Штирлиц, или Как размножаются ежики

– Бармен! Виски с содовой!

Двое гестаповцев около сцены, где высоко подкидывая прелестные ножки, танцевали канкан, переглянулись.

– По-моему, это американский агент, – шепнул один, – слишком нахальный. Запиши на всякий случай его фамилию.

Второй, более увлеченный девочками из варьете, чем какими-то американскими агентами, механически кивнул и заорал:

– Бис!

Штирлиц, обняв свою подругу, держал в руке стакан водки и увлеченно читал ей стихи Баркова в своем переводе. Сидящий рядом седой генерал пытался явно придуманными рассказами о своих похождениях на фронте очаровать молодую девушку и временами заглушал Штирлица. Штирлиц уже несколько раз недовольно поглядел в его сторону, но из уважения к сединам ругаться не стал.

Агент 008 достал зажигалку, сделал три фотоснимка и прикурил.

– Вот вылезу из окопа на бруствер, – хриплым пьяным голосом вещал надоевший всем генерал, – а по полю партизаны. Пули вокруг свищут, а я саблю наголо, ору "Заряжай!" А по мне из пулемета – тра-та-та…

Громкий хохот подвыпивших эсэсовцев у окна перекрыл его слова.

– Совсем заврался, старый осел!

Генерал оглянулся и понял, что смеются над ним. Он вскочил, опрокинув стол, и выхватил саблю.

– Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!..

Сидящие в зале фронтовики, видя, что обижают их генерала, вскочили и схватились за оружие. Эсэсовцы тоже.

– Господа! Успокойтесь! – вскричал конферансье на сцене. – Мы все защитники Фюрера и великого Рейха, и в тылу, и на фронте.

Штирлиц, уже вытащивший из кармана кастет, не смог успокоиться и излил свой гнев на официанта:

– Почему пиво разбавлено?

– Но ведь вы его даже не попробовали, господин штандартенфюрер!

– Молчать! – и Штирлиц вмазал официанту кастетом. Он не любил доставать кастет просто так.

Официант перелетел через столик генерала и упал на колени его дамы. Дама завизжала, как поросенок, из которого хозяин решил сделать жаркое. Генерал снова вскочил.

– Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!..

Он в ярости схватил официанта и тоже вмазал.

Официант въехал головой в живот эсэсовцу. Тот согнулся пополам и заорал:

– Наших бьют!

Его товарищи кинулись на генерала, фронтовики встали на защиту, и завязалась обычная драка.

Как всегда, Штирлиц был ни при чем. Он спрятал кастет и достал браунинг с дарственной надписью "Штандартенфюреру СС фон Штирлицу от любимого Фюрера". Закричав "Наших бьют!", Штирлиц открыл стрельбу по люстрам. Девочки из варьете с визгом разбежались. Конферансье стащили со сцены и начали топтать ногами. Его визг был еще более душераздирающим, чем у генеральской дамы. До смерти перепуганный оркестр заиграл вдруг "Дунайские волны". Генерал размахивал саблей и кричал:

– Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!..

Когда у Штирлица кончились патроны, ни одна люстра уже не светила. Штирлиц закричал:

– Прекратить драку! – и бросился разнимать спорщиков.

Послышался звон разбитой посуды и сдавленный вопль, как будто кому-то попали по голове бутылкой.

– Полиция! – раздался крик.

Приехавшие полицейские начали с того, что выпустили по обойме поверх голов дерущихся. Беснующаяся толпа постепенно успокаивалась. Тех, кто не успокаивался, успокаивали. Зажгли свет. Затем вышел обер-лейтенант.

– Спокойно! Всем оставаться на своих местах!

И всех забрали.

После этого полицейские и оставшиеся в живых официанты вынесли трупы. Среди погибших оказался и агент 008. Ему случайно попали по голове бутылкой из-под шампанского. Так закончил свою карьеру знаменитый агент.

Всех арестованных погрузили по машинам и развезли по разным полицейским участкам. Штирлиц и боевой генерал попали в одну машину. Генерал не унимался:

– Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!..

– Дайте ему по голове, – равнодушно сказал Штирлиц.

Обер-лейтенант с удовольствием исполнил просьбу. Генерал изумленно замолчал.

Скоро они подъехали к полицейскому участку.

