Лгунья

— А вы кто такая? – спросил он.

— Трудно объяснить.

— Но имя‑то у вас должно быть, – настаивал он.

— Да, – сказала я, – но после несчастного случая… Я была вместе с ней в машине, и все приняли меня за Крис. И я… в общем, когда я пришла в сознание, я просто не стала их разубеждать.

Он был – и поделом ему! – совершенно сбит с толку.

— Это только на время, – торопливо сказала я. Бесполезно было пытаться растолковать это за

те несколько минут, что необходимы для похода в туалет. – Может, встретимся завтра? Я тогда все объясню.

Он смотрел на меня с беспокойством, словно опасаясь, что я ему подстрою какую‑то ловушку.

— Так кто вы все‑таки? – спросил он.

— Никто. Ей–богу, никто. Я просто ловила попутку, и Крис меня подвезла.

И тут он спросил:

— Что случилось с деньгами?

Хотелось притвориться, что я ничего не понимаю, и спросить, какие такие деньги, но все уже и без того было слишком запутанно.

— Их забрала полиция, – сказала я.

— Черт! – он стукнул себя ладонью по лбу. – Вот дьявол!

— Послушайте, меня ждут. Мы можем увидеться завтра?

— В десять, – холодно ответил он. – Здесь. Буду вас ждать.

Последняя фраза сопровождалась красноречивым – нервным и злобным – жестом.

Когда я вернулась к столу, дядя Ксавье заказал кофе и две рюмки коньяка.

— Ты такое пьешь? – спросил он. Я не пила. Вернее, Маргарет Дэвисон не пила коньяк. Но я была ему очень благодарна. Я держала бокал обеими ладонями, чтобы руки меньше дрожали. К тому времени, когда я могла выпить кофе, не расплескав его при этом, он уже остыл.

Мы возвращались домой в молчании. Мне было грустно. Я сидела рядом с дядей Ксавье и гадала, что же делать дальше. В десять я встречусь с Малом, и после этого у меня не останется ни единого шанса: после этого мне придется сесть в автобус до Фижака и отправиться на поезде к югу. Волновала меня записка. Я непременно должна буду оставить записку. Нельзя же просто исчезнуть без всякого объяснения. Я пробовала разные варианты: «Дорогой дядя Ксавье» – но я не имела права так называть его. «Дорогой месье Масбу, ваша племянница погибла, а я – самозванка. Благодарю вас за гостеприимство. Простите меня. Маргарет Дэвисон».

Видите, как трудно?

— О чем задумалась? – спросил дядя Ксавье, свернув от реки вверх, к холмам.

— Ни о чем, – сказала я.

Вообще‑то я думала: то, как я с ним поступила, непростительно. Проблема в том, что, если я все это изложу как есть, это будет еще более непростительно.

— Спасибо за прекрасный вечер, – сказала я, когда мы въехали в ворота.

В холле я не удержалась и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, – повторила я.

Я долго сидела, глядя в конопатое зеркало трюмо и поворачивая створки, чтобы видеть, как мои размноженные отражения исчезают в бесконечности по обеим его сторонам. Оказывается, бывает трудно смотреть в глаза самой себе, вот ведь как.

Когда я на следующее утро спустилась вниз, дядя Ксавье уже два часа как ушел. Ну и хорошо. Я струсила, не стала писать записку. Убедила себя, что будет лучше послать открытку из города. Выпила кофе и отыскала хозяйственную сумку, куда запихала смену белья и кое–какие вещи. Сказала Селесте, что иду погулять.

— Вернешься к обеду? – спросила она, но я сделала вид, что не услышала.

До города было намного дальше, чем мне казалось. Стояла страшная жара. Было глупо думать, что я уже настолько поправилась, чтобы предпринимать такие долгие пешие прогулки. Когда я дотащилась до гостиницы, было почти одиннадцать. У меня все плыло перед глазами, голова кружилась. А ноги представляли из себя два студенистых комка боли.

Он ждал меня за одним из столов, выставленных на тротуар. Когда я, прихрамывая, перешла улицу, он вежливо поднялся.

— Боже правый, – сказал он. – Вы что, нездоровы? Ну и вид у вас.

