Юмористические рассказы

Гена же только сказал: «Тоже хлеб. Дашь потом что-нибудь почитать», — и этим покорил меня окончательно.

Расставались мы приятелями.

— Дед, — сказал Гена. — Ты мне не займешь трешку до вечера? Крановщика надо подмазать — он нам трубы обещал из траншеи выдернуть.

— О чем разговор! — заторопился я, доставая из кармана заранее приготовленную трешку. — О чем разговор.

«Ну, вот и славно, — подумал я. — Вот само собой и разрешилось.»

…Вечером, совершенно неожиданно, Гена принес деньги.

Я попытался было отказаться от них, но Гена запротестовал:

— Да ты что! Скотина я разве — с корешей брать.

— Кто это был? — спросила жена.

— Представь себе, — я растерянно вертел в руках тройку, — утрешний слесарь… Занял у меня денег, я уж думал — с концом, а вот пожалуйста. Даже обиделся: с друзей, говорит, не беру… Мы тут, видишь ли, выпили кофе, поговорили по душам…

— О, да ты демократ, — сказала жена.

— Напрасно смеешься! — обиделся я. — Человека не оскорбили чаевыми, не отодвинули от себя сразу — и он сумел это оценить. Вот тебе, кстати, наглядное доказательство.

На следующее утро, в половине седьмого, кто-то позвонил у наших дверей.

Жена, накинув халатик, пошла открывать.

— Там к тебе, очевидно, — сказала она, вернувшись. Из-за плеча жены возникла честная физиономия слесаря Гены.

— Не разбудил я тебя, дед? — спросил он.

— В самый раз, — малодушно соврал я, кутаясь в одеяло, как индеец. — Только что собирались вставать.

— Кофейку заварим? — улыбнулся Гена. — Вчера с крановщиком поддали — голова трещит, ужас!

Жена принесла нам кофе и обратно ушла на кухню.

Она молчала, но было заметно, что ее не очень радует столь ранний визит.

От Гены это недовольство не укрылось. Он проводил жену насмешливым взглядом и заговорщически подмигнул мне:

— Видал, как хвостом крутит?.. Ты подвинти ей гайки, дед.

— Да нет, она, в общем, ничего, — заступился я за жену, — она добрая. — Все равно подвинти, — сказал Гена. — Для профилактики… У меня корень одни есть — большой специалист по профилактике. Утром проснется — как врежет своей Мане промеж глаз. Она еще сонная, понял? А он ка-а-ак врежет!.. Та очухается: «За что, Толя?» Молчи, говорит, зараза! Знал бы за что — убил бы!..

Ушел Гена без пятнадцати восемь. Я предлагал выпить по шестой чашке, но он отказался.

— Побегу, — сказал. — А то домоуправ опять хай поднимет.

На второй день Гена заявился ко мне часов в одиннадцать. Жена, слава богу, была уже на работе.

— Дед, — сказал Гена, — я упаду здесь у тебя?

— В каком смысле? — напугался я.

— Ну, бякнусь, — пояснил Гена. — Часа на полтора. В дежурке нельзя — техник застукает. А у меня — веришь? — голова как пивной котел. И ноги дрожат… Ты мне брось какой-нибудь половичок.

Я поставил ему раскладушку. Хотел кинуть сверху матрац, но Гена отказался. Прямо в сапогах он повалился на раскладушку, сказал: «Заделаешь потом кофейку, ладно?» — и через секунду уже храпел, как целый матросский кубрик.

Я попытался под этот аккомпанемент осторожно стучать на машинке, но скоро вынужден был отказаться. При каждом ударе Гена дико взмыкивал, скрипел зубом и отталкивал кого-то короткопалыми руками. Наверное, Гене снились обступившие его скелеты.

Я пожалел Гену, закрыл машинку и ушел на кухню.

На третий день Гена заскочил ко мне после полудня. Жена, на сей раз, оказалась дома.

Гена был энергичен, возбужден, глаза его азартно блестели.

— Дед, воды нет! — в рифму сообщил он — Покрути-ка краны.

Я покрутил — воды, действительно, не было.

— Давай пятерку — сейчас будет! — сказал Гена. — Колодец, понял, засорился. И крышу заело. А мы тут самосвал поймали — зацепим ее проволокой, дернем — и порядок!..

— Да, — задержался он на пороге, — пятерку без отдачи — не обижайся. На общую пользу, дед. Со всего подъезда по двадцатиику собирать — это сколько время понадобится! А самосвал ждать не будет.

Через двадцать минут вода, правда, побежала. А еще через полчаса вернулся Гена. В руке он сжимал полбутылки «Солнцедара».

