«А» упало, «Б» пропало... Занимательная история опечаток.

Когда в Америке выходила его книга «Заповедник», немалую часть своей переписки с издателем Довлатов посвятил теме опечаток.

«Я намерен употребить все усилия, чтобы опечаток не было».

«Спасибо за хороший набор. Лена, я и мать обнаружили втроем 22 опечатки на 120 страницах, при том, что каноны советской партийной печати допускают для машинисток 5 опечаток на странице, а значит, вы работаете в 30 раз лучше».

«Правку Лена наберет Вашим шрифтом, чтобы Вы ее просто наклеили, и я бы не беспокоился относительно возможных новых опечаток. Будут также указаны страницы, где находятся эти опечатки».

И после получения книги: «„Заповедник" по-прежнему листаю с удовольствием... Хотя одну опечатку я все-таки нашел, причем, в гранках она была поправлена, а Вы, практический метафизик, не перенесли. Но это даже хорошо, поскольку полное совершенство – излишество, а одна опечатка – «ПРИХОДИДИЛОСЬ», при переносе со 111 на 112 страницу – это минимум».

Наконец, из той же переписки – о других книгах: «Корректуру „Ремесла" я читал три раза, мать и Лена по разу, и все же там есть две опечатки – буквенная и знак препинания. „Чемодан" прочитан раз семь. Если будет опечатка хоть одна, то это – мистика, как говорил Марамзин по другому поводу...»

КЛАССИКИ: «ОРГИЯ ТИПОГРАФСКОЙ НЕРЯШЛИВОСТИ»

Прежде чем окончательно перейти к нашему времени, подведем итоги с классиками: кто там еще остался у нас без внимания?

Таких имен немало, и каждому есть что добавить в наш рассказ.

Пушкин, как мы помним, относился к опечаткам довольно спокойно, а вот пламенный Виссарион Белинский реагировал на них иначе: «Я в „Литературной газете" не мог без ужаса прочесть ни одной статьи своей. В одной, например, вместо Щепкина напечатано Шекспир – как тебе это покажется?» Это из письма 1840 года. Виновник страданий критика – редкий случай! – известен доподлинно: это был неплохо знакомый Белинскому наборщик Анемподист.

Зато позиция Гоголя была ближе к пушкинской – по преимуществу ироническая. Первое издание прославивших его «Вечеров на хуторе близ Диканьки», как водится, без опечаток не обошлось – и Николай Васильевич сопроводил перечень опечаток такими словами: «Не погневайтесь, господа, что в книжке этой больше ошибок, чем на голове моей седых волос. Что делать? Не доводилось никогда еще возиться с печатною грамотою. Чтоб тому тяжело икнулось, кто и выдумал ее! Смотришь, совсем как будто Иже; а приглядишься, или Наш, или Покой. В глазах рябит так, как будто бы кто стал пересыпать перед тобою отруби».

И, Н и П – буквы действительно схожие видом, особенно в некоторых шрифтах. А само гоголевское замечание (на вид одно, а на деле другое...) заставляет припомнить сообщение пушкиниста Б. В. Томашевского: «В одном столичном издании одного из произведений Гоголя в начале абзаца стоит совершенно неоправданное текстом „Эва". Это – не более и не менее, как неверно прочитанное корректурное сокращение: Abs (Absatz), обозначающее красную строку...»

Полезный совет писателям: следует набрасывать свои размышления как придется и прямо отдавать в печать... Не следует пренебрегать и опечатками; блеснуть остроумием, – хотя бы только и благодаря опечаткам, – по меньшей мере, законное право писателя!..

Серен Кьеркегор. «Афоризмы эстетика»

С ироническим замечанием знаменитого датчанина не все наши классики согласились бы. Далек от смиренного восприятия опечаток был не только Белинский, но и Антон Павлович Чехов: он следил за ними, переживал, болел душой. В воспоминаниях Горького о Чехове есть на этот счет красноречивый эпизод:

«Как-то при мне Толстой восхищался рассказом Чехова, кажется – „Душенькой"... А у Чехова в этот день была повышенная температура, он сидел с красными пятнами на щеках и, наклоня голову, тщательно протирал пенсне. Долго молчал, наконец, вздохнув, сказал тихо и смущенно:

– Там – опечатки...»

