Грешные души

— Надо окунуться, — сказал Владислав.

— Ой, что ты, холодно ведь… — заупрямилась Валя, но противиться Котову не могла. Он заставил ее раздеться и, взяв за руку, подвел к бочажку, в котором вчера искупался.

Плюх! Вода ожгла их очищающим холодом. Валя тихонько взвизгнула, Котов крякнул. Конечно, вылезли они очень быстро, но вода уже совершила свое благое дело.

— Как будто второй раз родилась, — заметила Валя, — теперь каждое утро здесь купаться буду. А то в озере вода до того прогрелась, что даже с утра теплая.

— Да, — кивнул Владислав, — вода тут просто необыкновенная… То ли в ней что-то растворено особенное, то ли…

— Радиация? — встревоженно произнесла Валя.

— Да нет, что-то хорошее.

— А мне сейчас надо в ваш корпус прибираться идти… — вздохнула Валя. — Я ведь на работе, а ты счастливенький, отдыхающий.

— Помочь тебе? — вызвался Владислав. — Мне ведь все равно, чем заниматься. Особых развлечений у вас нет, можно и полы помыть…

— Ой, нет! — замахала руками Валя. — Что ты, что ты, срам какой! Чтоб мужик за меня полы мыл! Иди купайся, загорай, гуляй по лесу. Ты в городе наработался.

До корпуса они дошли вместе. Валя пошла наверх, возиться с тряпками и швабрами, а Котов отправился на зарядку. Когда он пробегал по трассе терренкура, то совершенно неожиданно увидел на лавочке понурого бухгалтера Пузакова и Сутолокину, пытавшуюся запахнуть халат, на котором не осталось ни одной пуговицы. «Вот оно что!» — смекнул Котов. Он вспомнил, как принял за гипотетического любовника Сутолокиной мужчину, похожего на полковника. Теперь все оказалось проще. Он легко пронесся мимо, ничуть не расстроившись из-за сделанного открытия.

Между тем Владимир Николасвич и Александра Кузьминична находились в самом плачевном состоянии. Только сейчас до них стало доходить, насколько омерзительны были их вчерашние поступки. Это даже несколько снизило их отрицательный потенциал, поскольку оба некоторым образом каялись. Однако винить были склонны не себя, а кого-то иного. Сутолокина в душе проклинала Бубуева и Пузакова, Пузаков — Сутолокину и ее бутылку, а также собственную супругу, которая отправила его спасать Сутолокину. Он не знал, что Марина Ивановна полночи проревела, ругая себя последними словами, и не побежала разыскивать мужа лишь потому, что боялась оставить Кирюшу. Однако, когда рассвело, Пузакова выбежала из корпуса и бросилась искать бренные останки своего супруга, так как была убеждена, что ее Вовочка пал смертью храбрых, столкнувшись ночью с какими-то злодеями. Правда, отправилась она не совсем в ту сторону, но тем не менее приближалась к цели. Во всяком случае, она попалась навстречу бегущему Котову и спросила:

— Вы не видели моего мужа? Полный такой, в очках?

— Видел, он там, на лавочке сидит с Александрой Кузьминичной, — ответил Котов, уже через секунду поняв, что говорить этого не стоило.

Марина Ивановна появилась из-за кустов, словно тигрица, тихо и внезапно. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: то, чего она и в мыслях представить не могла, все-таки произошло. Вовик, ее Вовик совершил измену! И с кем! С кем изменил ей этот мерзкий пузатый негодяй! С воблой, очкастой коброй!

— Мариша… — залепетал Пузаков, втягивая голову в плечи. Густой перегар вырвался при этом у него изо рта, и если хоть какое-то сомнение в виновности мужа еще оставалось у Марины Ивановны, то теперь она, залепив Пузакову первую оплеуху, ощутила себя на сто процентов правой.

Искры полетели у бухгалтера из глаз, потому что за первой плюхой он получил вторую, третью, четвертую. Сутолокина завизжала и, вскочив с лавочки, бросилась бежать. Пузакова, еще раз дав по морде мужу, оставила его в покое и помчалась за проклятой разлучницей. В Сутолокиной было не более пятидесяти килограммов веса, а в Пузаковой — полных семьдесят пять, поэтому об организованном сопротивлении Александра Кузьминична и не мечтала. Впрочем, бегала она тоже плохо. Марина Ивановна настигла ее, сшибла наземь, оседлала и вцепилась в волосы.

— Я тебе покажу, стерва! — орала она так, что во многих номерах проснулись даже те, кто лег спать только под утро.

