Во всем виноваты «Битлз»

Толпа оторопевших владельцев, как ущербная стайка наших туристов в Лувре, покорно следовала за шустрым южанином, покровительственно указывающим шариковой ручкой на особенно уродливые приспособления своего механического «чуда».

Когда я подошёл, он как раз демонстрировал оригинальную двухступенчатую охранную сигнализацию, для чего разгрёб мездру у «бардачка» и что-то там включил.

Машина покряхтела и неприятным высоким голосом с сильным кавказским акцентом провозгласила: «Ай, нэхороший чэло-вэк! Зачэм в мэна лэзешь, э?!» Оказывается, уже двое известных автоворов слегли с инфарктом после знакомства с этим тольяттинским Франкенштейном из Сухуми.

Если первая ступень не срабатывала, в ход шёл шприц, укреплённый под передним сиденьем. Шприц содержал жидкость, за которую легко продали бы душу своему африканскому дьяволу бегемотоловы далёкой Кении.

Здесь я хочу сделать небольшое лирическое отступление, дать немного передохнуть себе и другим, а то уж больно круто действие развивается. Отступление минут на пять, не больше, типа РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА.

Мне эта косноязыкая сигнализация идею интересную подала, которую я потом осуществил, а сейчас дарю всем владельцам машин и магнитол, читающим это эссе.

Вы приглашаете знакомую девушку с приятным голосом и просите ее начитать на кассету заранее приготовленный текст с паузами для ответов (чем вы будете заниматься с девушкой после записи, не интересует никого). Далее вы вставляете кассету в автомобильный магнитофон, незаметно его включаете и… остальное зависит от вашего артистизма и изобретательности. Но главное — правильно рассчитать паузы. У меня это выглядело приблизительно так.

Я сажусь в машину с двумя друзьями, которым предварительно желательно наврать, что машина с компьютером, и на которых и рассчитан весь спектакль. Специально неплотно прикрываю водительскую дверцу, вставляю и поворачиваю ключ (одновременно включается магнитофон), и машина как бы говорит:

— Здравствуйте, дорогой Максим Владимирович! Ваша машина МКЛ 92–94 сердечно вас приветствует на своем борту. Московское время…

Я (злобно). Не твое дело.

ОНА. Ну вот, вечно вы ругаетесь, хоть друзей бы постеснялись.

Друзья, предупрежденные, что машина якобы с компьютером, в шоке.

Я. Ты бы вместо того, чтобы ворчать, лучше бы за маслом присматривала.

ОНА. Масло-то маслом, а вот вы левую дверцу неплотно прикрыли.

Я (со злобой, закрывая дверцу). На, на! Ты совсем меня уже достала. Мы поедем сегодня или нет?

Друзья все ещё в шоке.

ОНА. Конечно, поедем. А кто поведет? Вы или я?

Я. Ясное дело — ты. Я устал.

Друзья в шоке разинули рты.

ОНА. Какую музычку на дорожку предпочитаете, как всегда, Битлов?

Я. Нет, давай сегодня блюз «Шанхай».

ОНА. Слушаю и повинуюсь. Для вас поёт Е. Маргулис (звучит заранее записанный «Шанхай»). Счастливого пути!

Друзья в шоке выпрыгивают из машины.

Занавес (так обычно пишут в конце пьесы).

Вот видите, как замечательно! А сценарий можете придумать сами. Главное — хорошая идея. Побольше фантазии — и ваша машина заговорит, а не очень нужные в этот момент друзья выпрыгнут.

Пока мы с вами с приколами разбирались, работа на станции шла своим чередом, то есть чинилась кавказская машина. Я плюнул и пошёл с главным мастером в подвал играть в теннис. Я уныло перебрасывал мячик, следя за тем, чтобы, избави бог, не выиграть. Это было трудно: мастер играл очень плохо.

Время от времени к нему, как к Наполеону в разгар Бородинского сражения, подбегали нарочные и сообщали последние новости с поля битвы. Новости были неутешительные: уже два раза безрезультатно снималось заднее левое колесо, потом подозрение падало на всякие другие части, но грохот при торможении не исчезал. Я знал хороший способ навсегда избавиться от любых посторонних звуков в машине: увеличить в два раза громкость магнитофона, но из вредности подсказывать не стал: пусть сами разбираются.