Горькому, заметим в скобках, смущение Чехова было более чем понятно: он и сам, по воспоминаниям современников, относился к опечаткам ревностно и даже в купленных книгах «с напрасным упорством усерднейшего корректора исправлял... все опечатки». Самому Горькому приходилось тоже несладко. Когда литературовед Илья Груздев уже после смерти писателя стал готовить собрание сочинений Горького, ему пришлось исправить около 70 тысяч типографских опечаток и ошибок, допущенных в предыдущих изданиях...

Чехову тоже доставалось от «беса опечатки» не меньше – и в его переписке тема эта возникает постоянно.

«В одном рассказе столько опечаток, что читающему просто жутко делается! Вместо „барон" – „бабон", вместо „мыльная вода" – „пыльная вода"... Не могут корректора порядочного нанять...» (это о своей публикации в журнале «Стрекоза»).

«Опечаток в моих „Именинах" видимо-невидимо...»

Суворину в 1890 году: «Велите потщательнее прочесть корректуру, а то святочные рассказы выходят у Вас обыкновенно с миллиардами опечаток».

«В издании „Три сестры" было сделано много опечаток...»

«В своей пьесе на 85 странице я нашел довольно неприятную опечатку».

Весной 1900 года опечатки как-то особо одолели Чехова. Антон Павлович отдал свою повесть «В овраге» в журнал «Жизнь». Потом читал корректуру. А затем получил номер журнала, после чего сразу отправил редактору «Жизни» Владимиру Поссе письмо:

«Многоуважаемый Владимир Александрович, напрасно я читал корректуру, ее в типографии не исправили. Как были „табельные" вместо „заговенье" (стр. 203), так и осталось... „Глазы" корректор исправил, показалось ему неправильно (216), а Гантаревы вместо Гунторевы так и осталось...

Все эти опечатки, особенно „табельные" и „Цыбулякин" (231 внизу), „Цыбулькин" (233, 8-я строка сверху), так аффрапировали меня, что я теперь видеть не могу своего рассказа. Такое обилие опечаток для меня небывалая вещь и представляется мне целой оргией типографской неряшливости...»

К слову сказать, герой повести был не Цыбулякин и не Цыбулькин – Цыбукин. «Аффрапированный» Чехов пожаловался на опечатки и Горькому, с которым тогда переписывался. А потом – поостыв – снова написал редактору «Жизни»:

«...За опечатки я сердился не на Вас, а на типографию. Теперь у меня отлегло, я забыл про них, но мною руководил не столько гнев, сколько рассуждение, что типографию необходимо пробирать почаще... Надо бороться с опечатками, и со шрифтом, и проч. и проч., иначе эти мелкие назойливые промахи станут привычными, а журнал постоянно будет носить на себе некоторый, так сказать, дилетантский оттенок. А бороться, по-моему, можно только одним способом: постоянно заявлять о замеченных ошибках...»

Убийцы нож ховая разговором,

Столетие правительства ученых,

Ты набрано косым набором,

Точно издание Крученых,

Где толпы опечаток

Летят, как праздник святок.

Велимир Хлебников. «Современность»

Тут уже пошел модернизм, и тут все непросто. У Алексея Крученых были такие мудреные тексты, что и понять нелегко, где опечатка, а где языковой выверт, задуманный автором. Да и сам Хлебников писал: «Вы помните, какую иногда свободу от данного мира дает опечатка. Такая опечатка, рожденная несознанной волей наборщика, вдруг дает смысл целой вещи... и поэтому может быть приветствуема как желанная помощь художнику». Поэтому хоть опечаток у Хлебникова было множество, но это как бы и не опечатки.

Отдал дань теме опечаток Александр Блок. И в стихах его, разумеется, опечатки случались, дай юмористическая его сценка, запечатлевшая жизнь издательства «Всемирная литература» осенью 1919 года, завершается такой ремаркой:

«Насколько известно, статья Чуковского „Гейне в Англии" действительно была сдана в набор после Рождества 1919 года. Она заключала в себе около 10 000 печатных знаков, ждала очереди в типографии около 30 лет и вышла в свет 31 вентоза 1949 года, причем, по недосмотру 14-ти ответственных, квалифицированных, забронированных и коммунальных корректоров, заглавие ее было напечатано с ошибкой, именно: