Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы

О жителях нашей улицы можно говорить бесконечно. Но сейчас — о Левиной бабушке.

Левина бабушка — человек любвеобильный. Она любит поесть и поспать, любит разводить цветы и домашних животных, любит посплетничать и почитать, обожает сериалы и передачу «Жди меня». Но самая большая ее страсть — делать покупки. О-о! Тут ее фантазии нет предела. Лева с мамой строго следят за бабушкой, чтоб она не вышмыгнула из дому, — иначе купит что-нибудь невероятное, что потом усложнит жизнь семье и соседям. Соседи тоже бдят.

— Браславские! — кричат соседи. — Ваша бабушка помчалась в город! С сумкой! — предупреждают они.

В последний раз ее послали за новыми занавесками для кухни. Бабушка вернулась через два часа, купив вислоухого шотландского кота, парочку печальных попугайчиков-неразлучников, черепаху и хомяка — прожорливого, высокомерного, эгоистичного и пронизывающе-вонючего.

Хомяка отнесли назад, попугайчиков подарили детскому садику, черепаху забрал дядя Рубен. Вислоухий шотландский кот Чипся приглянулся, полюбился и остался жить у Браславских.

Ой, какой это оказался забавный котейка! Друг и философ, защитник и нежное дитя. Его ушки были всегда прижаты к голове как пришитые — словно у старой, видавшей виды шапки-ушанки. Он заглядывал в глаза собеседнику, вертел головой, погавкивал, шипел и рычал на чужих, спал только на спине и сидел на пятой точке, как человек. Бабушка даже боялась, чтобы у него не образовались седалищные мозоли, как у павиана. А главное — он пел! К репертуару подходил избирательно. Например, любил подпевать Паваротти и хору мальчиков. «Па-а-нис анжеликус!..» — подвывал Чипся, сидя на хвосте у магнитофона, вытянув вперед длинные, как у рыси, задние лапы.

И вот однажды Чипся заболел. Он стал чихать и кашлять. Кашлял громко, надсадно, как старик. Засопливел и перестал петь.

Все жалели Чипсю и давали советы. Дядя Рубен авторитетно заявил, что надо поить его козьим молоком. Леву послали на рынок.

Он бродил вдоль прилавков и безо всякой надежды искал козье молоко. На углу, где цыганский мальчик играл на гармошке и голосил про незаконнорожденную дочь прокурора, Лева увидал усталого мужичка с небольшим бидоном. Рядом был привязан маленький лобастый козленок. Прикрыв глаза, козленок вопил, как пожарная сирена, явно получая от этого удовольствие. Лева купил у мужичка козьего молока и еще подумал: неужели в нашем городе найдется человек, который купит и этого сумасшедшего соловья?

Ха! Лева совсем не учел свою бабушку. Он побродил еще по рынку, а когда свернул на родную улицу, услышал знакомый вопль. Еще не веря ушам, он прибавил шагу — и вскоре убедился, что давешний козленок растерянно стоит у них во дворе, а Чипся в своей шапке-ушанке гостеприимно отирается у его ног, отчего тот орет еще пронзительнее.

После скандала в семье Лева поволок козленка обратно на рынок. Конечно, мужичка найти не удалось. Наверняка он, счастливый, в это время уже удирал пешком в свое село, с изрядной суммой денег и пустой пыльной торбой, обгоняя маршрутные автобусы.

Козленка назвали Глафирой. Дядя Рубен авторитетно, как всегда, заявил, что это коза мегрельской породы. У нее было грустное, обиженное личико, кудрявый лобик, крохотные рожки, глаза цвета дождя и вредный нрав. Поселили ее в сарайчике для бабушкиных садовых инструментов. Она верещала как резаная с утра до вечера. Но как только бабушка ее отвязывала — умолкала и немедленно исчезала. Оказывается, прямиком топала во двор к Милочке и там ела бегонии и другие красивые цветы.

Мила долго терпела и стеснялась говорить Леве о проказах его козы. Но однажды Глафира по дереву забралась на крохотный Милочкин балкон и стянула с веревки все Милочкино белье. Самое страшное, что, испытывая особое расположение к Чипсе, коза притащила ему пожевать некоторые Милочкины предметы туалета, беленькие и кружевные. Следом бежала Милочка и требовала отдать. Лева, рискуя собственным животом, поскольку у мегрельской козы Глафиры уже выросли саблевидные рога, отобрал у нее Милочкино бельишко и пошел провожать Милу в конец улицы к ее дому, извиняясь и оправдываясь. Он рассказывал Милочке о флюэнтах и флюксиях, неловко комкая в руках ворох изжеванных козой трусиков. Дядя Рубен ворчал с порога своего магазинчика, сопереживая и давая советы: «Левик! Вах! К дэлу пэрэходы! К дэлу!..»

