Юмористические рассказы

Очкарик

Он ступил с тротуара на проезжую часть и поднял руку небрежным, но властным жестом. Так вскидывают свой жезл регулировщики. Глаза его прятались под толстыми дымчатыми очками, и не разобрать было — что там в них: просьба, приказ, усталость или жизнерадостность.

— Прихватим очкарика? — спросил наш добродушный водитель.

Очкарик повел себя не как прочие голосующие. Прочие робко приоткрывают дверцы и льстивыми голосами спрашивают таксиста: «Куда едем, шеф?.. А на Гусннобродку? Нет?.. А если через Волочаевскую?» Этот же сразу сел и, словно не заметив нашего с Лелькой присутствия, распорядился:

— Поедем прямо.

Лелька толкнула меня локтем. Я успокаивающе мигнул ей: дескать, ладно — подождем. Пока и нам надо было прямо.

Возле трамвайного кольца, где дорога закладывала вираж, очкарик вдруг сказал ровным, бесцветным голосом:

— Сбрось газ, включи правый поворот.

— Слушаюсь! — дурашливо выкрикнул таксист и поинтересовался. — Автолюбитель, что ли?

Пассажир не отреагировал. Он сидел как-то очень напряженно, загипнотнзированно даже. Напряжено было все: прямая спина, твердый затылок, прозрачное хрящеватое ухо.

Перед транспортной остановкой он скомандовал:

— Стоп! Тормози!

Водитель дернул плечом: «Учи ученого». Лелька впилась зубами в рукавицу, чтобы не прыснуть.

А пассажир, помолчав, сказал:

— Можно ехать.

— Да ну? — съехидничал таксист. Поехали. Впереди обозначился спуск.

— Выключи сцепление! — подал очередную команду очкарик.

— А то я не знаю! — взорвался водитель, — Насядут, понимаешь, разные!

Пассажир смолчал. Он молчал полтора квартала, пока мы не приблизились к месту, где улица поворачивала налево.

— Перестройся в левый ряд, — сказал тогда очкарик. Но водитель не стал перестраиваться. Он бешено тормознул посреди дороги — так, что «Волга» пошла юзом — и, оборотившись к очкарику, плачущим голосом спросил:

— Кто у нас машиной управляет? Ты или я?..

— Не тормози резко — сегодня гололед, — бесстрастно предупредил очкарик.

— В бога-господа! — сказал ошалевший водитель и так рванул с места, что у нас животы прижало к позвоночникам.

— Переключи скорость! — успел вставить пассажир.

— Ыыых! — застонал водитель и дважды ударился грудью о баранку.

После поворота очкарик сообщил:

— Внимание! Красный свет!

— Ну, на! На!! — остервенился водитель и, бросив баранку, откинулся на сиденье. — На — рули сам!

И тут мы, наконец, врезались в поребрик.

— Мама! — взвизгнула Лелька, с треском отрывая мне рукав.

— Приехали… — подпел итог таксист.

Один очкарик остался невозмутимым. Только прозрачное ухо его мелко завибрировало.

— Выключи зажигание, проверь — не заклинило ли дверцы, — сказал он.

— Нет, держите меня! — истерично закричал тогда водитель и рванул на груди кожанку. — Держите — я за себя не ручаюсь!

Мы с Лелькой подержали его за плечи. Пока очкарик вылез из машины. Он прошел за светофор и там, встав у обочины, небрежным, но властным жестом поднял руку.

Очки его в лучах заходящего солнца горели зловеще, как два стоп-сигнала.

«Фитиль»

После обеда в редакцию зашел человек, поздоровался и сказал:

— Я экскаваторщик Хмель. Меня вызывали.

Ух, какой это был экскаваторщик! Он смущенно мял в железном кулаке промасленную кепочку и смотрел на меня доверчивыми глазами рационализатора.

«Сто восемьдесят процентов, — на глаз определил я. — Как минимум. Только кто же его, черт побери, вызывал?»

— Одну минуточку, — сказал я. — Вы здесь посидите. Вот газетки, вот папиросы. А я сейчас… Только найду товарища, который вызывал.

Я выскочил в коридор и прижал ногой дверь. Потом схватил за рукав пробегавшего мимо фоторепортера Грушина.

— Слушай! — зашептал я. — Там сидит Хмель. Передовой экскаваторщик. Возможно, герой труда. Чувствуешь?

— Ясно! — в момент сообразил Грушин. — Сто пятьдесят строк и фото — на первую полосу.

— Держи карман, — сказал я. — Его кто-то вызвал.

— Кто? — спросил Грушнн. Я развел руками.

