Том 1. Дживс и Вустер

— Да.

— Несколько лет назад играли пропфорвардом за Оксфорд и сборную Англии?

— Да.

— Скажите, не заинтересует ли вас должность приходского священника?

Раздался грохот, и я понял, что Раззява от избытка чувств опрокинул очередной столик. А потом охрипшим голосом проговорил нечто в том смысле, что получить приход — его самое заветное желание; и Планк сказал, что рад это слышать.

— Наш священник в Хокли слагает с себя обязанности, ему вот-вот стукнет девяносто, и я изъездил все окрестности в поисках замены. Задача невероятно трудная, ведь мне нужен хороший пропфорвард, а среди священников мало кто отличит футбол от волейбола. Не видел, к сожалению, как вы играете, потому что долго жил за границей, но ваше прошлое говорит само за себя. Думаю, вы классный игрок. Итак, можете приступать к своим обязанностям, как только старик Беллами уйдет на покой. Вернусь домой и сразу же отправлю вам письмо с официальным предложением.

Раззява сказал, что не знает, как его благодарить, а Планк ответил, что не стоит благодарности.

— Это я должен вас благодарить. У нас в Хокли с хавбеками и полузащитниками полный порядок, но в прошлом году мы продули Верхнему Бличингу из-за того, что наш пропфорвард совсем мышей не ловит. Ничего, в этом году мы им покажем. Какое счастье, что я вас нашел, а все благодаря моему другу, старшему инспектору Уитерспуну из Скотланд-Ярда. Сегодня он мне позвонил и сказал, где вас найти. Сказал, что, если я наведаюсь в «Тотли-Тауэрс», мне наверняка дадут ваш адрес. Удивительно, как эти парни из Скотланд-Ярда все разнюхивают. Думаю, тут сказывается многолетний опыт. Что это за шум?

Раззява Пинкер сказал, что ничего не слышит.

— Вроде бы кто-то подавился. По-моему, тут, за диваном. Взгляните, пожалуйста.

Раззява Пинкер сунулся ко мне за диван.

— Никого нет, — соврал он, великодушно рискуя бессмертием души ради спасения друга.

— Мне показалось, там собаку тошнит, — сказал Планк. Действительно, я громко поперхнулся, когда услышал про черное вероломство Дживса, и упустил из виду, что молчание — золото, особенно в данных обстоятельствах. Глупо, конечно, с моей стороны, но черт подери, если годами пригреваешь на своей груди личного камердинера, и вдруг на ровном месте обнаруживаешь, что он, этот камердинер, намеренно натравливает на тебя ученых исследователей Бразилии, то ты вправе вести себя, как собака, которую тошнит.

Такой подлости я от Дживса не ожидал, и был настолько ошеломлен, что на минуту-другую потерял нить разговора. Потом туман рассеялся, и до меня дошло, что Планк переменил тему.

— Интересно, как там идут дела у Бассета с дочерью? Вы что-нибудь знаете об этом самом Вустере?

— Он один из моих лучших друзей.

— А Бассет, кажется, его недолюбливает?

— Да.

— Ну что ж, о вкусах не спорят. Которая из двух девиц Мадлен? Я видел обеих, хотя мы не знакомы. Мадлен — это козявка с голубыми глазищами?

Представляю, как передернуло Раззяву Пинкера, когда его возлюбленную назвали козявкой, хотя, конечно, умом он должен был понимать, что она и есть козявка. Впрочем, ответил он без тени раздражения.

— Нет, это племянница сэра Уоткина, Стефани Бинг.

— Бинг? Почему это имя мне что-то напоминает? Ну да, конечно. Старина Джонни Бинг, он однажды был со мной в экспедиции. Такой рыжеволосый… Сто лет его не видел. Бедолага, его как-то укусила пума, и говорят, он до сих пор каждый раз осторожничает, когда надо сесть. Значит, Стефани Бинг, да? Полагаю, вы с ней знакомы?

— Знаком и очень хорошо.

— Славная девушка?

— По-моему, да. С вашего разрешения, пойду порадую ее хорошей новостью.

— Какой?

— О приходе.

— Ах, ну да. Думаете, ей это интересно?

— Уверен в этом. Мы собираемся пожениться.

— Боже правый! Что, никак не отвертеться?

— Я бы ни в коем случае не хотел отвертеться.