Время шло. Браславские продолжали покупать козье молоко на рынке — для Чипси и для Глафиры. Бабушка стригла Глафиру и вязала носки из козьего пуха. А Глафира продолжала ходить к Миле. Ела цветы, сандалии, оставленные у входа, жевала белье, вывешенное на просушку. Часто топталась под Милочкиными окнами вместе с Чипсей и слушала музыку; иногда Глафира и Чипся подпевали. Милочка сердилась и звонила Леве. Лева прибегал, забирал козу, кота, а потом приходил извиняться — он был очень воспитанный юноша.

Коза подросла, и пора было отдавать ее замуж. На семейном совете, подкрепленном участием дяди Рубена и других соседей, решили отдать Глафиру в деревню, в хорошие добрые руки. Зинаида, жена трубача Фили Беляковского, добавила, что вместе с козой она бы отдала в хорошие руки и своего мужа-музыканта. Но Филю почему-то никто не хотел, а козу Глафиру забрали.

Бабушка очень страдала. Потому что привыкла к Глафире, полюбила ее. Чипся тоже страдал, потому что Глафира стала его другом, и они вместе слушали музыку. Лева страдал, потому что теперь у него не было повода пойти к Милочке извиняться, а потом гулять и объяснять производную и первообразную функции.

Но Милочка сама однажды позвонила. Она позвонила и спросила, где коза и почему коза не поет под ее окнами — она, мол, привыкла. И Лева ответил, что сейчас, сейчас, немедленно придет к Милочке и объяснит ей, что коза у хороших людей, в хорошей семье, и что он там был с бабушкой и Чипсей и проведывал ее, возил передачу, и что коза вышла замуж, и что не хотела бы Милочка тоже выйти замуж. За него, за Леву. Милочка ответила, что да, хотела бы.

Собственно, тут можно было бы и закончить рассказ. Но как не упомянуть свадьбу, на которой гуляла вся наша улица, а трубач Филя Беляковский играл так, что облака спустились пониже — послушать, Чипся урчал от наслаждения и тихо подпевал. Фотографа пригласили чужого, из города, а Давида Вайнера — только в качестве гостя. Потому что Левик не хотел, чтоб у Милочки на их свадебной фотографии было растерянное лицо, — хотел, чтоб счастливое.

В свадебное путешествие дети поедут на море. Только заедут на пару деньков в деревню. К своей козе, которой обязаны. Заедут к Глафире, а потом уж на море.

Из жизни птиц

Буревестник

Над седой равниной моря жил Шика-парикмахер по прозвищу Буревестник. Ну, не моря… Прута. Буревестником его прозвала наша мама. Имя это прижилось, а главное — Шике-парикмахеру оно очень нравилось. Шика служил дамским мастером и, причесывая клиенток, буревестничал по разным поводам. Например, реял он над очередной клиенткой, реял гордо и свободно, звеня ножницами, размахивая полами халата.

— Вы помните, была в магазинах селедка с красным глазом?! — замирал на секунду Шика для пущего эффекта. — Помните? Нету! — многообещающе поднимал Шика указательный палец левой руки, мрачно глядя на отражение клиентки в зеркале. — И уже не будет ни-ког-да! О чем это говорит? — тоном экзаменатора спрашивал он. Дама в кресле неловко и тревожно ежилась. — Вот то-то и оно! — торжественно заканчивал Шика-Буревестник свою тираду. — То-то и оно! — продолжал он, оставляя клиентку наедине с тяжкими думами по поводу катаклизмов, которые вызовет исчезновение селедки с красным глазом. — Буря! Скоро грянет буря!

Так угрожал он в зеркало отключением электричества, воды, кислорода, повышением цен, неурожаем и войной с Китаем.

Но главная весть, которую он яростно и упорно доносил до своих клиентов, была старость.

— Идет старость, дамы! Причесывайтесь сейчас! — гневно клокотал Шика-парикмахер. — Причесывайтесь сейчас! Пока молоды. Потом будете вы причесываться или не будете вы причесываться — от этого уже не будет никакой пользы. И никакой разницы.