Homo Navicus, человек флота

А вот дежурить по факультету Витю больше не ставили. Так до окончания академии только в патруль и ходил.

Одно плохо — замначфака диван выбросил и дверь в кабинет на ключ закрывал: там еще мягкие стулья были.

Как бы спали, если б не «классики», пять томов под голову, ума не приложу.

Штурманский поход

Штурман у нас был хороший, грамотный, одно плохо — пил много, даже больше, чем механик. Это его часто подводило, но только на берегу. А в море он даже вино, которое в обед подводникам выдают, чтобы запоров не было — как с запором воевать, испугаешь противника до того, как прицелиться успеешь, не пил. В запой боялся сорваться.

Стоим мы как-то в Петропавловске, торпеды получаем для очередной зачетной стрельбы. Но что-то там не заладилось, с торпедами, и выдалась у нас пара не очень загруженных дней.

Народ помчался по управлениям что-то списывать и получать, а штурман никуда не поехал. Послал вместо себя штурманенка, сошел на пирс в чем был: канадке да шапке без «краба», да и пропал на двое суток.

Никто не волновался за него: проспится, проголодается и придет, куда он с подводной-то лодки денется.

Загрузили торпеды, пора выходить на стрельбу, а Дюндина, штурмана, найти не можем. Плюнули, отошли от пирса на кабельтов, нацелились на выход из бухты.

И вдруг на пирсе появилась нетрезвая даже издалека, покачивающаяся фигура, размахивающая руками и горестно кричащая:

— Стойте! А как же я?!

Командирский рев с мостика вспугнул стайку безмятежных чаек:

— Головка от фуя! Говно ты, Слава, а не штурман! Завтра чтобы был в базе! — и скомандовал почти нежно: — Вперед полный!

Штурман на пирсе приложил руку к шапке. Его осиротевшая без корабля фигурка становилась все меньше и меньше, а потом и вовсе скрылась за мысом Завойко.

Офицеры посмеивались, командир злился и стращал штурманенка, лейтенанта Вершина, по кличке Першинг, карами служебными, земными и небесными за еще не допущенную ошибку в счислении. Штурманенок потел и закатывал глаза.

Если бы мы знали последствия командирского приказа, мы бы, ей-богу, вернулись.

Потом была успешная торпедная стрельба и переход в базу.

О штурмане и его художествах мы решили не докладывать, тем более через день опять намечался выход в Петропавловск.

— Там и разберемся с этой штурманской сволочью, — подытожил командир.

Надо сказать, что база наша была расположена в относительной глуши: четыре часа морем, сорок минут вертолетом. Другого сообщения нет. Между нами и цивилизацией — сорок километров густого камчатского стланика. Это будет круче любых джунглей. Заросли непроходимые, деревья перекрученные ветками переплелись. Пройти можно только по звериным тропам, а других путей нет.

Часов в шесть утра нас с командиром вызвали к комбригу. Там уже собрался весь большой хурал в лице начпо, начштаба, особиста и других менее значительных лиц.

— Где ваш штурман? — зычно вопросил комбриг, выкатив красные бычьи глаза.

Оказывается, звонил оперативный флотилии.

Под утро, на побережье, в полутора километрах от базы подводных лодок, пограничным нарядом задержано неизвестное лицо. Одето в шапку без «краба» и канадку. Документов при себе не имеет. В кармане обнаружена бутылка с остатками жидкости, по запаху напоминающей спирт. Выдает себя за капитан-лейтенанта, штурмана подлодки. Свою фамилию и номер лодки не называет. По-русски говорит без акцента, но невнятно. При посадке в вертолет пытался оказать сопротивление. Лицо все же скрутили и, слегка повредив физиономию, загрузили в геликоптер. В настоящий момент лицо находится в Петропавловске. Его допрашивают те, кому положено, выясняя, на разведку какой страны оно, лицо, работает.