— Вмажешь, дед? — спросил он. — Твоя доля осталась… А мне пусть старуха кофейку сварит. Для бодрости.

Пришлось выпить «Солнцедар», чтобы не обижать Гену. Сначала-то я рассчитывал только пригубить, а остальное Гене же и выпоить. Но он даже заикнуться мне об этом не позволил.

— Дед, не придуривайся, — оскорбленно сказал он. — Тебе тут самому мало, а мы уж и так по полторы бутылки засадили…

— Слушай, — задумчиво сказала жена, когда Гена ушел. — Я понимаю, это не очень красиво выглядит, но попробуй занять ему денег. Нет, я не про трешки говорю. Займи сразу побольше — есть такой способ отвязаться.

Так я и поступил.

На другой день, когда Гена заскочил ко мне перехватить рубль, я, отворачивая глаза, протянул ему четвертную — под предлогом, что мелких нет.

Гена исчез на целую неделю, и мы было уже вздохнули с облегчением.

Но в следующее воскресенье я случайно встретил его на улице. На Гене был роскошный японский плащ, пестрый шарфик и кожаная короткополая шляпа.

— Дед! — радостно кинулся он ко мне. — Ты где пропадаешь? Я два раза уже к тебе заходил — и все мимо. — Он достал из кармана пачку денег и отсчитал двадцать пять рублей. — Держи, пока есть. А то я, после премии, отгул взял на четыре дня: начну гудеть — тогда пиши пропало.

Я принес деньги домой и молча выложил на стол.

Жена вопросительно вскинула на меня глаза. Я кивнул.

— Это — конец! — бледнея, сказала она…

В понедельник жену подозрительно срочно отправили в длительную командировку. Она прибежала домой — собраться, и глаза ее сияли свежо и молодо. Она даже напевала что-то негромко, укладывая чемодан.

Никогда мы еще так легко не расставались.

Я проводил ее в аэропорт и возвращался домой затемно.

На углу моего дома буфетчица выталкивала из «Гадюшника» запозднившуюся компанию. Над дверью «Гадюшника» горела лампочка, и в тусклом свете ее я узнал в одном из гуляк Гену. Гена прижимал к груди три бутылки уже знакомого мне «Солнцедара».

На всякий случай я укрылся за телеграфным столбом.

— Ладно, парни, пусть она застрелится! — бодро говорил собутыльникам Гена. — Есть куда пойти… Тут у меня рядом один корень живет — вот такой мужик. Свой в доску. Баба у него, правда, отрава, но он ее сегодня в отпуск проводил…

Я поднял воротник, покрепче надвинул шляпу и пошел ночевать на вокзал.

Агенты-элементы

Зашел ко мне в одно из воскресений сосед, Сысоев Иван Матвеевич. Задал странный вопрос:

— Яковлич, когда писателя работают?

Я. признаться, вздрогнул. И смешался. Поскольку сам последние месяца два ни черта не работал, а только маялся из-за того, что не работаю, этот вопрос прозвучал для меня не вопросом, а укоризной: дескать, вы, сукины дети, работаете когда-нибудь вообще-то?..

— То есть? — спросил я.

— Ну вот — когда: ночью сочиняют или с утра садятся?

— А-а! — у меня отлегло от души. — Это — кто как. Которые ночью, а которые с утра. Тут, Иван Матвеевич, все индивидуально. Я, например, по утрам… стараюсь. А в чем дело-то?

— Опростоволосился я, похоже, Яковлич, — вздохнул Иван Матвеевич. — Так опростоволосился…

И Сысоев рассказал мне свою историю.

Иван Матвеевич пристрастился последнее время ходить в баню. И не только из-за пара. Веничком постегаться он, вообще-то, любил, но с возрастом у него голова перестала сильный пар выдерживать. Тело еще просит, а голова не держит. Так что корни этой страсти глубже лежали.

Сысоевы с год назад в город переехали — из районного центра. Как Иван Матвеевич на пенсию вышел, так они свой домишко обменили на однокомнатную квартиру — поближе к детям. И здесь, в большом городе, Иван Матвеевич затосковал. Старухе-то проще — ей на день внучат подбрасывают. А Иван Матвеевич затосковал. Собственно, не затосковал, не то слово — растерялся как-то. Выйдет на улицу, глянет кругом — все люди одинаковые. Вроде и разные — одеты, обуты, причесаны по-разному — но одинаковые. То есть они так одеты и обуты, что не отличишь: кто из них богаче, кто беднее, кто начальник, кто рядовой. Идет, допустим, навстречу человек — Иван Матвеевич силится угадать, кто он такой, и не может. То ли кандидат наук, то ли слесарь выходной, то ли, не приведи бог, жиган какой-нибудь.