Клептоман

— А почему ты о крови на рисунке забыл? Почему не нарисовал лужицу крови? И тебя, случайно, не стошнило, когда ты с такого трагического натюрморта рисовал?

— Какой крови, папа? — не понял Семен.

— А что, крови не было? Если павлина переезжает автомобиль, то я полагаю, что кровь быть должна! Немного, но обязательно должна быть!

— Какого павлина?!

— Ну, как же! Ты ведь здесь запечатлел павлина, раздавленного колесами машины, ведь верно?

Мужчина еще раз осмотрел полотно и некоторым досадой добавил:

— Непонятно только, почему тебя с первого раза на такую кровавую трагедию потянуло, хоть и птичью, но трагедию. Неужели, нельзя было нарисовать какое-нибудь дерево или пейзаж реки? Какой интерес рисовать раздавленное механизмом животное?

— Да почему раздавленное, папа?! — с искренним непониманием всхлипнул мальчик.

— Ну, как же! Посмотри, как этому павлину по голове проехались! Клюв стал в три раза больше обычного, весь кривой, глаза разъехались в разных направлениях, один ниже, другой значительно выше, перья все расплющены, только одно, самое красивое, золотистое, чудом осталось нетронутым. И следы торможения протекторов машины вокруг твоего этого цыпленка табака на асфальте!

— Какого протектора, пап? — чуть не плакал юный художник.

— Ну, если проще, то следы колес автомобиля, что переехал твоего павлина! Где ты эту картину увидел? У зоопарка? Грузовик или легковушка раздавила сбежавшего павлина?

Семен обиженно молчал. Он не ожидал такого непонимания со стороны отца. Не был готов, что столкнется с художественной слепотой самого близкого, после мамы, человека на земле. На лице юнца выступили слезы, едва заметные. Родитель же заметил эти слезы и решил, что сын оплакивает погибшую под колесами птицу.

— Ну, сына, не плачь! В жизни еще много крови предстоит увидеть. Я понимаю, что тебе жалко этого несчастного павлина! Это хорошо, что ты растешь человеком живым, не черствым. Но там, где есть жизнь, всегда за кустом прячется смерть! — философски заметил Логинов-старший. — Такова жизнь, дружок!

«Дружок» не стал ничего объяснять: он просто понял, что его искусство, искусство еще маленького человечка, непонятно взрослым людям, даже самым близким.

— Ты бы сынок, рисовал более простые, что-ли, вещи! А то окровавленные трупики кого бы-то ни было — неудачная тема, я так считаю. Давай в следующий раз нарисуй…

Мужчина оглядел комнату. На подоконнике он увидел распустившийся цветок герани. Подошел, взял его в руки, и поставил на табуретку, а табуретку поместил в центр комнаты. Потом включил настольную лампу, направил абажур на цветок, и растение от падающего столпа света, сделалось удивительно красивым.

— Вот что нарисуй, семен! Посмотри, как это просто, но и как необыкновенно и поразительно, как по-доброму это выглядит. Ты согласен?

Маленький мальчик смотрел на составленную отцом композицию. Это действительно было просто, но красиво. Но эта красота не привлекала юного художника. Чтобы не расстраивать папу, который с улыбкой и даже некоторой гордостью рабочего человека, что трудился на заводе пластмасс, созерцал рукотворную свою импровизацию. Паренек согласился:

— Правда, пап, очень здорово у тебя это получилось! Я это обязательно нарисую, а потом тебе покажу. Хорошо?

— Договорились, сына, — добрый по натуре мужчина и заботливый отец совсем по-взрослому пожал маленькую ладошку своего отпрыска.