Он, кажется, всерьез встревожился. Заказал мне бренди и графин воды на французском с ужасающим южно–лондонским акцентом. Предложил мне положить ноги на свободный стул. Он был совсем непохож на человека, которого я видела вчера. Он усердно старался очаровать меня. Изобразил участие по поводу несчастного случая на дороге и неподдельно огорчался из‑за смерти Крис.

— Погибла? – то и дело повторял он и в замешательстве качал головой. Извинился – на случай, если показался мне вчера равнодушным. – До меня просто не сразу дошло, – сказал он. – Это был шок. Бедняга Крис.

— Вы хорошо ее знали? – спросила я. Он был для меня загадкой. Загадкой была его немногословная записка, которую он послал, и то, как он прятался, желая убедиться, что Крис придет на встречу. Я не могла понять, в каких они были отношениях. А еще он знал о деньгах. Вдруг мне пришло в голову – как гром среди ясного неба, – что Крис, возможно, убегала от этого человека. Проблема только в том, что я не могла представить, чтобы Крис от кого бы то ни было убегала, тем более от такого пижона, как Мэл.

— Ну да, – сказал он. – Я знал Крис довольно хорошо. Слушайте, я не могу болтать с вами, когда даже имени вашего не знаю.

— Марина Джеймс, – солгала я. Прозвучало это, как всегда, неестественно.

— Славное имя – Марина. Необычное. А этот акцент? Бирмингемский? Что‑то вроде того?

Меня это слегка задело. Вот уж не думала, что у меня какой‑то акцент. А еще встревожило. Даже в темных очках и со шрамами меня можно было узнать. Не хотелось, чтобы он припер меня к стенке, услышав о Стоке.

— Да, – солгала я. – Бирмингем.

Я сказала ему, что ехала в Тулузу, когда встретила Крис и попросила меня подвезти. Объяснила вкратце, как случилась авария и как я превратилась в Крис Масбу. На тот момент меня устраивал такой поворот, объяснила я, мне было удобно поддакивать всему, что говорили власти. С некоторыми поправками и оговорками, которые, я надеялась, не позволят ему провести параллели с историей о «загадочно исчезнувшей секретарше из Сток–он–Трент», мелькавшей в английских газетах пару месяцев назад, я рассказала ему практически все.

Я ждала его реакции, ждала ужасного осуждения. Я закрыла глаза. Он помолчал, потом говорит: – Потрясающе. Чертовски здорово. Крис бы понравилось, – он засмеялся и хлопнул ладонью по столу. И откинулся на спинку стула. – Слушай, – сказал он. – Дай‑ка я тебе кое‑что объясню. Те деньги в машине – понимаешь, мы с Крис были партнерами. По бизнесу. Финансовые операции, улавливаешь? Покупка. Продажа. Понимаешь, о чем я?

— Я думала, она была брокером на товарной бирже.

— А–а, ну да. Да, в общем, верно. Дело в том, что если говорить прямо, то она на меня работала.

— Мне показалось, вы сказали, что были партнерами.

— Ну, как бы да, были. В каком‑то роде. Но дело в том, что работала она на меня. Это мой бизнес. И деньги, которые она прикарманила, – мои.

В тени зонтика я пила воду маленькими глотками, боль в ногах постепенно проходила. Было трудно сосредоточиться на том, что говорил Мэл. но суть я ухватила.

— Дело в том, – он совал это выражение к месту и не к месту, – дело в том, что мы с Крис слегка поцапались. Разница во взглядах. Ну, знаешь, бывает. И все пошло наперекосяк. Она вдруг берет и исчезает с двадцатью тысячами фунтов стерлингов – с моими двадцатью тысячами. А это, между прочим, называется воровством, кого ни спроси, так ведь?

Наверное, так, сказала я.

— Я собирался заявить в полицию, но потом подумал – нет, не спеши, может, все‑таки удастся как‑нибудь самим разобраться. И, произведя небольшое детективное расследование, я ее выследил. Вернее, выследил тебя. А это в каком‑то смысле одно и то же, – он засмеялся.

— Я здесь не останусь, – сказала я. – Я еду на юг. Сегодня. Сейчас же.

— Какая жалость, – улыбнулся он. – Но когда полиция закончит проверку, они ведь отдадут тебе деньги, верно?

— Нет, – сказала я. – Не отдадут. Я им сказала, что это не мои деньги.

Во взгляде у него читалось недоверие.

— Так и сказала? Вот дьявол! – он пнул в сердцах ножку стола. – Зачем?