Пришлось доложить обстоятельства последнего перехода. Правда, в конце доклада командир усомнился:

— Может, и не мой штурман… Тут все о лице говорили, а у моего какое лицо — рожа…

Позже комбриг объяснялся с командующим флотилией. Все сестры получили по серьгам.

Выходов в море у нас не было — ждали. Штурмана доставили через четыре дня. На утреннем построении комбриг объявил ему НСС — неполное служебное соответствие, а потом неожиданно добавил:

— А ведь хороший штурман. Ночью, без приборов, на выпуклом военно-морском глазу шел, даже без звезд — и невязка всего восемь кабельтов! Есть, чему молодым поучиться!

(Невязка — это разница в расстоянии между фактическим уточненным местонахождением корабля и его местом на карте по предыдущим расчетам и счислению. Чем меньше невязка, тем точнее велась прокладка пути и тем лучше штурман. Морской кабельтов — 186,2 метра).

Штурман начал пользоваться бешеной популярностью в бригаде как человек, совершивший невозможное. Он опроверг незыблемый постулат о непроходимости камчатских зарослей. Опроверг грубо, я бы сказал, по-военному, практически надругавшись над байками геологов, вулканологов и охотников. Если бы мы тогда знали о Книге рекордов Гиннеса, обязательно зафиксировали бы рекорд, а премию прогуляли всей бригадой. Только бы штурман согласился его повторить.

Когда мы выспрашивали о подробностях похода, он отвечал:

— Помню смутно, мужики, крепко выпивший тогда был. Но знал, что утром должен быть в базе. Взял бутылку шила у коллеги-надводника, денег-то даже мелких не было. Поставил перед собой цель — выполнить приказ, пока еще сам себя слышал.

Наметил направление, взял пеленги на дальние вулканы, да и пошел. Отхлебывал из горлышка помалу. Было страшно и трудно, поэтому пел. По пути пением кого-то испугал, кажется, медведя, он километр пути мне расчистил, впереди через стланик ломился. Мог в базу и со стороны леса войти, но под утро решил сократить путь, пройти последние три километра по песочку, вдоль моря, к пирсам выйти. Хотел к подъему флага успеть, на рожи ваши удивленные полюбоваться. А тут этот вертолет! Вы бы видели, как я с погранцами дрался, да их больше было! Объяснял же им, что спешу на лодку, а они заладили: документы, документы, в Петропавловск, в Петропавловск. А я всю ночь из Петропавловска шел! Да и где это видано, чтоб подводник документы с собой таскал! Что, сильно мне морду помяли? А видели бы вы мои ребра!

Кстати, скоро, не смотря ни на что, его назначили нашим флагманским штурманом — за профессионализм, проявленный во время беспримерного перехода, сравнимого только с переходом Суворова через Альпы или Ледовым походом корниловцев.

Но мы думаем, повысили его в должности не за профессионализм, а за исполнительность.

До сих пор его подвиг — победу приказа над разумом и здравым смыслом — не повторил никто.

Праздник

На флоте есть замечательная традиция — день рождения корабля праздновать широко и с размахом. Это официальный праздник для экипажа. К празднованию народ приходит измученный подготовкой: большая приборка начинается за неделю до знаменательной даты и заканчивается лишь накануне. Празднику предшествуют всевозможные проверки, собрания, совещания и летучки. Строевой смотр обязателен — куда ж без него. В итоге цель достигнута: народ замордован до крайности и с нетерпением ждет окончания издевательств.

День корабля наступает с неизбежностью, как крах империализма или дембель.

Экипаж надевает парадную форму, готовится праздничный обед, поднимаются флаги расцвечивания.

Это такие разноцветные флажки, которые натягивают от мачты к носу и корме, получается очень красиво.

Офицеры следят, чтобы матросы не напились и завидуют мичманам, у которых уже с утра блестят глазки. У всех приподнято-истерическое настроение. Атмосфера пропитана ожиданием обеда, одеколоном и ароматными запахами мяса и жареной картошки, доносящимися с камбуза и раздуваемыми вентиляцией по всему кораблю.

Дежурство по кораблю в такой день — сущая каторга.