Сутолокина, придавленная к земле мощным задом Марины Ивановны, судорожно дергалась и верещала. Пузакова же, упоенная местью, с размаху долбила Сутолокину головой о землю. Сзади подоспел Пузаков, ухватил жену за руки и потащил ее прочь от Сутолокиной. Это обошлось ему в несколько оплеух, укусов и царапин, но тем не менее дало возможность Сутолокиной вырваться и убежать в кусты. Всхлипывая, с набухающим синяком под глазом, лопнувшей резинкой на трусах, с исцарапанным лицом, в разорванном халате она прибежала в корпус, где жильцы, слава богу, еще не встали. Валя Бубуева, мывшая пол в коридоре, хотела что-то спросить, но Сутолокина, хлопнув дверью, укрылась у себя в номере. Следом, минут через пять-десять, появились и Пузаковы. Владимир Николасвич шел, словно жертва культа личности под конвоем НКВД — обреченно, но с верой в светлое будущее. Через некоторое время из семейного номера выставили Кирюшу. Он сделал вид, что уходит, а потом тихонько вернулся, сняв тапочки. Как раз в это время начали доноситься звуки хлестких и звонких оплеух, которых было на сей раз не меньше десятка.

«Так. Уже трахаются!» — констатировал Кирюша и пошел искать своего друга Вовочку.

Котов, закончив пробежку, стал вновь отрабатывать удары на мешке. Злости у него на сей раз не было, зато ловкости и точности отчего-то прибыло. Вышедшая из тридцать третьего компания в очередной раз постояла вблизи, полюбовалась…

— Бережет форму мужик, — вздохнул Колышкин, — чисто делает… А мы все пьем, мать его за ногу… Слышь, Лоб, давай завяжем на недельку?

— Давай, — кивнул Никита, у которого было живейшее желание похмелиться, — все ведь уже почти пропили.

— Ну-ну! — хмыкнула Соска, чиркая зажигалкой.

— Надо с этим другом скорифаниться, — развил мысль Андрей, — побегаем вместе, может, ударчик какой переймем…

— А не боишься, что он нас у тебя уведет? — прищурилась Элла.

— Для хорошего человека дерьма не жалко.

— Ну ты хам… — проворчала Соскина. — Обижусь!

— Ой-ой, — ухмыльнулся Колышкин. — Обижайся, только к вокзалу ты больше не ходок, лады?

— Да она шутит, Андрюха… — добродушно хлопая Людмилу по заду, сказал Лбов. — Не дура же она, в самом деле.

— Шучу, шучу… — прошипела Соскина.

— И глазками не зыркай, дурочка, — ласково потрепав ее по щеке, улыбнулся Колышкин, — ведь выдавлю глазки-то, если что.

Соскина притихла, Элла тоже. Они знали, что Колышкин — человек строгий и ссориться с ним опасно для здоровья.

— Пошли купаться, — распорядился Колышкин, убедившись, что бунт на борту подавлен в зародыше.

Котов как раз заканчивал свою тренировку.

— Ну что, пора переходить к водным процедурам? — приятельски подмигнул ему Андрей. — Лихо работаешь! Не хочешь искупаться?

— Как раз собирался, — улыбнулся Котов. Блестя вспотевшей, уже основательно загоревшей кожей, он подошел к компании.

Колышкин представил своих спутников и добавил:

— А меня Андрюхой зовут…

— Очень приятно. Владик, — пожимая руки рэкетирам, сказал Котов. — Через стену живем, а только на третьи сутки знакомимся.

Чиркая глазками по лицу и торсу Котова, Элла спросила:

— Сколько ж тебе лет, Владик?

— Если скажу, что восемнадцать, поверишь?

— Для восемнадцати слишком взрослый.

— Ну, тогда пятьдесят, — пококетничал Котов.

— Нет, тут перебор. Максимум тридцать, — подыграл Котову Колышкин. — Угадал?

— Угадал, — кивнул Котов, — тридцать плюс восемь.

— Нормально! — уважительно произнесла Элла. — Точно, больше тридцати не дашь.

— Значит, ты на десять лет меня старше, — вздохнул Колышкин, — а смотримся на один возраст. Вот что значит молодость, убитая на спорт.

— Бокс? — прикинул Котов.

— Точно. До камээса дошел, один сильный в бошку — и все.

— Сошел?

— Сошли. Говорят, не хотим тебя хоронить, если еще раз пропустишь. — Надо заметить, что Колышкин говорил сущую правду. С тех пор как его выгнали из бокса, он еще ни разу не пропускал нокаутирующих ударов, зато нанес их изрядно.