Семен Логинов сдержал свое обещание отцу и нарисовал-таки тогда цветок герани. Он старался выдержать пропорции, точно передать очертания цветка, его контуры, листья, все с максимальной точностью, но реализм в его работе не «пошел». Натюрморт получился скучноватым, безликой копией оригинального творения природы, краски казались безжизненными и ложились на холст почему-то криво. Юный живописец вновь показал свое творение папе, а потом и маме. Оба взрослых деликатно прокашлялись, пристально глядя на изображение. Родичи хором сказали слово «неплохо», пожелали ребенку продолжать тренироваться в живописи, и вновь уткнулись в экран телевизора. С обидой в душе мальчик вернулся в свою комнату с картиной, сел на диван и задумался. Потом резко встал, снял со шкафчика и свернул в трубочку рисунок раздавленного павлина, на него положил холст с изображением герани, скрутил оба полотна в валик, накинул сверху черную мамину резинку для волос, и бросил получившейся сверток в мусорную корзину. Но спустя три часа, уже перед самым сном, он все-таки вытащил оба холста из мусора, закинул их на самый высокий в комнате шкаф, в самый дальний угол. Так в угол полетело и его увлечение нестандартной живописью, вместе с этим же свертком. На долгое время увлечение красками и кисточками было забыто.

Спустя много лет Михаил Оптимистов сидел за своим рабочим столом в редакции газеты «Светлый путь». Напротив на стуле сидела женщина.

— Ну, что, Семен все так же ничего не говорит? — спросила корректор газеты Полина Алексеевна Анисимова главного редактора.

Газетчик с грустью отрицательно покачал головой.

— Нет, к сожалению.

— Что говорят врачи?

— Да что говорят! Говорят, такое бывает после сильного переохлаждения, плюс стрессовая ситуация. Говорят, подождем еще. Если изменений не будет, то нужно его будет в столицу показывать. Там и специалисты, и оборудование соответствующие. А так терпеливо ждем!

— Да! Дорого тот номер об оборотнях ему дался! — посокрушалась женщина. — Купание это в ледяной воде — опасное дело!

— Да кто ж знал, что народ таким суеверным окажется! Пошли они оборотня ловить! Их же в природе не существует! Нет ведь, двинулись на «нечистую» войной! Дремучие головы! А в результате наш Семенчик пострадал! За наше, за журналистское дело!

— А когда его в Москву — то будете отправлять, Михаил?

— Обождем еще немного. А потом повезу его в столицу. У меня там мой армейский дружок.

— Это тот, к которому вы иногда ездите в Москву, и что периодически сюда на дорогих машинах приезжает?

— К нему, к кому ж еще! К Федьке Куравлеву! Он поможет специалистов найти, чтобы Семену голос возвернуть. Эх! Виноватым я себя чувствую в том, что с ним приключилось. Идея-то моя была!

— Тогда и я виновата! — самокритично признала корректор. — Я ж эту вашу идею поддержала, да еще подсказала, как запись детского плача использовать. Не вы один сожалеете, Михаил, о беде, настигшей нашего молодого коллегу.

— Ладно, что теперь-то говорить! Мы все трое — я, вы, Логинов сработали на опережение, как в футболе говорят, и неплохо для результата сработали! А всего не учтешь! Форс-мажорные обстоятельства в любом договоре есть. Если б я предполагал тогда, что на него армия мужиков выдвинется…

Сослуживцы помолчали. Беседа особо не клеилась.

— Завтра к Семену заглянем, как планировали? — с желание подтвердить планы спросила корректор, уходя из кабинета главного редактора.

— Конечно! Конечно, Полина Алексеевна! Все, как и планировали!

Когда на следующий день главный редактор и Анисимова пришли навестить в больнице семена Логинова, лечащий врач больного узнал в Оптимистове главного редактора влиятельной местной газеты. Он сообщил:

— А ваш-то коллега сейчас все время с красками и кисточками балуется! Написал мне записку, с просьбой принести ему краски, кисти, альбом для рисования. И рисует! Много рисует! Рисунки мне немного непонятные. Тематика, я имею в виду.

— Рисует!? — переспросил Михаил. — Это хорошо! А с голосом что?

— Все по-прежнему. Голоса нет.

— А почему рисунки непонятные у него, вы считаете? Он что, умом тронулся? — с ужасом от догадки прошипел Оптимистов.

— Да нет! Как медик говорю вам, в этих работах никаких признаков психических отклонений не наблюдается! Они просто не обычные!

— Авангард? — проявила эрудицию Полина Алексеевна.