Почувствуйте разницу

И вот мы рядом сидим, и фильм такой — музыка, и лошади, и все цветное… И я на экран смотрю и вижу, как он мою руку гладит…

А свет зажгли, он говорит;

— Мне фильм ничего, а вам?

Я говорю:

— Ничего, а вам?

Он говорит:

— Почему? По-моему, ничего…

А оба мы фильма-то и не видели…

Он говорит:

— Я вас провожу?

Я говорю:

— Ни в коем случае!

Он говорит:

— Вот и чудесно…

И вот мы идем, идем… И улица, и музыка, и все цветное… и вот мы у подъезда моего стоим, он мою руку держит… А он милый такой — брови, плечи… Только замерз. Надо было, наверное, его к себе пригласить, да как-то, знаете…

Он говорит:

— Как у вас уютно!..

И вот мы сидим, у него вино случайно… И смех, и глаза такие… И пальцы горячие… И смотрю — а лицо такое знакомое — смутно-смутно… И вижу, он в памяти тоже что-то нащупывает…

Говорит:

— А вас что, муж бросил?

Я говорю:

— Нет, ушел. А вас?

Он говорит:

— Нет, я сам ушел.

Я говорю:

— Может, еще все хорошо будет.

Он говорит:

— Поздно уже…

А когда спит, он во сне такой беззащитный…

А утром смотрю — а он ушел. Только паспорт оставил, случайно.

Разглядывать чужое как-то, знаете… Смотрю — а мы однофамильцы! А в паспорт карточка вложена: мальчик. Смотрю, на Кольку моего похож — ну близнец прямо! И на него похож… А самое-то смешное — он и прописан по моему адресу!

Надо ему туда письмо написать.

Придет за паспортом — вот посмеемся!

Если, конечно, письмо дойдет…

Сосед пропеллера

Написал я стихотворение — про зиму:

И отнес в редакцию. Ну, редактор, наверное, побоялся мне сразу сказать, что стихи хорошие, чтоб я не возгордился. И говорит:

— Стихи у вас, как бы это сказать… искренние… Но недоработанные. От такого мастера хотелось бы чего-то большего.

Я говорю:

— Большего? А чего большего? Вы скажите!

Он говорит:

— Ну, рифмы хотелось бы посвежее… И вообще, колорит…

Ну, я-то понимаю, что стихи ему и так нравятся, просто характер выдерживает. Ладно, говорю. Сделаем с колоритом, мы не гордые. Поработал над стихом где-то с неделю. Принес:

Редактор долго молчал. Я уж подумал, от восторга голоса лишился.

— Ну? — говорю. — Как?

— Потрясающе, — говорит.

Я говорю:

— Правда?

— Да что вы! — говорит. — Особенно вот это: "поезжая — закусил". Просто руки чешутся… Поскорей напечатать… Только, понимаете, какая штука…

— Какая еще? — говорю.

Он говорит:

— Да вот зима-то кончается… Может, вы нам что-нибудь к весне напишете? Скажем, к Восьмому марта?

Я три недели из дому не выходил — сочинял стихи. Весенние:

Ну, пошел к редактору — прочитал. Смотрю, он от восхищения побледнел. За сердце держится. Я говорю:

— Я тут на всякий случай еще про лето сделал:

Ну, думаю, все. Не отвертится. А он глаза закатил, губы трясутся.

— Гениально, — говорит. — Можно, оказывается, и в кустах… В общем, я бы хоть сейчас — в набор… Только на этот раз у нас уже стихов полный комплект… А вот на будущий…

И мне подмигивает.

Ну мне, конечно, обидно, но, с другой стороны, его тоже надо понять. Журнал не резиновый. Нас, поэтов, будь здоров сколько.

— Ну, смотри, — говорю. — Чтоб на этот раз…

И тоже ему подмигиваю.

Он обрадовался!

— Вот и хорошо, — говорит. — Идите домой, пишите. Как можно больше! И, главное, только к нам больше не ходите. Мы сами к вам придем. Чтоб вам времени не тратить…

И точно: назавтра же и пришли. Ну сам-то редактор не приехал — заместителей прислал. Такие внимательные, здоровые. Все прочитали, что я пишу. Потом со мной насчет поэзии беседовали, спрашивали, как себя чувствую. Потом сказали, надо мне укол сделать — специальный, чтоб писалось лучше. И сделали мне укол. А на другой день приехали за мной на машине и сказали, что надо меня отвезти в дом для творческих работников. Чтоб у меня были уже все условия.

Условия тут, правда, хорошие. Чистота, служащие все в белых халатах. В комнате нас трое творческих работников. Все писатели. Пижамы нам выдали теплые, четыре раза в день кормят. И эти уколы делают, стимулирующие. Все свободное время мы пишем. Работается хорошо. Правда, иногда за стенкой кто-то мешает, кричит целый день, что он пропеллер. Но работа идет, стихи пишу, о природе. Шесть тыщ написал уже. Последнее такое:

Что-то происходит

— Слушайте, я с вами хочу поговорить откровенно.

— А что такое? Зачем это?

— Вы на себя в зеркало смотрели?

— Смотрел. И что?

— Давно?

— Когда брился. А что?

— Вы видели, какой у вас вид?

— У меня всегда такой.

— Вот и я говорю. Какой-то такой вид у вас, что, мол, как бы ничего такого, да? Как бы, мол, ничего не происходит, мол, все нормально, да? Вот такой у вас видок!

— Да? А вы думаете, у вас не такой?

— Вот в том-то и дело. Сейчас у всех такой. Хотя все все понимают.

— Что понимают?

— Хватит ваньку валять. Хотели откровенно — давайте откровенно. Один он чувствует. У других тоже есть ощущения.

— Так-так-так! Ну?

— Если б я знал. Но что-то безусловно есть. Что-то происходит. На очереди обратили внимание? Раньше насмерть стояли, до крови рубились боялись, что не достанется. А теперь тихо стало, задумчиво. Инвалида облают — и все. Видно, сомневаться стали, что лучше — чтоб досталось или чтоб никто не завидовал.

— Да-да. Я у ларька был. Ларек! Раньше там удаль была. Раззудись рука! Гайд-парк. А сейчас? Он, где стоит, там тихо оседает — и все.

— Да… Вчера ко мне утром на окно голубь прилетел.

— Ну? Ну?

— Посидел, посидел, нагадил — и улетел.

— Вот! Даже животные чуют. У нас в доме доберман-пинчер живет. Такие глаза, так смотрит! Мол, все понимаю, сказать не могу.

— Ну, что вы хотите? Доберман. Умнейшая порода.

— Да плевать на этого добермана. Вчера я на себя лично сам два часа в трюмо смотрел. Думал по глазам понять, что там у него на душе.

— Ну?

— Да ничего. Все в основном насчет прибавки.

— Можете ему сказать, чтоб зря не волновался.

— Кому?

— Кто в трюмо.

— Ему-то что? Он с той стороны.

— С этой тем более. Вообше, кому нужна эта прибавка? Покруче события есть. Я вот тут газету читал…

— Какую?

— Какая разница?

— Извините.

— Вы помните, писали про отдельный недостаток на фоне достоинств?

— Ну-ну?

— Так вот, его уже исправили, и он стал уже отдельным достоинством на фоне недостатков. Чем все это кончится?