет.

Сами понимаете, говорить больше было не о чем. Если парень дрейфит, когда дело его практически в шляпе, а судьба подносит ему шанс на блюдечке с голубой каёмочкой, помочь ему невозможно. Однако я напомнил себе, что с этим увальнем мы вместе учились в школе, а помогать старым школьным друзьям — святая обязанность.

— Ничего страшного, — сказал я. — Пораскинем мозгами и обязательно что-нибудь придумаем. По крайней мере могу тебя утешить: я целиком и полностью к твоим услугам. Берти Вустер стоит за тебя горой, Гусик. Можешь на меня положиться.

— Спасибо, старина. На тебя и, конечно, на Дживза, а это самое главное.

Не стану от вас скрывать, я поморщился. Вряд ли он хотел меня подколоть, но должен признаться, его бестактность задела меня за живое. По правде говоря, меня подкалывают, кому не лень. Я имею в виду, дают понять, что Бертрам Вустер не бог весть кто, таракан какой-то, а Дживз — единственный и неповторимый.

Такое отношение друзей и близких выбивает меня из колеи, дальше некуда, а сегодня я выбился из колеи как никогда, потому что был сыт Дживзом по горло. Из за клубного пиджака, как вы сами понимаете. Само собой, я прижал строптивого малого к ногтю, и он спасовал перед моей непоколебимой волей, но тем не менее меня до сих пор бесило, что у него хватило нахальства завести разговор на эту тему. Видно, пришла пора управлять Дживзом железной рукой.

— И чем он тебе помог, позволь узнать? — сквозь стиснутые зубы спросил я.

— Дживз обдумал всё до последней мелочи.

— Вот как?

— Это по его совету я иду на бал-маскарад.

— Зачем?

— Медлин тоже там будет. По правде говоря, это она прислала мне пригласительный билет. И Дживз решил:

— Да, но почему ты не надел костюм Пьеро? — Между нами говоря, мысль эта не давала мне покоя с тех самых пор, как я увидел Гусика. — К чему нарушать старые, добрые английские традиции?

— Видишь ли, Дживз решил, что я должен быть Мефистофелем.

Честно признаюсь, глаза у меня полезли на лоб.

— Дживз?! Ты хочешь сказать, он рекомендовал тебе именно этот костюм?

— Да.

— Ха!

— Что?

— Нет, ничего. Я сказал: «Ха!»

И я объясню вам, почему я сказал: «Ха!» Посудите сами, только что Дживз мутил воду, грубо говоря, из кожи лез вон, пытаясь разлучить меня с самым обыкновенным белым клубным пиджаком, одеянием не только tout ce qu`il a de chic, но, безусловно, de riguer, и одновременно, не переводя дыхания, если так можно выразиться, предлагал Гусику замарать лондонский пейзаж алыми трико в обтяжку. Забавно, что? Двуличность, вот как это называется. Самая настоящая двуличность.

— Чем ему не нравятся Пьеро? С чего вдруг он на них ополчился?

— Дело не в том, что они ему не нравятся. Насколько я понял, Дживз ничего не имеет против Пьеро. Но в моём случае он пришёл к выводу, что костюм Пьеро не соответствует поставленной перед ним задаче.

— В каком смысле?

— Он сказал, что костюм Пьеро, хоть и радует глаз, лишен властности, присущей костюму Мефистофеля.

— Всё равно не понял.

— Ну, Дживз объяснил мне, что тут дело в психологии.

Было время, когда подобные высказывания загнали бы меня в тупик, как собаки — оленя. Но долгое общение с Дживзом пополнило словарный запас Вустера, лучше не придумаешь. Дживза хлебом не корми, дай поговорить о психологии индивида. В этом вопросе он большой дока, и теперь я слежу, так сказать, за ходом его мысли, как те самые собаки за оленем.

— Говоришь, в психологии?

— Да. Дживз считает, что поведение человека зависит от его одежды. Он убеждён, что чем смелее я оденусь, тем скорее избавлюсь от своей робости. Костюм Главаря Пиратов мне тоже подошёл бы. По правде говоря, вначале Дживз предложил мне одеть именно этот костюм, но я отказался. Не умею ходить на высоких каблуках.

И слава богу. Жизнь достаточно печальна, и не следует омрачать её зрелищем таких типов, как Гусик Финк-Ноттль, щеголяющих в пиратских сапогах.

— Ну, и как? Ты избавился от своей робости?

— Видишь ли, Берти, старина, если честно, то нет.

Мне стало жалко его, ну просто до слёз. В конце концов, хоть мы и не общались много лет, когда-то этот парень и я кидались друг в друга дротиками, предусмотрительно обмакнув их в чернила.

— Гусик, — сказал я, — послушай совета старого друга и не подходи к этому балу-маскараду на пушечный выстрел.

— Но это мой последний шанс увидеть Медлин! Завтра она уезжает в поместье каких-то своих знакомых. К тому же, ты не знаешь.

— Чего я не знаю?

— Сработает идея Дживза или нет. Сейчас я чувствую себя последним идиотом, это так, но что произойдёт, когда я окажусь в толпе людей, одетых в карнавальные костюмы? Должен тебе сказать, что в юном возрасте на Рождество меня вырядили кроликом, и я испытал такие стыд и ужас, что описать их словами невозможно. И тем не менее стоило мне оказаться среди детей, многие из которых выглядели куда омерзительнее меня, я мгновенно развеселился, принял участие в торжествах, а потом наелся до такой степени, что по дороге домой меня дважды стошнило в кэбе. Так что, сам понимаешь, никому не известно, что я почувствую, очутившись на бале-маскараде.

Я наморщил лоб. В чём-то, конечно, он был прав.

— К тому же, Берти, ты не можешь не согласиться, что в принципе идея Дживза верна на все сто. В ослепительном костюме Мефистофеля я, быть может, решусь на такое, что поразит её воображение. Тут всё дело в цвете. Чем ярче, тем лучше. Возьмем, к примеру, тритонов. Поверишь ли, Берти, во время брачного периода самец тритона сверкает всеми цветами радуги. Это придаёт ему смелости.