— Поразительно! Я вот однажды на попутных машинах удирал из Иоганнесбурга в Кейптаун, чтобы только отвертеться от женитьбы, а вас такая перспектива радует. Ну да ладно, вкусы бывают разные, идите к своей Стефани Бинг. А я перед уходом перекинусь парой слов с Бассетом. Он тоску на меня наводит, но ничего не попишешь — приличия надо соблюдать.

Хлопнула дверь, и воцарилась тишина. Я выждал несколько минут на всякий случай, убедился, что путь свободен, вылез из-за дивана и принялся разминать затекшие конечности. В эту минуту дверь отворилась и вошел Дживс с подносом в руках.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он. — Не желаете ли аперитив? Я помогаю мистеру Баттерфилду. В данный момент он подслушивает под дверью комнаты, где сэр Уоткин беседует с мисс Бассет. Мистер Баттерфилд собирает материал для своих мемуаров и старается использовать для этого любую возможность.

Я бросил на Дживса один из моих особенных взглядов. Я был холоден и тверд, как крутое яйцо, которым запустили в Бассета. Я, как никогда, был полон праведного негодования.

— Чего я желаю, Дживс? Во всяком случае не кусок клеклого хлеба с дохлой сардинкой…

— С анчоусом, сэр.

— Ну пусть с анчоусом. Не будем мелочиться. Я требую объяснений, я на них настаиваю.

— Сэр?

— Надеетесь, вам с помощью этого вопроса удастся уклониться от темы? Отвечайте, Дживс, просто, без обиняков, да или нет. Зачем вы направили Планка в «Тотли-Тауэрс»?

Я думал, он от этого вопроса сникнет, как мокрый носок, но он даже бровью не повел.

— Печальный рассказ о горестях мисс Бинг ранил мое сердце, сэр. Случайно повстречав эту молодую леди, я заметил, что она крайне огорчена отказом сэра Уоткина передать приход мистеру Пинкеру. Я сразу понял, что в моих силах помочь ее горю. На почте в Хокли мне сообщили, что местный священник вскоре собирается уйти на покой, и поскольку я был осведомлен о том, что майор Планк желает усилить линию нападения своей футбольной команды, мне пришла в голову блестящая мысль — познакомить его с мистером Пинкером. Мистеру Пинкеру необходимо получить приход для того, чтобы сочетаться брачными узами с мисс Бинг, а майору Планку нужен такой священник, как мистер Пинкер с его опытом игры в качестве пропфорварда, чтобы успешно сражаться с другими командами на футбольном поле. Мне показалось, что интересы мистера Пинкера и майора Планка совершенно совпадают.

— Ваш расчет оправдался. Раззява Пинкер прошел на ура.

— Он сменит мистера Беллами?

— Сразу, как только Беллами уйдет на покой.

— Счастлив это слышать, сэр.

Я ответил не сразу — затекшая нога причиняла боль. Растерев икру, я, по-прежнему холодно, проговорил:

— Вы-то, может быть, и счастливы, но обо мне этого не скажешь, особенно в последние четверть часа. Пришлось сидеть, скорчившись за диваном, и трястись от страха, что в любую минуту Планк меня обнаружит. Вы не удосужились представить себе, что будет, если мы с ним встретимся?

— Я был уверен: вы с вашим острым умом найдете способ избежать встречи с майором Планком, сэр, и я не ошибся. Вы прятались за диваном?

— Скорчившись в три погибели.

— Необыкновенно удачный маневр, сэр, если позволите заметить. Свидетельствует о быстроте реакции и редкой находчивости, которые трудно переоценить, сэр.

Лед растаял. Не будет преувеличением сказать, что я растрогался. Не так уж часто окружающие изливают на меня бальзам похвал, а такие, например, как тетя Агата, вообще никогда словечка доброго обо мне не вымолвят. Я еще смаковал, — по-моему, в данном случае глагол «смаковать» уместен, — такие приятные выражения, как острый ум, быстрая реакция и редкая находчивость, как вдруг, вспомнив о маячившей впереди свадьбе с Мадлен Бассет, вздрогнул так сильно, что Дживс поинтересовался, не захворал ли я.

Я потряс башкой.

— Физически нет, Дживс, а вот психологически — да.

— Я не совсем вас понимаю, сэр.

— Так вот вам новость из уст самого Бертрама Вустера. Я женюсь.

— В самом деле, сэр?

— Да, Дживс, я женюсь. Грядет обряд венчания.