Лицо главного всё мрачнело и мрачнело, он даже два раза подряд удачно подал подачу: «Неужели придётся Комта звать», — бормотал он, пересчитывая имевшиеся при нем деньги.

Наконец, последний запыхавшийся гонец, по-военному отрубая слова, сообщил: «Плохо дело, мастер: бунт на корабле. Надо Комта. Иначе — пиздец».

Выяснилось, что потерявшие всякое терпение клиенты грозятся выкинуть ЛИЦО со станции вместе с его кулибинским дивом, а потом разобраться с элитой авторемонта.

— Спокойно, Франтишек, без пены, — попытался охладить пыл гонца мастер, но сам вдруг затрясся, как отбойный молоток, и заорал ужасным голосом: — Аврал, свистать всех наверх, Комта звать!!! — и, бросив ракетку на стол, побежал по лестнице. И уже откуда-то сверху прозвучало: — Счет 12:8 — в мою.

Вслед за ним я вышел в цех. Плотная толпа возбуждённых мужчин обступила новенькую «шестёрку». Без своих украшений она выглядела какой-то голой, босой. Ее хозяин бегал вокруг и восстанавливал роскошные аксессуары, снятые, видимо, для проверки «на стук».

Откуда-то из внутренних покоев привели невысокого парня с бородкой и в ватнике. На голове у него красовалась кепочка с козырьком, как у американского теннисиста Андре Огасси. Она сидела на нём совершенно нормально, но он всё равно беспрерывно поправлял её правой рукой. Парень мельком взглянул на машину, выслушал краткую подобострастную информацию, где стучит, лениво улыбнулся, правой рукой поправил шапочку, а левую засунул за обшивку багажника и вытащил оттуда громадную ледяную глыбу, которую и бросил к ногам изумлённых зрителей. Затем он скромно отошёл в сторонку и стал как можно шире держать карман, в который главный мастер что-то виртуозно сунул — по-моему, бабки.

Остальные «стахановцы» стояли, виновато потупившись, и ковыряли кафель своими «адидасами». Мне даже думать не хотелось, сколько шкур они сдерут с незадачливого владельца передвижного мехового салона.

Парень тем временем достал сигареты, ловко прикурил левой рукой, а правой опять поправил кепочку. Это был Пионер.

Я узнал его почти сразу. Его знаменитая рука по-прежнему находилась в положении общего салюта, он и шапочку-то, наверное, завёл, чтобы руку занять, когда вышел из «пионерского» возраста.

Я бросился к нему, облил слезами и сдавил в своих могучих объятиях.

— Пионер! — кричал я. — Пионерище, какими судьбами, здорово!

— Хай, Капитан, — с достоинством проговорил он, мягко высвобождаясь, — вообще-то я теперь Комт. Ну что тут непонятного? Время-то идет: сначала был Пионером, потом — Комсомольцем, а сейчас — Коммунист, сокращённо — Комт. Да и ты, наверное, уже не Капитан, а какой-нибудь там Генерал или Адмирал.

— Да какое там! Ну ты-то как? Как рука? Гипс-то снял?

— Гипс снял. Но недавно — всё времени не было. А рука подсохла, видишь, не гнётся, но пальцы хорошо шевелятся. — И он пошевелил своими худыми пальцами, в которых мне почудился обрывок верёвочного аксельбанта.

— Боже мой, Пионер, — я всё никак не мог опомниться, — но что такое отвратительное место, как это, делает вокруг такого потрясающего фрукта, как ты?

— Ну, ну уж! Отвратительное, — передразнил он меня, — ты приезжай ко мне на дачу в субботу, я тебе телефончик оставлю. Кстати, нет ли у тебя знакомых — пару шкур медвежьих достать. Мне на третий этаж — в каминную, только белых, а то у меня от бурых аллергия.

Пионер поправил кепочку и оглянулся — за его спиной уже минуты три топтался какой-то вахлак, безуспешно стараясь привлечь к себе внимание.

— Там, это, как ево… — Он пошмыгал носом.

Новоявленный Комт вздохнул и поманил меня к стоявшему неподалёку «жигуленку», около которого маячили растерянные электрики. Там нужно было подключить выпавший провод, для чего в силу особенно удачной конструкторской компоновки пришлось бы разбирать полдвигателя. Пионер лег под машину и ловко, нахрапом взял проводок, внутрь его пропустил тонкой рукой в один-два этапа и быстро, надежно закрепил.