Штирлица посадили в камеру. Немного походив из угла в угол, он начал выбивать на стене надпись "Здесь был Штирлиц", но его прервали.

– Арестованный Штирлиц, на выход.

Хмурый конвоир с перевязанной щекой отвел его в кабинет на допрос. За столом сидел обрюзгший майор и пил кофе.

– Фамилия?

– Штирлиц.

– Может ты и Штирлиц, а может и не Штирлиц. Кто тебя знает? Может ты русский шпион?

Штирлиц подошел ближе и сел.

– Слушай, майор, не возникай. Я в гневе страшен.

Майор, не ожидавший такого нахальства, разинул рот. А Штирлиц издевательским голосом продолжал:

– Ты мне сейчас кофейку обеспечь, а потом позвони моему другу Мюллеру. А иначе я могу тебе и морду твою свинскую набить…

Штирлиц еще бы долго изгалялся, полицию он не любил с детства, но майор вдруг стукнул кулаком по столу, так что чашечка с кофе подпрыгнула, и заорал:

– Молчать!!!

– Не ори, – попросил Штирлиц.

– Встать, когда разговариваешь с офицером!

Штирлиц был спокоен, как дохлый лев.

– Я штандартенфюрер СС фон Штирлиц, – по слогам произнес он, – не люблю, когда в моем присутствии орут всякие мерзавцы. Я требую кофе и Мюллера. Иначе объявляю голодовку сроком на двести дней. Неужели ваша дурная голова не в состоянии понять, что стоит позвонить моему любимому другу детства Мюллеру, и я, наконец, больше не буду иметь удовольствие видеть вашу гнусную рожу.

Завернув такую блестящую фразу, Штирлиц про себя порадовался и гордо улыбнулся.

Майор позеленел от злости.

– Молчать!!!

Штирлицу майор совсем перестал нравиться. Он собрался дать обнаглевшему полицейскому в зубы и дал. Конвоиры бросились к Штирлицу, но опоздали. Майор ударился о висящий на стене портрет Фюрера в полный рост. Портрет упал.

Штирлиц, отбросив конвоиров, гневно закричал:

– Оскорблять моего любимого Фюрера! Да я теперь сам не уйду отсюда, не начистив ваши легавые морды!

С большим трудом разбушевавшегося Штирлица водворили обратно в камеру. Штирлиц долго буянил, бил каблуками в дверь, ругался на неизвестном языке, потом немного успокоился и запел:

– Замучен в тяжелой неволе…

Очнувшийся майор нервно почесал в затылке, где от удара о портрет Фюрера вздулась огромная шишка.

"Чертов Фюрер, теперь месяц болеть будет. Не портрет, а сплошное недоразумение."

Майор походил по кабинету.

– Как бы чего не случилось… Мюллер шутить не любит… Что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?.. Может все-таки позвонить… На всякий случай…

И он позвонил Мюллеру. Шеф гестапо сказал "Ну, ну" и положил трубку. Майор, пожелтевший от страха, не знал, куда деваться. Он ходил из угла в угол, изредка посматривая на злополучный портрет фюрера и потирая шишку на голове.

Через полчаса приехал сытый и добродушный Мюллер.

– Какой Штирлиц? А, друг моего детства… Так что же вы его сразу не отпустили?

– Что вы, обергруппенфюрер! А вдруг он русский шпион?

Мюллер загадочно улыбнулся.

Они спустились в подвал к Штирлицу. Майор робко постучал в закрытую дверь, за которой Штирлиц горлопанил очередную песню. Штирлиц ответил коротко, тремя словами. Майор долго и униженно умолял Штирлица извинить его, глупого легавого кретина, и через полчаса Штирлиц его простил.

Он вышел из камеры и, не обращая внимания на стоящего на коленях майора, сердечно поздоровался с Мюллером. Старые друзья обнялись. Вспомнили детство. Штирлиц пожаловался, что его здесь обижали и плохо кормили. Майор от стыда желал провалиться сквозь землю.

Мюллер и Штирлиц вышли.

– Штирлиц, как же вас угораздило попасть в этот гадюшник?

– Так получилось. Был в ресторане с одной… Ну вы ее не знаете… Тут вдруг драка, а разве прилично, когда при даме драка? Полез разнимать. Никогда, дружище, не разнимайте дерущихся. Неблагодарные скоты!

Голос Штирлица звенел от неподдельного негодования.