— Может, эти? — Грушнн кивнул на коридор соседней редакции. — Знаешь, давай так: ты карауль, а я туда. Хвыль, говоришь?

— Хмель. — сказал я.

— Ага, — прищурился Грушнн. Он шагнул в комнату и с порога закричал: — О-о! Товарищ Хмель! Отлично! Мы ведь на пятнадцать часов договаривались?

«Вот арап!» — испугался я.

Но Хмель неожиданно подтвердил:

— На пятнадцать.

У меня отлегло от сердца.

Но тут из соседнего коридора вышел Багарадзе, посмотрел на потолок, на часы — и двинулся прямо ко мне.

— Салют, Вано! — сказал я и ткнул ему под нос пачку сигарет. — Кури.

Багарадзе закурил и снова посмотрел на часы.

— Бежит время? — закинул удочку я.

— Бежит, — согласился Багарадзе. — Человека, понимаешь, вызвал. На пятнадцать ноль-ноль. Думаю, может, к вам забрел, а? Очень нужный человек.

«На-ко, выкуси, — ухмыльнулся я про себя. — Тебе нужный, а нам нужнее».

Я незаметно перевел стрелки на своих часах. Потом сказал:

— Спешишь, кацо. Еще полтретьего.

— Да ну? — удивился Багарадзе. — Ай-ай-ай! Как так? По радио ставил.

— Хе-хе! По радио! — сказал я. — Наивный человек!

— Все-таки зайду, — решил Багарадзе и взялся за ручку двери. — Стой! — заорал я и сграбастал его под мышки, — Куда торопишься, Ванюша? Пойдем выпьем.

— В рабочее время? — вытаращил глаза Багарадзе.

— Да какое там рабочее! — я опять крутнул барашек. — Без десяти пять — видишь? Шабаш, брат! Надевай галоши.

— Ты что? — занервничал Багарадзе. — Совсем одурел! Только что говорил — полтретьего.

Дверь приоткрылась — выглянул Грушин. На лбу у него блестели капельки пота.

— Готово! — сказал он.

— Подожди! — придержал дверь Багарадзе. — Сколько время?

— Тринадцать двадцать, — бухнул Грушин.

— Вай! — сказал Багарадзе и схватился за голову. — Ничего не понимаю! Кто сумасшедший? Кто не сумасшедший?!

…На планерке Грушнн похвастался: дескать, преподнесем соседям колоссальный фитиль.

— Что за фитиль? — насторожился шеф.

— Завтра узнаете, — интригующе сказал Грушин. Назавтра вышел наш материал: «Работай так, как экскаваторщик Хмель!». Со снимком.

Через пять минут Багарадзе, ругаясь по-грузински, промчался в кабинет нашего редактора.

Мы с Грушиным потирали руки.

Еще через пять минут все прояснилось.

Три дня тому назад экскаваторщик Хмель, хватив лишку, па спор выворотил ковшом киоск «Соки-воды». Коллега Багарадзе вызывал его, чтобы уточнить некоторые детали для заметки «Хулиган на экскаваторе».

Теперь держись

С хищениями у нас еще не кончено. Еще нет-нет да поворовывают. Тащат, что плохо лежит.

Случается, тащат и то, что лежит вполне хорошо и надежно.

Одним словом, карабчат, сукины дети, кому не лень. Только успевай поворачиваться.

Но появилась надежда, что скоро это зло будет ликвидировано. Под корень. Отыскали наконец-то действенное противоядие. Хотя что значит — появилась надежда? Она никуда не исчезла, она постоянно согревала общество. У нас, слава богу, с воровством энергично борются — и милиция, и народный контроль, и пресса по отдельным его проявлениям которое уже десятилетие ударяет. И конечно, эта борьба дает громадный эффект. Вернее, давала — потому что в последнее время к ней как-то попривыкли. В том числе попривыкли и к прессе, хотя она и очень грозное оружие. И тут, возможно, действует следующая схема. К примеру, напишут в газете: так и так, некто Иванов, заведующий складом или там базой, украл. Допустим даже, сообщат, что крепко хапнул. И в доказательство сумму обнародуют… А кто этого Иванова знает? Кто в него камень бросит, кто руки не подаст, плюнет и отвернется? Широкая-то общественность Иванова в лицо не знает и пальцем на него показать лишена возможности. Более того, где-нибудь по месту жительства мы с этим Ивановым, может быть, каждый день в подъезде вежливо раскланиваемся, не подозревая, что он и есть тот самый ворюга из фельетона. И если даже ему срок отмотают и он исчезнет годика на три, мы скорее подумаем, что его куда-нибудь за границу командировали — как крупного специалиста.